АЛЕКСЕЙ БЕЛЯКОВ

Алка,
Аллочка,
Алла Борисовна

РОМАН-БИОГРАФИЯ

или

КНИГА
О ЖИЗНИ, ЛЮБВИ И ПЕСНЯХ АЛЛЫ БОРИСОВНЫ ПУГАЧЕВОЙ, НАПИСАННАЯ ЕЕ ДАВНИМ ПОЧИТАТЕЛЕМ НА ОСНОВЕ РАССКАЗОВ И ВОСПОМИНАНИЙ МНОГИХ И МНОГИХ ЛЮДЕЙ, ЗНАВШИХ ГЕРОИНЮ С МЛАДЕНЧЕСТВА ДО НАСТОЯЩЕГО ВРЕМЕНИ

Счастлив, кто мил и страшен миру,
О ком за песни, за дела
Гремит правдивая хвала...
Александр ПУШКИН

ОТ АВТОРА

Конечно, в этом есть некоторая дерзость. Дерзость писать о человеке, с которым автор даже не знаком лично.

Но как, скажите на милость, в наше время создаются книги о Клеопатре, Жанне Д'Арк, Екатерине Великой? (Если, конечно, их пишут не аферисты-графоманы.) По свидетельствам современников, по историческим документам эпохи, по тем, в конце концов, произведениям, что уже были сотворены ранее. В этом смысле я не изобрел ничего нового. В зависимости от надобности я превращался то в книжного червя, то в светского льва

Могут возразить: ничего себе, провел историческую аналогию! Смею ответить, что действительно провел, в чем не раскаиваюсь, ибо героиня этой книги, на мой взгляд, - как раз из тех женщин, что удачно продолжают выше приведенный ряд. Принято считать, что для трезвой оценки того или иного исторического явления, той или иной исторической фигуры должно пройти не менее двадцати лет. Слава Богу, Алла Борисовна жива и здорова, поэтому оценивать ее как личность, всецело принадлежащую истории, нельзя. Но уже двадцать с лишним лет она остается человеком, который делает историю в этой стране. (А также попадает в истории, отчего ее образ становится еще привлекательней.)

Удивляет лишь тот факт, что до сих пор о ней не было написано ни одной более-менее полной и подробной биографии. Впрочем, лично для автора этой книги такое положение вещей только облегчало задачу - не было боязни повторения.

Изначально и я не задумывался о каком-то пространном труде. Все, собственно, началось с того, что я сделал для одного популярного еженедельника материал о Пугачевой, который многим показался удачным. Только тогда, да еще поощренный своим нынешним издателем, я почувствовал острую потребность продолжить изыскания...

Надо сказать, что вообще написание того произведения, которое вы держите в руках, сопровождалось целым рядом удивительных совпадений и счастливых случайностей. Жаль, я не склонен к праздной мистике: тут было бы много поводов для досужих размышлений.

Но об одном случае мне придется вкратце поведать, поскольку он самым непосредственным образом повлиял на книгу.

Когда текст ее был готов примерно наполовину, я встретил - опускаю подробности человека, который, узнав о моем интересе, сказал, что у него для меня есть “кое-что”.

За полгода до этого он похоронил свою жену, оставившую после себя тринадцать толстых тетрадей (вроде “амбарных книг”), исписанных мелким, но изящным почерком. Эта женщина, некая Ирина Полубояринова, когда-то училась с Аллой Пугачевой в одной школе - только на несколько классов старше. Алла с ней даже не общалась. Полубояринова (фамилия по мужу - девичьей я не знаю) как-то услышала фразу пятиклассницы Аллы, произнесенную шепотом в школьном коридоре одной близкой подружке: “Меня прислали на Землю оттуда” и осторожно показала пальцем вверх. С этого момента впечатлительная Полубояринова стала тенью Пугачевой - повсюду незаметно следовала за ней, уверившись в ее “космической миссии” , в общем-то, не ошиблась. Работала уборщицей, вахтершей - бог знает кем - но обязательно в

непосредственной близости от Аллы. При этом ни разу себя не “рассекретила”. Таких людей обычно просто не замечают, а потому они слышат, видят и знают более многих. Все это время Полубояринова заполняла свои амбарные книги - “отчитывалась” за каждый шаг Пугачевой. Единственное, что было ей не под силу - сопровождать Аллу во время зарубежных поездок.

Полубояринова умерла от гипертонической болезни. Незадолго до смерти она попросила мужа дать ее тринадцать тетрадей человеку, который будет писать книгу о Пугачевой. Дать - но только на тринадцать часов. А потом уничтожить.

Когда я услышал это, то стал убеждать вдовца в абсурдности этого условия - ну что за дешевый детектив? Но без толку. У меня был всего один день, в течение которого пришлось судорожно делать какие-то выписки в присутствии этого человека.

Поскольку вся ситуация была очень странной, многие факты из тайных черновиков Полубояриновой я стал проверять. Все они подтвердились, и тогда я решился, поправив стилистику, использовать эти цитаты в своей книге.

И последнее. Я уже не раз слышал слова: как же так, ведь известно, что Алла Борисовна сама пишет книгу, не стоит перебегать ей дорогу! И в мыслях не было.

Я позволял себе о каких-то эпизодах ее удивительной жизни рассказывать подробно, а какие-то почти “пролистывать”. Я также позволил себе литературно интерпретировать некоторые факты, опуская частности, оживляя диалоги. Ей Богу, Алла Борисовна заслуживает романа! И еще появятся о ней произведения поинтереснее моего первого скромного опыта.

Что же касается автобиографии, то она обязательно ее напишет. Это будет бестселлер на многие годы, бесподобный бестселлер третьего тысячелетия. Но совершенно другая книга...

Часть первая.
АЛКА

Мама и папа

- Зина родила! Зинка Пугачева! - радостно кричала на весь двор женщина, сжимая в руках мокрую наволочку, которую она две минуты назад приспосабливала на бельевую веревку.

- А кого? Кого? - одна из соседок высунулась в форточку.

- Девку!

- Ой, да куда нам еще девок-то? Мужиков надо побольше рожать!

Сейчас, спустя лишь четыре года после войны, каждый новорожденный мальчик вызывал ликование всей улицы. Появление девочек воспринималось как природная неизбежность, впрочем, все равно приятная.

Добрую весть соседке с бельем сообщил лично Боря, Зинин муж, который только что вернулся из роддома. Он был изможден, хотел скорее глотнуть грамм сто водки, и потому не стал рассказывать, что едва его девочка появилась на свет, как ее сразу отправили на операционный стол: врачи обнаружили какую-то опухоль на горле. Все закончилось благополучно, но еще часа два по еле роддома Пугачев ощущал нехорошую слабость в ногах.

В прошлом, 1948 году они похоронили своего первенца Гену, который младенцем умер от дифтерии. Поэтому второго ребенка ждали с мучительной надеждой и страхом. Зинаида Архиповна, хотя и партийная, тайком ходила вечерами в церковь и, как умела, молилась.

...Когда крохотную девочку принесли домой, соседки, набежавшие поглазеть на новорожденную, улыбались:

“Ишь, как вопит-то! Кондуктором будет! Как назовете-то, Зин?” - “Аллой”.

15 апреля 1949 года была пятница. Обычный день.

Газеты публиковали многочисленные благодарности товарищу Иосифу Виссарионовичу Сталину от советских людей, ну и сообщали о других вещах.

“Советские ученые во главе с академиком Т.Д. Лысенко разгромили идеалистические реакционные “теории” вейсманистов-менделистов-морганистов. ...На примере работ академика Т.Д.Лысенко видна прогрессивная сущность советской науки”.

“В Воронеже развертывается подготовка к празднованию 150-летия со дня рождения А.С.Пушкина. Клубные коллективы заводов им. Сталина, им. Кирова, им. Коминтерна и других предприятий готовят отрывки из драматических произведений великого русского поэта”.

“Проездом на Всемирный конгресс сторонников мира в Париже в Москву прибыла делегация деятелей культуры Монгольской Народной Республики. В составе делегации - действительный член комитета наук МНР Цеденбал”.

“Долгие годы крестьяне Прибалтики стонали под пятой эксплуататоров и тунеядцев. В непосильном труде, без света, в нужде и бесправии протекала жизнь крестьян. Земля принадлежала немецким и местным помещикам и кулакам. На них до десятого пота работала деревня. Новая жизнь для крестьян Эстонии, Латвии и Литвы началась с установления здесь советской власти”.

Газеты также печатали фотографии лауреатов Сталинской премии - художника А.М. Герасимова (премия за картину “И.В.Сталин у гроба А.А.Жданова”), артистки Н.В. Мордюковой (“за участие в создании кинокартины “Молодая гвардия”), писателя С.Я. Маршака (“за переводы в стихах “Сонеты Шекспира”) и других.

На последней полосе в рубрике “Объявления” среди прочих значилось:

“Московский ордена Ленина цирк
Премьера
Засл. Арт. РСФСР Кио
Начало в 8 часов вечера”

Борис Михайлович Пугачев и Зинаида Архиповна Одегова познакомились в Москве, после войны. Ему было немногим меньше тридцати, она - на четыре года моложе. Оба воевали.

Борис Михайлович на фронте оказался в разведке, и потом всегда с удовольствием рассказывал всякие невероятные истории, что приключались с ним на войне. За это балагурство супруга иногда называла его “Василием Теркиным”.

На фронте Пугачев потерял правый глаз: во время уличного боя пуля попала в стену рядам, сколов кусок кирпича, который отлетел в голову разведчика. “Хорошо, что камешек, а не сама пуля”, - шутил Борис Михайлович. Из-за этого увечья он похоронил свою давнюю мечту стать артистом цирка.

После войны, будучи уже серьезным хозяйственным работником, он любил играть в народном театре. Те, кто хорошо знал Пугачева, уверяют, что именно от него Алла унаследовала естественное озорство и неуемный артистизм. Кстати, даже свое имя девочка получила неспроста - так ее нарекли в честь двух знаменитых актрис - Аллы Тарасовой и Аллы Ларионовой.

Зинаида Архиповна пошла на фронт с Урала Она была родом изгородка Березняки Пермской области, где и закончила педагогический техникум. (В Березняках, кстати, до сих пор живет обширная родня Аллы Борисовны - рабочие, шахтеры. Кроме того, городок Березники славен еще и тем, что свои детство и юность в нем провел Борис Ельцин.)

Двадцатилетняя Зина Одегова стала бойцом противовоздушной обороны. За хороший голос ее, кроме того, взяли в концертную бригаду, которая в грузовичке разъезжала по батальонам, дивизиям, полкам и, как тогда говорили, “поднимала боевой дух Красной армии”. У нее не было никакого музыкального образования, но это и не имело значения.

...Выйдя в 1947 году замуж за Пугачева; Зинаида Архиповна поселилась у него в комнатке на Качновке - старом московском районе неподалеку от метро “Аэропорт”. Там у них и родился Гена. Они крестили его в церкви Всех Святых, что у станции “Сокол” (храм заново открыли для служб всего лишь за год до этого: то был период, когда сталинское руководство проявило некоторое послабление в отношении Православной церкви). Там же, на маленьком погосте Гена и был похоронен.

Вскоре Пугачевым дали жилье у Крестьянской заставы.

Они поселились на втором этаже двухэтажного деревянного дома в Зонточном переулке. Тот начинался от знаменитого “сотого” универмага и быстро заканчивался у Первого часового завода. Дом №14, где обитали Пугачевы, ничем не выделялся среди других таких же домов этого ветхого района. Вокруг громоздились склады, гаражи, неизменные голубятни. Дворы были огорожены деревянными заборами, из одного дворика в другой попадали через калитки.

В начале семидесятых Зонточный переулок и его окрестности начисто снесли -вдоль Волгоградского проспекта начинали возводить новые многоэтажные дома.

...Пугачевы удостоились неслыханной роскоши - двухкомнатной квартиры -крошечной, но отдельной. Это - благо заслужил Борис Михайлович, который тогда уже стал средней руки начальником в обувной промышленности. В квартире не хватало лишь ванны, так что водные процедуры совершались по выходным дням неподалеку - в Воронцовских банях.

Супруги представляли собой почти что идеальную пару. Зинаид а Архиповна была по тем временам большой модницей и хорошо шила - машинка “Зингер” часто стрекотала по вечерам. (Сейчас даже пожилым людям трудно вспомнить такие семейные вечера без телевизора.) А Борис Михайлович, как только выдавался свободный день, мчался на рыбалку. Он возвращался с лещами или плотвичкой и радостно провозглашал с порога: “Сейчас мы эту рыбешку уконтропопим!” (У него, надо заметить, было два любимых словца - в от это самое “уконтропопить” и еще одно, загадочное, - “аляфулюм”. Борис Михайлович говорил: все будет “аляфулюм”, что означало - все будет хорошо, классно, клево.)

...Зарплаты Бориса Михайловича вполне хватало на то, чтобы жена не задумывалась о работе и долгие годы сохраняла статус домохозяйки. Это тем более устраивало обоих, что через год после Аллочки у них появился второй ребенок.

Жекеша

Женя Пугачев родился 7 апреля 1950 года. Борис Михайлович все смеялся, что дети “обложили” отца с обеих сторон, поскольку его собственный день рождения приходился на 12 апреля.

Так они и росли вдвоем вместе с Аллой. Обоих, между прочим, крестили: коммунистка Зинаида Архиповна по своему чисто женскому разумению считала крещение делом обязательным. Но ни Аллочка, ни Женька не носили нательных крестиков - они хранились у мамы в сокровенной шкатулке.

...Тут я, данной мне авторской властью, позволю себе дерзко пропустить восемнадцать лет, с тем, чтобы сразу удовлетворить очевидный интерес читателя к судьбе брата Аллы Борисовны. Тем более, что я был первым журналистом, который общался с ним. (А к детству героини мы обязательно вернемся.)

В 1968 году Женя Пугачев поступил в Горьковское высшее военно-командное училище связи. Дело в том, что он уже давно был неравнодушен к радиотехнике, хотя мама с четвертого класса определила его в английскую спецшколу. Но иностранный язык не сыграл решающую роль в жизни сына, на что уповала Зинаида Архиповна. Из Горького Женя привез не только лейтенантские погоны, но и молодую жену.

Офицерская карьера Пугачева складывалась удачно - он оказался в Центральном аппарате Министерства обороны.

“Но бывает же злой рок, - говорит он. - Однажды я попал в дурацкую историю.

Я тогда работал в районе станции Тарасовка. В один из выходных дней я вывозил семьи командного состава на Пироговское водохранилище. Уже при подъезде к нему у меня сломалась машина. До водохранилища было близко, и все пошли пешком, а я остался ремонтировать машину. Скоро я понял, что нужна помощь, и не глядя тормознул черную “Волгу”. На этой “Волге” доехал до станции и там вызвал подмогу.

Скоро приезжает к нам особист: “Ну, расскажите, как все было”. Рассказываю. - “А о чем говорили в “Волге”?” Оказалось, что в ней сидел военный атташе посольства США, матерый разведчик, которого вскоре выслали. (Дело в том, что в Тарасовке находились дачи американского посольства.)

Так после Москвы как “пособник шпиона” я сразу попал на Семипалатинский полигон. (Все, конечно, понимали, что встреча с этим злополучным атташе была чистой случайностью, но были обязаны как-то меня наказать.) Я провел там семь лет.

Ближайший населенный пункт от нашего ядерного полигона - казахская деревня -находился в десяти километрах, воду мы брали из маленького артезианского колодца. Попасть иногда в сам Семипалатинск для нас было большой радостью. По выходным нас развлекали фильмами - такими как “Чапаев” или “Коммунист”.

Там меня научили пить - по-настоящему. Причем, как бы ты не напился, наутро был обязан явиться на службу - и чтоб никто из начальства ничего не заподозрил. Они, конечно, обо всем знали - все ведь рядом, в одной части, но просто доверяли нам. Иначе там невозможно.

Да и потом, это не Москва, где каждый мечтает занять место другого - потеплее. Вряд ли кому-то было нужно меня “подсиживать” в Семипалатинске. Там совсем другие отношения”.

Алла, естественно, пыталась помочь Жекеше, как она называла брата, пыталась вызволить его из казахских степей. Просила об этом своих приятелей-военных. Но что могла сделать эстрадная звезда, даже любимая генералами? Определенный срок Пугачев все равно должен пробыть в ссылке. Более того, однажды его вызвали в особый отдел и достаточно строго попросили не афишировать, кто его родная сестра. “Думаю, - говорит Евгений Борисович, - что и с ней провели беседу на эту же тему”. Из сослуживцев мало кто знал о его родстве с первой звездой нашей эстрады. В анкетах, где требовалось указывать родственников, он писал - “сестра, солистка Москонцерта”. Ну, мало ли там солисток... А Пугачев - не самая редкая фамилия.

Его дальнейшей судьбой во многом опять-таки распорядился случай.

К ним на полигон прибыл с проверкой полковник из столицы. Он узнал, что Пугачев тоже москвич, обрадовался, и по этому поводу они вдвоем очень хорошо “посидели”.

А через полтора месяца Жене пришел вызов из Москвы. “Тогда ведь все такие вопросы решались за стаканом”, - замечает Пугачев.

Из Семипалатинска он вернулся уже с другою женой: первой не слишком приглянулась тоскливая жизнь в зоне с постоянным ядерным излучением. Здесь, в Семипалатинске у Пугачева родился первый сын, Артем. Это счастье было в буквальном смысле выстрадано семьей лейтенанта: до этого несколько детей оказывались мертворожденными. Однако было понятно, что ядерный полигон - не место для младенца, и скоро за Артемом из Москвы приехала тетя Алла.

Потом были “спецоперации” в Афганистане, где наш “ограниченный контингент” уже оказывал “братскую помощь”. Пугачев до сих пор отказывается рассказывать, что приходилось ему там делать, когда вместе с бригадой спецназа его на несколько дней забрасывали в горы.

“Меня всегда очень поддерживал отец, - говорит Евгений Борисович. - Однажды я вернулся из такой “спецкомандировки”. Отец обнял меня, спросил: “Все в порядке?” - “Все в порядке”, - ответил я. Только он один и понял, где я был. Что делал”.

Потом офицер связи Пугачев был взят на работу в некое военизированное управление, связанное с правительством.

Вот где я увидел красивую жизнь. Вокруг меня уже не было офицеров в потрепанных комбинезонах... Все были чьими-то сынками и племянниками”.

В задачу Евгения Борисовича, среди прочих, теперь входило обеспечение средствами охраны и сигнализации дач Горбачева, Рыжкова. Язова.

“Очень меня веселило, как строили дачу Моисеева - бывшего начальника Генштаба Построили. Приезжает его жена, осматривает все и говорит: “Так, солнце будет всходить отсюда, куда выходит окно. Значит, будет будить нас рано. Переделать”.

Приезжает в следующий раз: “Теперь окно смотрит в лес. Значит, будет постоянная тень, сырость, комары. Переделать”. И так еще несколько раз”.

В 1994 году Пугачев вышел в отставку в чине подполковника. Сорок четыре года - возраст уж никак не пенсионный, но, как объясняет он сам, дальнейшая служба стала для него непосильна по состоянию здоровья: семь лет под атомной “бомбежкой” дают о себе знать.

Но на офицерское пособие Евгений Борисович жить не захотел, тем более, что младшего сына, Владика, растит один: его вторая супруга преисполнилась внезапного “свободомыслия”. Отставной подполковник попробовал себя в качестве телохранителя, но потом отказался от этой хоть и хорошо оплачиваемой, но ненормированной работы. Алла как-то сказала, что могла бы предложить ему работу у себя, “но ты ведь привык слушаться приказов начальства, а не сестры”.

В конце концов она договорилась, чтобы Евгения Борисовича взяли шофером в российское отделение фирмы грамзаписи “Poly Gram”, что его вполне устроило.

Пугачев рассказывает, что как-то раз случайно услышал реплику одной юной певицы, которую он должен был куда-то везти. Ее спросили: - А кто это у тебя за рулем? - Не знаю. Но говорят, что настоящий полковник.

Десять спичек

Алле было пять лет, когда Зинаида Архиповна пригласила для нее учительницу музыки. Трофейное пианино “Циммерман” дождалось своего часа.

Соседки слушали, как девочка играет гаммы и вздыхали:

- Чего Зина мучает свою Алку? Все сначала учатся-учатся на этих пианинах, а потом и выясняется, что это никому не нужно.

Но Зинаид а Архиповна придерживалась другого мнения и разубедить ее никто не мог. К тому же она нашла верного союзника в лице своей мамы - Александры Кондратьевны, которая тоже поселилась у Пугачевых. (Места в комнатах не было, и бабушка спала на кухне, на раскладушке.)

“Аллой Пугачевой ее сделала мама!” - говорит брат Евгений Борисович.

В семь лет Аллу уже отдали в музыкальную школу при училище им. Ипполитова-Иванова, а Женьку - на фигурное катание. Зинаида Архиповна только и успевала - отвести-забрать одну, потом - другого.

Когда девочка садилась за фортепиано, Зинаида Архиповна выкладывала на полированной крышке инструмента десять спичек. Алла должна была сыграть одно и то же упражнение или пьесу десять раз, перекладывая по одной спичке справа налево.

Самое интересное, что мама не стояла рядом и не проверяла, точно ли следует дочь ее указаниям. Алла могла ведь вместо одной спички переложить сразу две, а то и три, облегчив свою “участь”. Но она никогда так не делала.

Правда, иной раз, когда ребята с улицы уже по пятому разу кричали снизу: “Алка, выходи!” - она пыталась тихонько улизнуть, но непреклонная Зинаида Архиповна гоняла неразумную дочь по всей квартире, стегая полотенцем по худенькой спине.

Когда Борис Михайлович приходил с работы и видел свою измученную Алену (так он называл дочь) за инструментом, то начинал кричать:

- Bce! Хватит! Она не будет музыкантом! Она станет обычной официанткой! Официанткой!

У Пугачевых постоянно бывали гости. Мама обязательно просила Аллочку что-нибудь сыграть. Алла усаживалась за пианино, шуршала нотами. Но чаще всего она играла выученный некогда назубок “Полонез” Огинского. Если Зинаида Архиповна вдруг замечала, что кто-то из гостей недостаточно сосредоточенно слушает ее дочь, то очень огорчалась: что может быть еще интересней, недоумевала она.

Зинаида Архиповна сама чуть-чуть играла. В дни семейных праздников она пела свой любимый романс в вальсов ом ритме - “Осенние листья”. (Спустя десятилетия, когда уже и мамы не будет в живых, Алла Борисовна запишет эту песню, сочиненную композитором Мокроусовым на слова поэта Лисянского, для телевизионного шоу “Старые песни о главном”.) “Осенние листья шумят и шумят в саду. Знакомой тропою я рядом с тобой иду. И счастлив лишь тот, В ком сердце поет, С кем рядом любимый идет...” Пугачевы стали теми первыми счастливцами в своем доме, которые приобрели телевизор. Это был чудо-прибор под названием “Ленинград Т2” - с миниатюрным экраном, перед которым ставилась специальная линза для увеличения изображения. Если вы смотрели на линзу под определенным углом (допустим, сильно сбоку), то картинка на экране приобретала комический характер - вроде отражений в комнате смеха.

Для просмотра телевизора собирались чуть ли не все соседи - Пугачевы, несмотря на тесноту никому не отказывали в этом удовольствии.

То ли из-за постоянного разглядывания нотных значков при тусклом свете, то ли просто из-за послевоенного скудного питания без фруктов и прочих “излишеств” у Аллы с детства стало ухудшаться зрение. (Кстати, к фруктам она так и не привыкнет, даже когда у нее появится возможность поглощать их в любом количестве.)

Зинаид а Архиповна отвела дочь к окулисту - тот прописал очки. Мама сходила в оптику, заказала первую попавшуюся оправу. Когда Алла увидела эти круглые черные очки, как у старушки-почтальонши, то заплакала. Но мама велела не валять дурака и носить их.

“Я, конечно, не знала, что буду артисткой, - скажет потом Пугачева в одном из интервью. - И наверное, из-за того, что я даже об этом и не мечтала, - как-то воображала себя ею. Внешность была - да, уникальная... Рыжая, очки круглые, коса-селедка.. Ужас, ужас. И все равно казалось... И это мне давало возможность быть лидером в классе. В кого-то могли влюбиться, они были красивее, все это знали. Были усидчивее. Но я была лидером. Была круглой отличницей. Мне сидеть за партой было не так интересно, как отвечать урок. Потому что я вставала лицом к классу. Это был для меня зрительный зал. И если я не знала чего-то - это было для меня просто ужасно. Как забыть слова на сцене. И все равно, если бы я даже поскользнулась и упала бы перед всем классом, я сказала бы “Ал!”. Потому что мне нельзя было иначе. Все знали, что я могу выкрутиться из любого положения. Я всегда все знала И только иногда я специально не выучивала урок. Нельзя же всегда положительным героем выходить: я чувствовала, что это может наскучить классу”.

Алла училась в 496-й школе, которая находилась в Лавровом переулке. Школа была новой и открылась именно тогда, когда наша героиня пошла в первый класс - в 1956 году. (Сейчас это пятиэтажное здание занимает Центр детского творчества.)

Класс Пугачевой был большим и, что называется, трудным. “Мы все время качали права”, - вспоминают одноклассники Аллы. Сама она тоже нередко проявляла строптивость, несмотря на регулярные нагоняи от Зинаиды Архиповны. Правда, за активность Аллу как-то выбрали старостой класса.

Ее ценили в школе за музыкальное образование. Старшеклассники звали Пугачеву на свои вечера, чтобы она аккомпанировала их выступлениям. Понятно, какую зависть это обстоятельство вызывало у девчонок из аллиного класса.

Она сходу подбирала любые песни, но на публике сама петь не решалась. Отчасти и потому, что стеснялась щели между передними зубами. Поэтому, общаясь с мальчиками, улыбалась несколько неестественно, прикрывая верхней губой свой “недостаток”.

“Во дворе Алла тоже всегда была заводилой, - продолжает Евгений Борисович Пугачев. - Я-то был маменькиным сынком, а она наоборот всегда общалась с местной шпаной”. В районе Крестьянки на местную молодежь наводил страх парень по кличке Джага. Кроме неприятной внешности, он славился еще и как обладатель “финки”, финского ножа, воспетого всей блатной лирикой. Но Алла и с ним разговаривала достаточно вызывающе. Возможно, после этих диалогов у нее дрожали руки-ноги, но своей смелостью она всех поражала.

За крутой нрав Пугачевой в округе было присвоено прозвище “фельдфебель”.

Когда кто-то из дворовых мальчишек отпустил дурацкую шутку насчет одноглазого Бориса Михайловича, Алла подошла к нему и негромко произнесла сквозь зубы: “Ну, теперь ты узнаешь, как жить без глаза...” Размахнулась и ударила по лицу обидчика ее отца. С тех пор тот старался больше не сталкиваться с этой “психичкой Пугачевой”.

Как все юные девушки начала шестидесятых, она была чуть влюблена в актера Олега Стриженова, из актрис ей нравились Одри Хепберн и Джина Лоллобриджида. Она обменивалась с подружками открытками, с которых улыбались загорелые лица кумиров.

Как все девушки любых времен, она вела дневник. Потом в момент какой-то мимолетной печали предала его огню. Вряд ли стоит сожалеть об утраченных рукописях, выведенных быстрым и гладким почерком Аллы Пугачевой в нежном возрасте. Девчонки не имеют обыкновения фиксировать на бумаге какие-то значительные мысли и события. Все сводится к утомительному перечислению фактов:

“Сегодня Андрей Ж. не подошел ко мне после урока. Тогда я сделала вид, что сама его не замечаю”. Или: “Вчера Ленка Белова сказала, что Вовка ей признался, что гулял с Катей П.”. Спустя года два автор дневника не может вспомнить половину упомянутых им персонажей.

Зато до старших классов Алла, в свободное от музыки и прогулок время. придумывала модели платьев. Она рисовала их на бумаге - очень старательно, цветными карандашами, тщательно изображая каждую сборку. Вот платье- для занятий, вот для гостей, а вот для выступлений... Не сделать ли его покороче?..

Алла и Женя много читали: у Бориса Михайловича было достаточно книг. Правда, долгое время немалую часть его библиотеки занимало Полное собрание сочинений И.В.Сталина и прочие “Вопросы Ленинизма”, но после Двадцатого съезда это все куда-то пропало.

А любимым писателем маленьких Аллочки и Жени, как и всех советских детей, был Аркадий Гайдар.

Лет с двенадцати она начала писать стихи и песни. Было у нее, например, такое трогательное произведение:

“Я встретила его в школе музыкальной. Держал в руках он скрипку и смычок...” Мелодия этой песенки, правда, подозрительно напоминала романс “Я встретил вас”, но это Аллу не сильно смущало.

Еще одна песня повествовала о некоей романтической девушке: “А в нашем подъезде Ассоль живет...” Непростые, драматические отношения с окружающим миром складывались у этого персонажа. Хоть она и была Ассоль, но все называли ее просто Аня... Ну и так далее.

...Алла никак не могла понять, что делают в их квартире неприветливые люди в милицейской форме. И почему они все время спрашивают, где у папы лежит то или это? И где сам папа?

Алле было четырнадцать лет, когда Бориса Михайловича осудили на три года за хозяйственные злоупотребления. Это случилось в расцвет эпохи Хрущева, когда власти вдруг рьяно принялись чистить ряды хозяйственников. Просто у прокуратуры существовал негласный план - разоблачить и осудить столько-то руководителей. Занимались-то этим практически те же люди, что трудились и при Сталине.

Борис Михайлович был тогда директором по сбыту Талдомской обувной фабрики.

Все детство Аллу сопровождали терпкие запахи кожи: отец то и дело приносил с фабрики какие-то кусочки. К нему приходили сослуживцы, они раскладывали эти куски на столе и о чем-то подолгу говорили. Зинаида Архиповна только успевала подносить им чай.

Часто Борис Михайлович отдавал дочке мелкие обрезки: - Смастери что-нибудь, Алена! Алла брала их, вертела, рассматривала, примеряла к куклам, к своим немногочисленным платьицам. Но обувная кожа была слишком груба, поэтому она просто аккуратно складывала все это богатство в коробочку, где и забывала надолго.

Но однажды папа вручил ей кусочки очень мягкой кожи. Аллочка обрадовалась, а Борис Михайлович сказал: - Это лайка!

Девочка убежала к себе в комнату, сжав в кулачке подаренные куски. Она рыдала над ними: зачем зарезали собачку лайку? Они же хорошие: людей на Севере возят, в космосе летают. Борис Михайлович смеялся и весь вечер пытался доказать Алене, что собачку никто не убивал.

...И теперь папу, ее веселого папу - посадили в тюрьму!

Когда милиционеры ушли, оставив на полу разбросанные книги, бумаги, одежду и унеся с собой несколько вещей Бориса Михайловича, Алла дрожащим голосом спросила заплаканную маму:

За что папу посадили?

- Ох, доченька... Он... Он нарвал цветы в чужом саду...

Теперь, после ареста мужа и “конфискации имущества” (что там было конфисковывать, интересно?) Зинаиде Архиповне пришлось быстро искать работу, благо ребята уже подросли и не требовали поминутного внимания. В школьном журнале Аллы за 8-й класс, который я разыскал в городском архиве народного образования, в графе “Род занятий имеете работы родителей” значится следующее -“Универмаг № 41, зам. зав. отдела готового платья”. Про отца - ничего.

Для всех соседей, приятелей, одноклассников существовала лишь одна версия затянувшегося отсутствия папы: он в длительной командировке.

...Вместо положенных трех лет Борис Михайлович отбыл в исправительной колонии полтора года. “За примерное поведение”. На самом же деле преследования хозяйственников незаметно для общественности признали после снятия Хрущева ошибочными и просто пытались по мере возможности дать “задний ход”. Бели, конечно, не успели приговорить к высшей мере.

А потом Бориса Михайловича даже восстановили в партии.

Алла уже достигла шестнадцатилетия, но все еще продолжала носить свою ненавистную косу-селедку. Зинаида Архиповна и слышать ничего не хотела о каких-то там стрижках, укладках, прическах.

Мама и бабушка вообще долгое время вполне искренне не замечали Аллиного взросления. Зимой, когда за ней заходил кто-то из ребят, чтобы пойти в кино, бабушка могла громко крикнуть из кухни: - Алла, а ты теплые штаны под платье надела?

Как-то всем семейством они отправились к маминой подруге - тете Любе. Последняя слыла женщиной современных взглядов, что иногда приводило к легким размолвкам между ней и Зинаидой Архиповной.

В тот вечер Алла долго перешептывалась и перемигивалась с тетей Любой и ее дочерью. (Последнюю, кстати, тоже звали Аллой, и все близкие, чтобы не путаться, с младенчества именовали девочек по отчеству - Аллой Борисовной и Аллой Владимировной.) Наконец, обе Аллы заперлись в комнате. Никто особенно не обратил на это внимание - мало ли о чем секретничают девушки.

Минут через двадцать Алла Борисовна тихо выскользнула из комнаты. Косы у нее не было!

Зинаида Архиповна охнула и схватилась за сердце:

- Алена! Да как же это можно? Да ведь я... Да как же...

- Зина! Зина! Не волнуйся ты! - затараторила тетя Люба. - К девчонке уже ребята ходят, а она все с косой, как первоклассница! Ну, посмотри, как ей хорошо с короткой стрижкой! Но горе мамы было неподдельным Лишь через несколько дней, молча взглянув на Аллу, которая наигрывала на пианино что-то свое, Зинаида Архиповна с грустью подумала, что дочь уже действительно взрослая.

“Люди из лета”

Весной 1952 года Борис Михайлович со своим двоюродным братом, у которого имелся старенький мотоцикл, по каким-то делам поехали в Подмосковье. Там они то ли приняли лишнего на природе, то ли просто заплутали, но вдруг обнаружили, что катят по неведомой лесной дорожке. Их охватил азарт: куда это мы так примчимся?

Примчались они в поселок Новоалександровский, что раскинулся близ Клязьминского водохранилища.

“Как тут здорово!” - воскликнул Борис Михайлович. - “Пойдем-ка, узнаем, не сдают ли здесь дом на лето - нам ребят надо куда-то вывозить... Вода рядом - отлично! Опять-таки, рыба...”

Вернувшись поздно вечером домой, он сообщил супруге, что с дачей все “аляфулюм” и надо скорей сказать теще, чтобы готовилась к отъезду с внуками.

С тех пор до самого 1966 года Аллу с Женей под присмотром Александры Кондратьевны родители отправляли на все лето в Новоалександровский. Жилье снимали у местных тети Кати и дяди Семена - те растили сразу трех дочерей.

(По иронии судьбы, после того как Борису Михайловичу объявят приговор, его отправят на исправительные работы в городок Долгопрудный, что всего в пяти километрах от дачи.)

Александра Кондратьевна очень быстро освоилась в поселке и все “аборигены” почитали ее за здешнюю. При этом бабушка прославилась на всю округу своей житейской мудростью, и потому чуть ли не каждый день кто-нибудь из сельчан приходил к ней за советом. Александра Кондратьевна с удовольствием высказывала свои суждения по любым вопросам.

Вместе с Аллой из дома приезжало и пианино “Циммерман”: каникулы каникулами, говорила мама, но музыка отдыхать не может.

В самом начале лета почти никого из дачников тут еще не было. Алла с Женей томились ожиданием, с хохотом вспоминая их забавы прошлого года. Они бродили по поселку и вызнавали, когда должен приехать Димка, когда Ленка... Ни с кем из этих ребят они в Москве не виделись, это были “люди из. лета”, как окрестит их сама Пугачева.

Впрочем, даже когда собиралась вся их летняя компания, Алле не дозволялось слишком беззаботно проводить время. Каждый день не меньше трех часов она должна была отработать за фортепьяно.

“Бабушка держала меня в черном теле, - спустя много лет будет вспоминать Пугачева - Все шли на танцы, а мне это запрещалось”.

Но сдерживать Аллины эмоции постоянно было невозможно. Отыграв Шопена и Чайковского, она выбегала на улицу к ребятам, которые приветствовали ее очередное обретение свободы восторженными криками. Они неслись к водохранилищу, пристани Троицкой. Там был пляж, “зона отдыха” и маленькая зстрада-“ракушка”, некогда возведенная здесь как еще одно доказательство культурной революции на селе. Алла выскакивала на ветхую сцену и дурашливым голосом объявляла начало представления:

“Сейчас вы увидите театр... Театр Аллы Пугачевой!” Ребята с хохотом носились вокруг эстрады, изображая неистовую толпу "поклонников: “Алка! Давай! Еще покажи Шульженко!” И она показывала - Шульженко, Бернеса, еще Бог знает кого.

“Алла была у нас самой главной заводилой и выдумщицей, - вспоминает Евгений Борисович Пугачев. - Однажды она чем-то вымазала лицо, обернулась белой простыней, сделала из какого-то полотенца чалму и в сумерках так ходила по поселку. Люди присматривались и спрашивали друг друга: “Это что? Индус у нас, что ли, какой свелся?”

Спустя почти двадцать лет, в 1984 году, накануне больших сольных концертов в “Олимпийском” Пугачева с друзьями приедет на полдня в Новоалександровский. Вот что пишет об этом мимолетном эпизоде Илья Резник в своей книге “Алла Пугачева и другие”.

“ - Аллочка, неужели это ты? - на пороге дачной времянки стояла высокая грузная женщина - тетя Катя, как выяснилось потом. Зашли в домик.

- А где дядя Семен? - спросила Алла. - Шашлычную сторожит. Оба мы там... Так вот, Аллочка.

И последовал рассказ тети Кати о дочерях, внуках, соседях, огородах, пристройках и т.д. - А ты совсем не изменилась, Аллочка! Огромный рыжий кот вполз на кушетку. - А он тоже тогда был? - поинтересовалась бывшая дачница. - Нет, это другой...

Пришел дядя Семен, восьмидесятилетний благообразный старец. Узнал Аллу. Сдержанно порадовался. Отвернулся. Смахнул слезу.

- Мы вас в кино снимем! Хорошо, теть Кать?.. - А что? Снимай! Я про тебя все расскажу. Давно ведь знаю”.

Как и полагается в пору дачного сезона, у Аллы, когда ей было лет четырнадцать, завелся летний роман. Это был высокий симпатичный парень Дима Страусов, студент МАИ, отличник. Словом, фигура положительная во всех смыслах, что располагало к нему даже привередливую Александру Кондратьевну. Отношения Аллы с Димой были, конечно, вполне целомудренными и ограничивались робкими прикосновениями в лесочке.

Зато именно со Страусовым Алла учинила один феерический розыгрыш. О нем мне со смехом рассказывал брат нашей героини:

“Я на несколько дней уезжал по делам в Москву. А когда возвращался, то на обратном пути встретил Аллу с подружками. “Никто не видел, что ты приехал?” -тут же спросила Алла. “Нет”, - говорю. Сестра ужасно обрадовалась и сказала, что сейчас мы тут устроим целый спектакль.

Незадолго до этого я упал с велосипеда, и у меня были выбиты передние зубы. Тогда они сделали мне их из белого пластилина, на голову прицепили мочалку - вроде бы волосы, сверху - косынку, на которую прикололи брошь с камушками. Я надел туфли (размер у нас тогда был с Аллой одинаковый) и какое-то платье. Под платье мне еще запихали полотенце - так что получилось что-то вроде груди.

Меня спрятали на даче у нашего дяди, которая была километрах в двух от нас.

Ближе к вечеру девчонки пришли за мной, и вместе с ними я в таком виде дефилировал по деревне. Все сразу стали спрашивать, что это за девица такая? Им отвечали, что это Неля, Алкина подруга. Вечером я захожу во двор к Диме Страусову:

- Здравствуйте, а Дима дома? - Дима! - кричат ему. - Это к тебе. Он вышел, и я обращаюсь к нему измененным голосом:

- Здравствуй, ты меня не узнаешь? - Нет.

- А я Неля. К тебе приехала. Минут пять мы так с ним еще пообщались. Потом мне это надоело, и уже своим нормальным голосов я говорю:

- Жаль, Дима, что ты меня не узнаешь. - Это ты, Женька, что ли? - засмеялся он. Тут уже вышла Алла и мы договорились, что я буду с Димой “гулять”.

А у нас на окраине поселка было место со скамейкой, где мы все тусовались. И вот я прохаживаюсь там с Димой, он меня нежно за плечо обнимает... Так мы гуляли два вечёра.

Был там один парень - Андрюшка по кличке “дистрофик”, он прибежал к ребятам и сказал, что Страусов гуляет с какой-то девкой, у которой “во лбу звезда горит” - это он имел в виду мою брошку на косынке. Скоро неподалеку появились ребята на велосипедах - они ездили и высматривали, кто это такая со Страусовым.

На третий вечер Дима мне сообщает: “Не волнуйся, тебя сегодня насиловать будут”. Оказывается их “натравила” на меня Алка, которая, скорбно рыдая, сказала, что какая-то “прости господи” (так затейливо именовались “проститутки”) отбила у нее парня.

И вот мы идем - на повороте стоят человек двенадцать. Одни отозвали Диму якобы по делу, а другие схватили меня и куда-то потащили. Я отбрыкиваюсь, кричу: - Ребята, да вы что? Я, может, еще удивить вас хочу. - О, давай, удивляй - заорали они.

Тут я эту косынку снимаю вместе с мочалкой.

Сначала была просто настоящая немая сцена. А потом мы все хохотали как сумасшедшие. Алла, конечно, радовалась больше всех”.

В первой половине шестидесятых, когда в домах уже стали появляться большие катушечные магнитофоны, кто-то привозил их с собой на дачу. Вечерами из дома протягивали провод, ставили магнитофон на табуретку посреди ближайшей полянки и устраивали танцы.

“Come on, let's twist again...” - хрипела невесть откуда залетевшая на Клязьму заграничная песенка.

Когда совсем темнело, Александра Кондратьевна выходила на крыльцо и кричала: “Алла! Женя! Домой!”

...Бабушка умерла в 1966 году. Заснула на кухне, на своей раскладушке и не проснулась.

Алле потом всю жизнь будет часто сниться дорога в поселок ее детства и тот поворот, откуда уже был виден их дом.

Дирижер

“Прыжок в длину - 2,18 м, метание гранаты - 18 м.”. В графе с результатами плавания и лазания по канату стоят прочерки. Почему-то Алла не поплавала и не полазала. А вот другие результаты, с которыми Пугачева Алла Борисовна закончила восьмой класс школы № 496. “Пятерками” были вознаграждены ее старания по литературе, рисованию, труду и - прошу заметить! - пению. Познания в области русского языка, алгебры, геометрии, истории, естествознания, физики были оценены в четыре балла. Ну и, наконец, по таким предметам, как черчение, география, химия, иностранный язык и физкультура Алле выставили “тройки”. После восьмого класса, как уже давно было решено, Алла спокойно поступила в Музыкальное училище им. Ипполитова-Иванов а. К этому времени возвели его новое здание - прямо возле пугачевского дома в Зонточном переулке. Типовое Четырехэтажное строение, собранное по новому “блочному” методу. Алла выбрала дирижерско-хоровое отделение - при том, что все сулили девочке будущее блистательной пианистки (о пении тогда еще и речи не шло). Впрочем, то могло быть одним из первых проявлений ее непредсказуемости, ставшей позже притчей во языцех. Во всяком случае, этот выбор по сей день остается одной из загадок Пугачевой.

На курсе у Аллы собрались практически одни девицы - другого тут нечего было и ждать. Поэтому она с интересом присматривалась к симпатичному однокурснику Мише Шуфутинскому, и скоро они стали приятелями. (Там же в училище Алла познакомилась еще с Людмилой Зыкиной и Екатериной Шавриной - вот они-то как раз оказались на вокальном отделении. С Зыкиной особой дружбы не завязалось: все-таки она была уже известной певицей и вообще старше на двадцать лет. А с Шавриной Пугачева приятельствует по сей день.)

“Она бывала у меня дома, - с улыбкой вспоминает Шуфутинский, - и моя бабушка гоняла ее за короткую юбку”.

С тем же Шуфутинским Алла иногда прогуливала занятия по какой-нибудь скучной политэкономии, и они шли или в стеклянное кафе возле пугачевского дома (оно еще сыграет свою роль в нашем повествовании) или просто на новый фильм - кинотеатр “Победа” тоже располагался неподалеку.

В училище был - да и по сей день остается - знаменитый подвал. Там тоже приютились учебные аудитории, в каждой из которых стоял рояль. Как и во всяком подвале, здешний климат отличался прохладой и сыростью, так что преподаватели старались избегать занятий в “подземелье”.

Если случались перерывы между занятиями, то студенческая компания во главе с Пугачевой спускалась в подвали резвилась.

“Иной раз мы там и винишко попивали”, - смеется Шуфутинский.

Алла садилась за рояль и начинала свое шоу. Она очень похоже и в то же время смешно изображала тогдашних кумиров - Эллу Фицджеральд и даже Луи Армстронга. Но лучше всего ей удавалась, разумеется, Эдит Пиаф. Пугачева, кстати, умела помимо прочего петь на разных “языках”, что тоже невероятно забавляло окружающих. Она просто приду мыв ала иностранный текст, который очень походил то на французский, то на английский язык. Иногда таким образом у нее получались чуть ли не целые “импортные” песни.

Алла довольно быстро стала местной примой и иной раз позволяла себе дерзить педагогам. Одна из преподавательниц, работавшая в училище в то время, с улыбкой сказала мне, что Пугачеву хорошо помнит, потому что та была “страшная хулиганка”. Другая, напротив, говорит, что “никакой особой яркости в Алле не замечала. Но голосок у нее был хороший. Впрочем, у нас же исключительно классический репертуар, так что впоследствии она очень смело и резко изменила направление”.

Специальности хорового дирижера ее обучал Игорь Иванович Тупиков.

“В ней тогда уже наблюдались задатки лидера, - говорит Игорь Иванович. - Она всегда организовывала все студенческие капустники. При этом Алла очень хорошо училась и прекрасно работала с хором”.

В 1980 году Тупиков с семейством отдыхал в Сочи. Как-то они увидели афишу Аллы Пугачевой, и супруга с дочерью Игоря Ивановича пожелали непременно посетить концерт звезды. Но когда они обратились в кассу, то билетов уже не обнаружили.

Ни на что особо не надеясь. Тупиков раздобыл гостиничный телефон Пугачевой и позвонил:

- Здравствуй, Алла, ты помнишь Игоря Ивановича из училища? - Да, конечно!.

Тупиков изложил просьбу, и звезда ответила: - Нет проблем. Я скажу администратору, чтобы он дал вам билеты. После концерта Игорь Иванович пробрался за кулисы поблагодарить бывшую ученицу, и та, по его словам, общалась с ним столь же почтительно, как некогда в аудиториях училища.

В училище Алла начала покуривать. Этим она тоже занималась в подвале, хотя ректор Ипполитовки Елена Константиновна Гедеванова применяла самые строгие меры к нарушителям дисциплины. В частности, нередко у входа студентов встречал патруль из педагогов в главе с самой Гедевановой. Если она считала, что у девушки слишком короткая юбка, а у юноши слишком длинные волосы, то отправляла “исправиться”, а в журнале фиксировала “прогул”.

Но к “хулиганке” Пугачевой Гедеванов а относилась не то, что снисходительно, а почти что с любовью. Во многом благодаря именно Елене Константиновне Алле прощались конфликты с преподавателями, долгие отлучки на гастроли. Причем на последних курсах эту беспокойную студентку, которая уже делала эстрадную карьеру, собирались даже выгнать.

Некоторые преподаватели всерьез уверяли меня, что так оно и было, что Пугачева не закончила Ипполитовку. Но они ошибались.

Еще одним приятелем Аллы в училище стал Миша Глуз, который правда, поступил туда на два года позже. (Теперь Глуз руководит еврейским ансамблем “Тумбалалайка”.)

“Пугачева уже превратилась в звезду нашего заведения, - рассказывает он, - и с ней очень непросто было подружиться.

Почти каждый день после занятий мы большой компанией собирались у нее дома. Слушали какие-то пластинки. Попутно съедали все, что находили на столе: родители Аллы нас очень хорошо принимали.

К капустникам она готовилась очень основательно - сценарий начинала писать месяца за два. Она же сочиняла для них и песни. Кстати, некоторые ее песни, зазвучавшие лишь в последние годы, были написаны ею еще тогда - для капустников”.

Вместе с Глуз ом Алла как-то записала на магнитофон свои песни, но поскольку никакой особой ценности в этих пленках он не видел, то записи просто потерялись.

(В 1995 году, когда Пугачева будет готовить издание своей “Коллекции” - почти полного собрания исполненных ею песен, она обратится к Глузу с просьбой найти эти материалы, но тщетно.)

Кстати, занятно: мама Миши Глуза работала в Москонцерте, и одним из ее подопечных был певец Бедрос Киркоров. Когда у того в апреле 1967 года родился сынишка Филипп, она поздравила Бедроса в числе первых.

Родители приносили домой пластинки - Утесова, Шульженко, Эллу Фицджеральд.

Однажды - Алле уже было лет девятнадцать - кто-то дал послушать пластинку французской певицы. Алла сначала даже не прочла толком, как произносится ее имя. Завела трескучий черный диск и обомлела. Женщина с вибрирующим прокуренным голосом пела: “Non je ne regrette nen...” “Эдит Пиаф” - прочитала Алла, поднеся к глазам обложку. “Я ни о чем не жалею”.

Пластинка доиграла, девушка поставила ее тут же второй раз. Потом она весь вечер повторяла шепотом нараспев: “Эдит Пиаф... Эдит Пиаф...”

...Когда через несколько лет в какой-то компании один пылкий юноша воскликнет: “Ну почему у нас нет своей Эдит Пиаф?”. Алла, дивясь собственной дерзости, ответит: “Есть! Она - во мне! Просто еще не поет...”

... Однажды Алла вернулась из училища и твердо сказала маме:

- Я не хочу быть дирижером, я буду певицей.

- Какой еще певицей, дочка? Их вон сколько. А с твоей специальностью ты всегда на жизнь заработаешь.

Выдумка века

- Зинаида Архиповна? - Да, добрый день... Проходите. - Вот я по поводу Аллы... - А что? Опять кому-то в училище нагрубила? - Да нет! Я совсем по другому поводу. Меня зовут Левенбук, Александр Левенбук.

- Ax, это насчет гастролей, - Зинаида Архиповна вздохнула. - Я, честно говоря, не думала, что вы так быстро придете. Что ж, давайте поговорим... Осторожно, тут у нас пол покатый.

В двери повернулся ключ: это Алла вернулась из училища. Увидев маму и Левенбука, который пристраивал на вешалку свое пальто, она быстро поздоровалась и покраснела, чего, впрочем, никто не заметил в тусклом свете прихожей.

Сатирический дуэт Лившица и Левенбука был известен в стране. Чуть позже Лившиц и Левенбук станут звездами “Радионяни”, которая просуществует очень долго и удержится в эфире, даже когда Лившиц эмигрирует в Израиль.

А тогда, в начале 1965 года они сделали эстрадную программу в двух отделениях - “Пиф-паф, или сатирические выстрелы по промахам”, и готовились обкатывать ее в провинции. Такие программы были любимы народом не меньше, чем, скажем, концерты Эдиты Пьехи. Причем, если последняя была куда менее доступна, то эстрадные сатирики отличались завидной плодовитостью и мобильностью. Чтобы молодое поколение хотя бы в какой-то мере могло обрисовать себе контуры этого жанра, наиболее разумным будет напомнить задорного героя Леонида Броневого в фильме “Покровские ворота” и его сатирические куплеты, которые он распевал на площадке в парке (“за гуманизм и дело мира...”). Только в нашем случае речь шла о куда более весомом представлении, нежели несколько куплетов. Ни авторы, ни исполнители уже не в силах прорваться сквозь тридцатилетние наслоения памяти и припомнить, какие именно “промахи” тогда обличались. (Конечно же, такие типовые сатирические “шоу” тогда никто и не пытался зафиксировать на пленку хотя бы потому, что было понятно: сегодня один “пиф-паф”, завтра же, в соответствии с очередной передовицей “Правды” он может решительно поменять цель. Да и вообще тратить пленку на подобные пустяки было бы кощунственным расточительством.) Можно лишь предположить, что в свете недавнего смещения Хрущева немало язвительных шуток звучало по поводу волюнтаризма и шапкозакидательских настроений у отдельных недальновидных руководителей.

Для своей программы Лившиц и Левенбук искали какую-нибудь певицу, поскольку затейливый сценарий предусматривал вкрапления между миниатюрами нескольких песен, написанных Яном Френкелем на стихи Михаила Танича (маститые авторы тогда совершенно не гнушались созданием вещиц-однодневок). Поющие дамы из Москонцерта в ответ на упрашивания сатириков либо просили перезвонить по рабочему телефону через два месяца, либо улыбались: “Ну-у, мальчики, вы же понимаете, что это несерьезный разговор. Ну зачем мне “пиф-пафы” на Чукотке за такие деньги?” - “Не на Чукотке - на Урале”, - оправдывались артисты.

Как-то случайно услышав через открытую дверь такой разговор, одна из администраторов Москонцерта произнесла: “Ребята, оставьте всех их в покое. Я попрошу дочку найти кого-нибудь у себя - в музыкальном училище. Иначе вы никогда не уедете на гастроли”. - “Да кто отпустит из училища на целый месяц?” - воскликнул Лившиц. - “Пусть найдет - как-нибудь выкрутимся”, - махнул рукой Левенбук.

Через пару дней они ухе стояли у рояля в Доме учителя, где репетировали свою программу, а пятнадцатилетняя девочка Алла, глядя в рукописные ноты, играла мелодию одной из песенок. “Аллочка, ты сразу попробуй ее спеть”. - “Ой, нет, я должна дома порепетировать. Скажите, а разве роботы уже есть?”

“Робот” - это была одна из песенок новой программы Написал ее, кстати, не Френкель, а Левой Мерабов, руководивший маленьким ансамблем при дуэте Лившиц-Левенбук. Танич сочинил следующие слова: “Робот, ты же вьщумка века. Я прошу: ну попробуй, стань опять человеком”.

Таким образом советские мастера искусств откликнулись на всеобщие “страдания” по человекоподобным машинам с искусственным интеллектом и драматической судьбой (“почти как мы, только бездушный”). В середине шестидесятых тема роботов и связанных с нею морально-этических проблем стала модной, вследствие чего мировой культурный процесс получил неожиданный импульс.

Когда я обратился к Таничу, чтобы услышать его воспоминания о юной Пугачевой, тот вдруг сказал: - Да-да, вот я тут как раз сегодня на рассвете сочинил эпиграмму, что-то вроде “Алла меня спела мало... Но Алла с меня начинала...” ну и так далее.

Потом, прервав течение своих мемуаров, Михаил Исаевич воскликнул:

- А через двадцать лет после “Робота” Алла спела песню “Айсберг” на стихи моей супруги Любови Козловой! Там ведь та же тема, что и в “Роботе” - обращение к какому-то холодному существу...

Лившиц и Левенбук уже начали волноваться, поскольку голоса Аллы еще ни разу не услышали. Худенькая девочка все сидела и наигрывала, изредка отрывая глаза от нот и бросая взгляд то на одного, то на другого “экзаменатора”.

“Аллочка, а кто декан на твоем вокальном отделении?” - неестественно бодро и громко спросил вдруг Лившиц, чтобы насытить затянувшуюся сцену хоть каким-нибудь событием. - “А я не на вокальном - я на дирижерско-хоровом...”

За ее спиной Левенбук беззвучно ударил себя по лбу и закатил глаза “Саша, - обратился он к коллеге, - пойдем покурим, а Аллочка пока порепетирует”.

Едва оба вышли в коридор, как почти в унисон произнесли вполголоса: “Опять вляпались!” Тут услышали из-за двери высокий голос Аллочки тянувший:

“Чтобы я улыба-алась, ты смешно кукаре-екал, И живые ромашки доставал из-под снега...” В тот же вечер они договорились, что на днях явятся к Зинаиде Архиповне и будут упрашивать ее отпустить дочь на гастроли. Уже попрощавшись, она вдруг спросила:

- А я действительно хорошо спела? Вы не передумаете?

- Если бы и захотели передумать, то уже не успеем, - улыбнулся Лившиц. Когда Алла, промучившись весь вечер, наконец сказала маме, что ее пригласили на гастроли, та охнула:

- Ты что? Какие еще гастроли? - Ну, на обычные... Получасовое объяснение закончилось полным разладом. Зинаида Архиповна восклицала в слезах:

- Я тут выкладывалась пятнадцать лет, чтобы тебя музыке научить, Женьке язык дать, и что теперь?

- Мама, ну меня же как музыканта зовут! - Что?! Алла, это не музыка. Это... эстрада! - Но я же...

- Никуда ты не поедешь! Алла, обиженно сопя, накинула пальто и выскочила из квартиры.

Она побежала за подмогой - к друзьям родителей, чете пожилых артистов оперетты. Через час они уже утешали Зинаиду Архиповну:

- Ну, послушай! Ничего страшного не происходит. Мы знаем этих ребят - Левенбука и Лившица - очень порядочные... И потом, Зиночка, Алла ведь сама заработает. Четыре пятьдесят с концерта - все же деньги! Для вас это нелишне, а она узнает, почем копеечка.

- Деньги надо зарабатывать по-другому! - не у ступала Зинаид а Архиповна.

- Это тоже честный заработок. Ну, в конце концов, она съездит, поймет, что певица из нее никудышная и успокоится.

- Что значит никудышная? Нормальная певица... Как пианистка, конечно, лучше, но и поет тоже хорошо. Бог с ней, пусть едет!

... Алла долго топала ногами в прихожей, чтобы отряхнуть снег, который, на самом деле, уже давно стаял. Она почему-то пыталась оттянуть разговор мамы с Левенбуком и, сама того не замечая, стучала все громче.

- Ладно, Алла, ты пока иди на кухню, - сказала мама.

Зинаида Архиповна долго выспрашивала гостя, что это за спектакль, какие песни будет петь Аллочка, где она будет жить, кто еще едет в группе, сколько денег ей нужно в дорогу, в каких гор одах будут гастроли. На последний вопрос Левенбук отвечал уже почти вскользь, полагая, что Пермь и Свердловск в данном случае не составляют принципиальной разницы, когда вдруг Зинаида Архиповна стала спрашивать о таких населенных пунктах, названия которых Левенбук изредка слышал лишь в выпусках новостей.

- Я ж сама уральская, - улыбнулась она, - потому так и спрашиваю. Так когда вы уезжаете? Надо же у спеть все приготовить...

Алла, которая все это время тихо стояла за дверью и вибрировала от каждой маминой интонации, чуть кивнула в такт последнему слову.

- Только вот как быть с училищем? - строго спросила Зинаида Архиповна. Алла перестала дышать.

- Ну, вот это как раз не самое сложное, - махнул рукой Левенбук. - Мы достанем ей справку о каком-нибудь безобидном заболевании и сделаем небольшой академический отпуск.

- Каком заболевании? - встрепенулась Зинаида Архиповна.

- Ой, но есть ведь у нее какие-то проблемы со здоровьем? - Ну, разве что со зрением... Левенбук действительно очень быстро разобрался с медицинской проблемой, и через две недели Алла с Женей уже тащили чемоданы по платформе Ярославского вокзала. Зинаида Архиповна продолжала монолог, начатый еще дома: - ...Если после концертов будут какие банкеты, - посиди пять минут для приличия и иди к себе в номер. Никакого вина - ну, за этим Александр Семенович обещал проследить...

Когда Алла уже стояла в тамбуре, а за ее спиной Лившиц и Левенбук вежливо раскланивались с Зинаидой Архиповной, та вдруг сделала испуганные глаза:

- Алена, я же забыла тебе капусту квашеную отдать! - она полезла в сумку и с трудом вытащила трехлитровую банку. - Всех угощай! Обязательно! Алла со вздохом приняла банку.

В Москве у нее было совсем немного времени для репетиций новых песен, и хотя они были вполне бесхитростные и не сулили никаких сложностей, перед каждым выступлением она разыскивала где-нибудь за кулисами рояль и подолгу пела. Платье для выступлений Алле одолжила жена Левенбука.

Первый выход на сцену прошел в какой-то мерцающей пелене. Алла подбегала к микрофону, сразу поднимала глаза вверх и пела, уставившись в лепнину на балконе Дома культуры. После песни “Робот” она услышала в зале шум. Алла взглянула с испугом в зал и чуть прищурилась, чтобы лучше видеть: зрители улыбались и хлопали. Девочка обернулась, и тут из-за кулис выскочил Левенбук с сердитым, как показалось ей, лицом. Он схватил ее за руку и шепнул: “Ну, улыбнись, тебе же аплодируют!” Потом склонился к микрофону и отчетливо произнес: “Запомните имя этой девушки - Алла Пугачева Она еще учится, но уже стала настоящей артисткой!”

Ее потом долго искали за кулисами для общего поклона в финале. А Аллочка безутешно плакала, сидя в своем сценическом платье на пыльном деревянном ящике в темной подсобке. Как страшно, оказывается, выходить на сцену...

Спустя почти четверть века Александр Семенович Левенбук открывал в Москве еврейский театр “Шолом”. Накануне открытия он вдруг сообразил, что неплохо было бы пригласить кого-то из знаменитостей для напутственного слова “Аллу!” - решил Левенбук, но тут же подумал, что ее наверняка нет в Москве. Да и вообще сомнительно... Однако позвонил. “Хорошо, - ответила Алла Борис овна - Вечером буду”.

“Она приехала, - вспоминает в разговоре со мной Александр Семенович. - Вышла на сцену и сказала: “Как когда-то Левенбук вывел меня за руку на эстраду, так сегодня я вывожу его на сцену этого театра”. Алла действительно взяла меня за руку, подвела к авансцене и произнесла с улыбкой: “Мне кажется, что когда на сцене идет еврейский спектакль, а в зале сидят еврейские зрители - это и есть то самое еврейское счастье”.

Еще одним сильным потрясением первых гастролей стали для Аллы рестораны. Вся их группа обедала именно там. Алла, конечно, бывала в московских кафе, но очень редко, и обязательно с большой компанией из училища. (Особенно часто в такие заведения зазывал поесть мороженого Мишка Шуфутинский.) Но это все было не то.

Когда впервые пожилая официантка в белом передничке бросила перед ней меню, Алла вздрогнула и посмотрела на Левенбука, сидевшего напротив.

“Открывай, выбирай”, - Александр Семенович сделал смешной купеческий жест.

Все закончилось тем, что Алла заказала себе все, то же самое, что и он, только без первого и без ста граммов коньяка. Зато с мороженым.

Именно мороженое в союзе с уральской зимой скоро наказали девочку ангиной.

Она сидела на постели в холодном номере, замотавшись маминым шарфом. Левон Мерабов ходил по комнате, что-то бормотал и время от времени останавливался у окна, недобро посматривая на огоньки далекого “промышленного гиганта”.

“И ведь как назло завтра у нас сразу три выступления! - вдруг воскликнул он. - Ну-ка, давай еще раз посмотрим на твою ангину”.

Алла безропотно задрала подбородок и широко открыла рот. Мерабов повернул ее голову к матовому светильнику и с тоской заглянул в глотку:

- Не-ет, с таким горлом петь нельзя, - резюмировал маэстро.

Дверь распахнулась и ввалились Лившиц с Левенбуком - от них веяло томительными ароматами гостиничного ресторана. - Ну, что тут с нашей примой? - Да, все то же самое, - махнул рукой Мерабов.

- Та-ак, Аллочка, - Левенбук достал из кармана пиджака шоколадку. - Это тебе. Но сначала давай осмотрим горло. Повторилась та же процедура. - Ну что будем делать, товарищи? - Левенбук постучал шоколадкой по опустошенной наполовину банке с квашеной капустой, которая стояла на подоконнике. (Здесь было самое холодное место, и все портящиеся продукты складывали у окна.)

- Что, что! - пожал плечами Мерабов. - Обойдемся завтра без песен. Мы же не можем ничего отменить. Нас же предупредили, что на вечернем будет третий секретарь горкома...

- Как же он без “Робота”-то обойдется? - задумчиво спросил Лившиц, и было не очень понятно, шутит он или нет. - Я буду петь, - тихо сказала Алла. - Хо! Девочка, дорогая! - зашумел Мерабов. - Если посреди песни у тебя пропадет голос, то третий секретарь нам этого не простит!

- Ты потише, пожалуйста, - попросил Левенбук.

- Я вам обещаю, что ничего не случится - я спою хорошо. - Алла размотала с шеи шарф: ей стало жарко.

- Ладно, ешь шоколад, и ложись спать. Ты устала, Алла, - улыбнулся Левенбук. Завтра все решим.

...Третий секретарь, сидевший на следующий день со своей упитанной супругой в первом ряду, лично издал несколько хлопков после “Робота”. А после выступления к Алле подошел мальчик лет семи, внук вахтерши Дворца культуры, протянул открытку с Эдитой Пьехой и попросил автограф. У Аллы, естественно, не было даже карандашика, она уговорила мальчика подождать и побежала искать авторучку. Когда она наконец вернулась, мальчик уже исчез.

В самом конце гастролей к Алле как-то подошел один из тогдашних эстрадных мэтров, ездивший с “Пиф-пафом”:

- Скажи-ка мне, а где ты живешь в Москве? - На Крестьянке... На Крестьянской заставе. - Э-э, а где это, что там примечательного? - Первый часовой завод. - Послушай, девочка, такты бы и шла на этот... часовой завод и пела бы там в самодеятельности. А большая сцена - для больших артистов.

Резиновый морячок

На рассвете принесли телеграмму. Сонная Алла прочитала вслух: “С Добрым утром. Позвоните Трифонову.” И номер телефона.

- Шутит кто-то, что ли? - Алла обернулась к маме. - Может и шутят, но ты все же позвони.

Радиопередача “С добрым утром!” была в те годы популярна так, как сейчас игры вроде “Поля чудес” на телевидении. Впрочем, старшему поколению это сравнение наверно покажется обидным. Хотя телевизоры тогда уже начали завоевывать свои пьедесталы в квартирах, они еще совсем не предоставляли собой буйный источник пестрой информации. Их чаще воспринимали как экзотический предмет роскоши, требующий внимательного и даже почтительного отношения. Впрочем, об этом я уже, кажется, говорил.

А радио было “свойским”, этаким родственником-балагуром в каждой семье. Во многих домах его звук никогда не приглушался (что повелось, видимо, с войны) -привыкали к нему, как соседи по коммуналке к журчанию воды из бачка в туалете, который фатально никто не мог починить. А по воскресеньям, в 9.30 утра вся страна в буквальном смысле приникала к своим кухонным радиоточкам: “В эфире передача “С добрым утром!” - и духовые инструменты играли бодрые позывные.

Многие, у кого были магнитофоны - те, катушечные, с большим зеленым глазом-индикатором - заранее приносили их и прилаживали рядом с радиоприемником микрофон. Ибо очень часто в “Добром утре” передавали песни, которые на следующий день становились общенациональными шлягерами.

Владимир Трифонов, приславший Алле загадочную телеграмму, славился тем, что фанатически разыскивал новых звезд (правда, слово “звезда” тогда употреблялось в сугубо ироническом смысле). Он работал в тандеме с другим редактором - Дмитрием Ивановым, который хоть и был близким другом Трифонова, но к некоторым его “открытиям” относился скептически.

“Скажу честно, - пожимает плечами спустя тридцать лет Дмитрий Георгиевич Иванов, - мне эта Пугачева тогда совершенно не приглянулась. Ну, еще одна певичка. Но Трифонов разглядел в ней нечто, поэтому в дальнейшем “тянул” Аллу, главным образом, он”.

Тут необходимо произнести несколько слов о редакторах в “Добром утре”. Эти люди не имели строго очерченного круга однообразных обязанностей. Они сами писали тексты, разыскивали музыкальный материал, были ведущими, в конце концов. (Кстати, в качестве одного из младших редакторов в то время там трудился Владимир Войнович.) А такие, как Трифонов, еще и пытались открыть новые имена.

Он, конечно же, не имел возможности своевольно пустить в эфир никому не известную девочку. Поэтому сперва он обратился к Козлову - главному редактору редакции сатиры и юмора Всесоюзного радио, в чьем ведении находилась и передача “С добрым утром!”.

Валентин Иванович Козлов внимательно слушал Трифонова, когда тот обещал ему, что скоро некая Пугачева станет знаменитостью.

“Хорошо, - согласился Козлов. - Давай попробуем. Но новые неприятности мы себе заработаем”.

Дело в том, что репертуар “Доброго утра” к этому моменту уже много раз подвергался обличению со стороны высшего руководства Гостелерадио и мэтров тогдашней эстрады. Все эти прелестные песенки, которые теперь кажутся образцом невинной лирики, тогда именовались “пошлыми, бездуховными и вульгарными”. Кроме того, человеку, не имеющему высшего музыкального образования, тут вообще не. на что было особенно рассчитывать. Так что и Козлов, и Трифонов изрядно рисковали, когда вводили в свой “храм” эту рыжую студентку.

“А вот это студия - здесь мы и запишем твоего “Робота”, - улыбнулся Трифонов. - Так что скоро прославишься на всю страну”.

Алла ахнула. Она завороженно оглядела все эти лампочка, км о почки, тумблеры, катушки с лентами, ряды плоских картонных коробок, на боку у которых были небрежно написаны цифры. Потом увидела микрофон. Он показался ей огромным. Тут девочке стало страшно: как к нему можно подойти? А спеть в него? Она привыкла к замарашкам - концертным микрофонам, но этот был величественный, как памятник...

Одним прекрасным воскресным утр ом “Робот” вышел в эфир.

“И эта песня сразу стала очень популярной, - говорит Михаил Танич, автор текста. - После Аллы ее перепела чуть ли не вся женская часть нашей эстрады “Робота” исполняли во всех ресторанах, а это всегда было показателем большого успеха”.

“Что ж, Алла, - ликовал Трифонов через пару недель после премьеры “Робота” -редакцию завалили письмами: пусть, просят, эта девушка еще чего-нибудь споет. Начальство пока колеблется, как с тобой быть, так что останавливаться нельзя Туг один молодой композитор свои песни принес, может попробуешь?”

Композитора звали Владимир Шаинский. Но Пугачева, возможно, по сей день не догадывается, каким затейливым путем к ней попали его песни.

Шаинского тогда мало кто знал. Незадолго до этого он окончил консерваторию и вполне искренне намеревался посвятить себя серьезной академической музыке - писал симфонии, струнные квартеты. Но, как ни банально это звучит, нужда заставила его искать возможности легкого и быстрого заработка. Тогда Шаинский и сочинил несколько незатейливых песенок и пришел с ними в “Доброе утро”. Первое произведение, которое он представил на худсовет программы, называлось “Как бы мне влюбиться?”

Худсовет не пришел в особый восторг от опытов молодого автора, а кто-то даже с недовольством выговорил ему, что вся эта песня - набор штампов, который оставит слушателей совершенно равнодушными.

“Но потом, - продолжает Шаинский, - с каким-то трудом песню все-таки приняли. При этом мне сказали, что исполнителя я должен найти сам и добавили, что он должен быть популярным. Я совершенно не разбирался в эстраде и спросил, кто же сейчас популярен. Мне назвали Муслима Магомаева и дали его телефон. Я позвонил:

“Здравствуйте, Муслим Магомедович. Вот у меня есть песня, принятая в “Добром утре”. Вы можете ее послушать?” - “Да”, - ответил он приятным баритоном. Я прямо по телефону сыграл песню. - “Муслим Магомедович, вам понравилась песня?” - “Да”. -“Вы сможете ее исполнить?” - “Да”. - “А когда?” - “Ну примерно через полгода”.

Полгода я никак не мог ждать и позвонил другому знаменитому певцу, Эдуарду Хилю. Поскольку он был из Ленинграда, то жил здесь в гостинице. Представился, объяснил, зачем звоню. “Ну что ж, приходите ко мне завтра в “Метрополь”, тут у меня в номере фортепьяно стоит - сыграете”.

На следующий день в десять утра я прибегаю в гостиницу. Дверь в номер открыта, какая-то бабуля метет пол: “Что? Какой Хиль? Да он еще вчера вечером уехал...”

Я стал в панике обращаться к знакомым музыкантам, и мне порекомендовали одного молодого певца. Мы быстро обо всем договорились, но в передаче мне вдруг сообщили, что программа уже сформирована. И из шести песен, которые в ней должны быть, пять поют мужчины. Нужна была женская песня. “Ну хорошо, - говорю я в отчаянии, - а кого вы посоветуете из женщин?” - “Ну, например, Анну Герман”. А я даже не знал, что Герман живет в Польше. Не мог же я ее пригласить в Москву из Варшавы. Я взмолился: “Так что же мне делать? Значит песня не пойдет?” - “Да, если не найдете певицу, то не пойдет... Правда, тут есть одна из художественной самодеятельности - голосок слабенький, еле поет... Мы несколько раз уже давали ее в эфир, так даже письма приходили. Но вкус-то у народа понятно какой”. - “А как ее фамилия?” - “Да зачем вам ее фамилия - она никому неизвестна”. - “А все таки?” - “Ну, Пугачева.”

Кто-то из редакторов предложил Шаинскому, чтобы эта самая Пугачева записала песню без него, чтобы не смущать неопытную девушку. “Ну, а если тебе не понравится ее исполнение, то песня не пойдет”. Шаинский с горя согласился.

“Через пару дней я зашел на радио заполнить какие-то документы, и секретарша мне говорит: “Хотите увидеть вашу будущую исполнительницу? Вон в углу за роялем сидит”. Я посмотрел - действительно сидит, разбирает мои ноты и что-то вполголоса напевает. Автор текста толкнул меня в бок: “Ты посмотри, что нам подсунули - да у нее совсем голоса нет...” - “Ладно, отвечаю, посмотрим”.

Потом, конечно же, не выдержал и явился на запись. Притаился, чтобы она меня не увидела. В студию скоро пришла Алла и начала петь. Вот тут я обалдел...”

Тогда в “Добром утре” проводился конкурс среди песен - “Мелодия месяца”. То есть радиослушатели своими письмами высказывались в поддержку той или иной новой композиции, после чего выявлялся победитель. (Сейчас мы без обиняков назвали бы подобное мероприятие хит-парадом, но в то время одно употребление такого “буржуазного” выражения повлекло бы собой закрытие программы.) Песенка “Как бы мне влюбиться” получила грандиозное количество корреспонденции - прочие произведения оказались в явных аутсайдерах.

Трифонов ликовал и при каждой встрече с Козловым торжествующе поднимал вверх указательный палец: “Я вам говорил!” Козлов добродушно взирал на него сквозь стекла очков.

Шаинский тоже был воодушевлен. Он носился с нотами по этажам и вскрикивал своим зычным голо с ом: “Вот! Я еще одну песню принес! Ее только Алла будет петь!”

Это была песня “Не спорь со мной”. “Она тоже стала победителем конкурса! -смеется, вспоминая, Шаинский. - Скоро мне позвонил кто-то из “Доброго утра” и сказал, что поскольку я уже второй раз стал победителем конкурса с одной и той же певицей. Союз композиторов выразил протест и обвинил передачу в нечестном подсчете голосов. “А что мы-то с вами можем сделать?” - спрашиваю. - “Предлагаю вам такой план - откажитесь от вашего первого места Мы его дадим другому. А вашу помощь редакции мы никогда не забудем”. Я не согласился, а этот конкурс скоро вообще прекратили. Может, отчасти из-за нас с Аллой”.

Валентин Иванович Козлов наслушался многого по поводу этой “бездарной девицы”. Главный редактор музыкального вещания Чаплыгин, сам композитор, к тому же председатель ревизионной комиссии Союза композиторов, возмущался: “Сколько раз я приказывал - на пушечный выстрел не подпускать к радио самодеятельность!”

Вскоре Козлову пришлось приводить Аллу на записи чуть ли не тайком и едва ли не по ночам: днем студию занимали серьезные артисты. Зинаида Архиповна негодовала: “Да как же можно девчонку на ночь отпускать? Что это за радио такое? Есть у них там комсомольская организация?”

За каждую запись Козлову удавалось пробивать для Пугачевой целых две ставки -по пять рублей каждая, итого червонец - огромные деньги!

Алла очень подружилась с Ивановым и Трифоновым. Они повсюду появлялись вместе, и их уже стали называть “неразлучной троицей”. Алле льстило знакомство с такими людьми - обоим было уже по тридцать лет, за плечами - институт кинематографии, а сколько всего они знали!

“Мне было так забавно видеть, - говорит Дмитрий Иванов, - как она слушает нас, открыв рот. Трифонов же просто за ней ухаживал. Он бывал у нее дома, познакомился с родителями. Правда, Алла не отвечала ему взаимностью. Но и он любил ее наверно, не столько как женщину, а как какое-то свое творение. Он даже немного учил ее петь. Говорил, например: “Вот здесь не надо обертонов, пой “белым” звуком...”

Троица нередко прогуливалась до Парка культуры, где тогда собирал артистическую публику пивной ресторан “Пльзень”. Там всегда разливали не очень дорогое чешское пиво. Трифонов с Ивановым брали по паре запотевших кружек себе -ну и маленькую для Аллы.

Как-то по дороге в Парк культуры Трифонов вдруг схватил Аллу за локоть и почти что закричал, указывая куда-то в сторону: “Смотри, смотри! В честь тебя уже машины называют”!

Алла прищурилась и увидела, как по Крымскому мосту движется огромны трейлер, на боку которого было выведено “Alka”. (Так называлась какая-то фирма - то ли чешская, то ли польская.) С этого момента Иванов с Трифоновым именовали свою юную подружку исключительно Алкой.

Они подолгу болтали - о будущих передачах, о песнях. Даже о политике, но редко, потому что их юная подружка сразу начинала скучать и озираться по сторонам, выискивая знакомые лица.

Во время одного из таких вечеров Трифонов вдруг торжественно достал из-под стола свой портфель, щелкнул его медными замочками и вытащил маленькую игрушку - резинового морячка.

- Ой, какой смешной! - воскликнула Алла. - Вот этот бравый юноша, - почти патетически произнес Трифонов. - теперь будет символом нашей нерушимой дружбы! Смотрите!

Туг Трифонов окунул морячка в свою кружку пива и слегка притопил. Тот тут же всплыл в жидкой пене.

- Он никогда не потонет, чтобы ни случилось! Даже в темном пиве - и там не потонет! Бери, Алка, с него пример! Его хранительницей я назначаю тебя!

С этими словам Трифонов вручил девушке игрушку, и пивные капли с него упали ей на платье.

...Этот морячок еще долго их забавлял. Все трое дурачились, делая вид, будто тот живой - то не в меру важничает, то строит из себя тихоню. Потом, как-то после шести-семи кружек все решили, что морячка настигла геройская смерть, и закопали его в Нескучном саду. Через несколько дней Алла нашла место “погребения” и “оживила” любимца.

Может, он до сих пор пучит свои линялые глазки где-то в темном ворохе старых вещей дома у Аллы Борисовны?

Как-то в “Доброе утро” прислал свою новую запись Эдуард Хиль - это была песня под названием “Великаны”. Певец педантично приложил к этой записи и оркестровую фонограмму, т.е. собственно, один аккомпанемент к песне.

“Поскольку автором песни был наш приятель, - продолжает Дмитрий Иванов, - то мы договорились с ним и смонтировали все таким образом: куплет поет Хиль, куплет - Алла. И не сообщая Хилю, смело пустили это в эфир. Певец такого сюрприза никак не ожидал и устроил на радио жуткий скандал: “Меня, такого популярного исполнителя - да с какой-то безвестной девчонкой!”

Узнав об этом, Алла рыдала и говорила: “Я ему еще докажу... Я еще буду популярнее его...”

Многие мэтры решительно отказывались, чтобы рядом с ними в каком бы то ни было качестве находилась эта “нахалка из самодеятельности”. Довольно типичный случай произошел однажды в саду “Эрмитаж”.

Предприимчивые эстрадные деятели каждое воскресенье устраивали там большие сборные концерты, где всякий доставший билет мог за раз увидеть добрую дюжину знаменитостей.

Недолгое время этими представлениями ведал Лев Штейнрайх, артист Театра на Таганке и один из режиссеров “Доброго утра”. Благодаря сердечной дружбе со Штейнрайхом Трифонов договорился с ним, чтобы в программу поставили его “крестницу” - хотя бы с одной песней.

Вот как об этом писал Иванов в журнале “Алла”: “Какой же жуткий скандал разразился, когда об этом узнали корифеи... Ладно уж, не стану называть имен тех, кто заходился в истерике, требуя вышвырнуть за ограду эту... как ее... Пугачеву. Сама она стояла в двух шагах от эпицентра этого позорнейшего урагана с лицом, выражавшим не то “сейчас пойду и повешусь”, не то “а пошли вы все...”, короче, концерт был под угрозой срыва.

- Ребята, не могу! - сказал нам белый как мел Лева Штейнрайх. - Мне самому она нравится. Но гляньте на них. Они же меня сожрут заживо! - А мы? - спросили мы. Лева побледнел еще больше, хотя, уже, казалось, некуда, и крикнул страшным фальцетом: -

Пугачева будет в программе! Корифеи испуганно отошли в кусты. А потом на сцену вышла Пугачева... В те времена не было никаких цветных дымов, лазерных лучей и с бесившегося полуголого балета. Глуховатый рояль и одиноко торчавший микрофон -вот и все дела. И печальная девочка, никак неодетая, никак не выглядевшая... Ладно бы еще она вышла со своим популярным “Роботом”, так нет же1 Она решилась исполнить песню Бориса Савельева на стихи Инны Кашежевой “Я иду из кино”...

Я знал эту песню, - продолжает свой рассказ Иванов, - совсем не годящуюся для людей, пришедших развлечься воскресным вечерком. В ней говорилось о девочке, увидевшей в старой хронике отца, погибшего на войне. С первых же слов зал удивленно притих. Я ни звука не услышал из зала и тогда, когда песня закончилась. А потом был настоящий обвал. Пугачеву не хотели отпускать, требовали песню на “бис”, требовали .“Робота”...”

Трифонов считал себя триумфатором в тот вечер. Он провожал свою юную Галатею домой и все говорил о том, что теперь Пугачевой открыта дорога на телевидение. Алла смущалась:

- Да что вы, Володя, мне и прийти туда не в чем. Да и пою я пока не очень...

Когда шесть лет назад Трифонов умер, Пугачевой не было в Москве, и о несчастье она узнала лишь по возвращении. Алла Борисовна тут же приехала к вдове с огромным букетом цветов.

С тех пор она всегда старается хоть ненадолго заглянуть домой к Трифонову в день его рождения, когда собираются все друзья - вспоминают, смеются и плачут.

Слова Трифонова о телевидении были не праздными. Им с Ивановым предложили делать там новую программу, взяв за основу их же радиопередачу “Наш календарь”. Художественная идея “Календаря” заключалась в следующем. “Мы набирали самые разные исторические факты и даты, - объясняет Иванов. - Изобретение пишущей машинки, день рождения Моцарта, основание Палаты мер и весов во Франции и так далее. Из всего этого мы делали такой забавный рассказ - находили всякие смешные факты и так далее”.

Телевизионную версию календаря назвали “С днем рождения”.

“Но поскольку только говорить здесь было бы уже неинтересно, то мы прослаивали передачу всякими музыкальными номерами. Каждую неделю в 10.30 мы выходили в эфир, поздравляли всех, кто родился на этой неделе в любые годы и века и начинали свой рассказ о разных событиях. Но мало того, что мы подавали эту информацию в забавной форме, мы еще и сами вытворяли черт знает что - рядились в каких-то рыцарей и так далее”.

Можно смело утверждать, что “С днем рождения” в каком-то смысле оказалась предтечей “Утренней почты). На тогдашнем унылом телевидении подобных программ были считанные единицы, поэтому не удивительно, что к Трифонову и Иванову в буквальном смысле выстраивалась очередь из артистов, которые непременно хотели бы выступить у них.

Несколько раз Трифонову удавалось пропускать в программу любезную его сердцу Аллу, выслушивая потом на летучках очередные обвинения в потакании “смазливой бездарности”.

Увы, теперь мы никогда уже не сможем увидеть ту юную Пугачеву, поющую в студии передачи “С днем рождения”: все видеоматериалы в целях экономии размагничивались буквально на следующий же день.

А сама передача просуществовала лишь два года - 1968 и 1969, после чего ее закрыл новый руководитель Гостелерадио Сергей Георгиевич Лапин.

Звезды над Обью

- А что, Алка, не поехать ли тебе с нами к нефтяникам? - К каким нефтяникам? - Ясно к каким - к тюменским. Наша Юность над ними шефствует.

Попав на радио в “Доброе утро”, Алла быстро нашла общий язык с молодыми ребятами, что вечно шумели у студий радиостанции “Юность” - все ведь бегали по одним коридорам и обедали в одной столовой. Эти парни с “Юности” ей очень нравились - ходят в свитерах, пропахших папиросным дымом, говорят с хрипотцой, и чуть ли не всегда с собой носят гитару. А о чем они рассказывали, искоса поглядывая на нее! Вот Юрка приехал с Кавказа, привез чудесные песни про горное солнце, про лыжников; вот Олег пишет повесть про суровых геологов-золотодобытчиков; вот Райка собирается на Чукотку - прямо в Бухту Провидения. У Аллы от таких небрежных бесед учащался сердечный ритм - живут ведь люди! Настоящие романтики!

Поэтому когда кто-то из этих бородачей предложил летом 1966 года на целый месяц отправиться в Тюменскую область с концертной бригадой от радиостанции “Юность”, Алла тут же согласилась. Даже не успев посоветоваться с мамой. Зинаида Архиповна пыталась было возражать:

“А как же дача? А как же занятия? - Но вступился Борис Михайлович: “Езжай, Алена! Это для тебя лучшие занятия”.

С бригадой “Юности” тогда отправлялись в странствия и вполне солидные люди -Ян Френкель Игорь Шаферан, Александра Пахмутова с Николаем Добронравовым. Но Аллу, разумеется, прельстила молодежная компания - поэт Диомид Костюрин журналисты Максим Кусургашев и Борис Вахнюк (Последний, к тому же, был еще и очень известным бардом.) Кроме того, поскольку тогда вся страна жила в состоянии перманентного “космическое) бума”, особым шиком было приглашать с собой кого-нибудь из людей, “близких к звездам”. Так, в Тюмень был откомандирован комсорг отряда космонавтов и тезка космонавта №2 Германа Титова - красивый молодой человек по имени Герман Соловьев.

“Алла почему-то прилетела в Тюмень на несколько дней позже нас, - вспоминает Соловьев. И я познакомился с ней в кабинете у первого секретаря Тюменского обкома комсомола.

На небольшом корабле - кают на тридцать - вся наша бригада отправилась из Тюмени по Иртышу и Оби”.

Тогда нефть в этик краях еще не добывалась в промышленных объемах. По болотам и поселкам бродили геологоразведочные партии, а строители следуя за ними, возводили на скорую руку бараки. Так что качество концертных площадок несложно себе представить. “Иногда мы выступали прямо с кузова грузовика”, - улыбается Соловьев.

Все то, что в Москве представлялось Алле в высшей степени романтичным, здесь оказалось набором бытовых неудобств. Плюс лютые комары и прочий гнус. Алла намазывалась чьим-то “Тройным” одеколоном, чтобы отпугнуть кровопийц, но тогда от этого крепкого спиртового запаха у нее самой начинала кружиться голова.

Однажды за шумом судового мотора она случайно услышала реплику Вахнюка, обращенную к кому-то: “А наша рыжая-то - ничего, выносливая девица”. Алла даже раскраснелась от волнения: больше всего она боялась, что эти люди будут считать ее неженкой. - “Хотя красится зря”, - решительно добавил Боря.

С Вахнюком Алла выступала в одном отделении. Она пела всего пять песен (а больше у нее, можно сказать, и не было) - того же “Робота”, “Не спорь со мной”, “Как бы. мне влюбиться”. Надо заметить, что перед отъездом специальная комиссия тщательнейшим образом исследовала каждое произведение, предназначенное для исполнения в тюменской глуши. Так что все пять песенок Аллы были “залитованы”, а она все никак не могла понять, зачем это надо и какое это все имеет значение для геологов.

После концертов хозяева приглашали артистов к столу. Излюбленными напитками были водка и спирт, но Алла отказывалась от этих удовольствий. Геологи, летчики и строители выпивали, причем за “молодую певицу” по несколько раз, после чего, не очень себя сдерживали и смачно матерились. К собственному удивлению, Алла привыкла к тюменским матюгам очень быстро - более того, какие-то витиеватые выражения ее даже завораживали и она жалела, что не может иной раз ввернуть в свою бойкую речь что-нибудь подобное.

Поскольку рояль среди дикой природы находился далеко не всегда, Алла в известных пределах освоила гитару и в случае необходимости просто сама себе подыгрывала в распространенной тогда дамской манере - мягко, одним большим пальцем. Если на концертах складывалась совсем душевная атмосфера, Алла могла спеть и кое-какие вещи Высоцкого и - обязательно - Вахнюка.

“Надо сказать, - замечает Борис Вахнюк, - что в начале своей певческой биографии Алла Борисовна относилась к бардам нежно. На пленке, записанной в “Юности”, есть “Не гляди назад, не гляди” Евгения Клячкина, моя песня “Терема”... Она спела их под рояль”.

...Спустя почти двадцать лет, когда Пугачева будет отбирать материал для своей программы “Пришла и говорю”, она вспомнит о вахнюковских “Теремах”. У нее сохранился лишь текст, а мелодия растворилась где-то в прошлом. Хотя с Борисом у нее оставались дружеские отношения, Алла Борисовна возьмет на себя смелость сделать к этим стихам свою музыку - в стиле “новой волны). В таком виде песня позже попала и в картину “Пришла и говорю”.

К другим стихам Вахнюка Пугачева обратится еще позже, готовя в 1995 году альбом “Не делайте мне больно, господа”, - это будет песня “Бежала, голову сломя”.

В комментарии к альбому она скажет: “Ох, как я люблю эту песню, не знаю даже за что. Может быть, потому, что стихи, написанные Борисом Вахнюком, очень давно у меня лежали. А с Борисом у меня связана моя юность. Он очень талантливый человек, изумительный бард. Не про стая это песня...”

Другим добрым другом Аллы тогда же стал поэт Диомид Костюрин, которого для простоты все называли, естественно, Димой или, в шутку, “Динамит в кастрюле”. Спустя годы Пугачева будет петь песни и на его стихи, в том числе и знаменитую “Святую ложь”, которую в английском переводе включит даже в свой шведский альбом. Костюрин окончит жизнь печально: выбросится с восьмого этажа.

Говорят, что перед самоубийством Дима звонил многим друзьям, но как назло никого не мог застать. “Наверно, он хотел еще за что-то зацепиться, кому-то выговориться”, - вздыхает Вахнюк. Быть может, он позвонил бы и Алле, но телефона тогда у нее не было.

На берегах Оби и Иртыша - в Нефтеюганске, Горноправдинске и Уренгое эту девушку с короткой стрижкой всегда слушали с удовольствием, и даже получалось так, что когда бригада двигалась тем же маршрутом обратно, то разбитные нефтяники, приняв после трудового дня свои сто грамм спирта, сразу кричали: “Давай Пугачеву с “Роботом”!” А на сцене в это время мог находиться Ян Абрамович Френкель. Впрочем, он не обижался.

Как-то Ян Абрамович сидел вместе с Шаинским в кают-компании, где стояло пианино, за которым они репетировали. Разговор двух композиторов зашел об Алле. Шаинский восхищался тем, как Пугачева прославила его первые песни, и тогда Френкель произнес:

- Бели у этой девочки все сложится удачно, то она будет гениальной певицей. ...Поздним вечером Алла с Германом Соловьевым вышли на палубу, поднялись наверх, закутались от ветра в плащи. На берегу горело несколько костров: то ли рыболовы стерегли свои сети, то ли геологи пили спирт пополам с речной водой. Алла подняла голову вверх и воскликнула шепотом: - Ох, какие звезды здесь! - Да, это тебе не в Москве, на Крестьянской заставе.

- Гера, а ты скоро полетишь в космос? - Ну, это долгая история. Там у нас знаешь какой отбор. - Так ты же комсорг!

- Ты думаешь, это имеет значение на околоземной орбите?

- Ну, не знаю... А я бы все сделала, чтобы полететь. Во-он туда, к тем звездочкам, - Алла вытянула руку вправо.

- Это займет у тебя много времени - несколько тысяч лет - если туда и обратно. -А я быстрее долечу! И только туда! Герман засмеялся, приобнял Аллу за плечи: -Может, и долетишь... На “Юности” в те годы существовала специальная группа поддержки космонавтов. Героям космоса транслировали “музыкальные приветы) от радиостанции, а когда они возвращались, то группу приглашали на торжества в Звездный городок. Благодаря дружбе с Германом Соловьевым после тюменской поездки туда же удалось пристроить и Пугачеву.

“У Аллы с Соловьевым постепенно сложилось что-то вроде романа, - пишет Полубояринова, тайный биограф Пугачевой. - Он стал бывать у них дома, познакомился с родителями, с Женей. Зинаида Архиповна радовалась за дочь:

“Наконец с приличным человеком общается, не с этими эстрадными шалопаями”. Иной раз сама Алла думала: “А ч ем черт не шутит, вдруг стану женой космонавта?” Правда, серьезным препятствием для нее здесь оказалась многократно повторяемая шутка Иванова и Трифонова: “Будешь плохо петь - выйдешь замуж за майора, у которого будет голубой “Москвич” с багажником наверху”.

Образ этого самого “майора с багажником” олицетворял для Аллиных друзей всю советскую бытовую пошлость.

Как назло, Герман Соловьев носил майорские погоныши ездил в голубом “Москвиче”...

Часто геологи упрашивали московских гостей посидеть с ними вечером у костра и попеть. В этом им никто никогда не отказывал. За это нефтеискатели устраивали своим кумирам пикники прямо на берегу Оби. Ловили рыбу, тут же варили ее и раскладывали по жестяным мискам. Алла сидела в брезентовом плаще, накрывшись от комаров капюшоном, и с важным видом выдавала всю информацию о речной рыбе, что запомнилась ей из длинных отцовских рассказов на кухне.

Иной раз геологи демонстрировали артистам свое “представление” - например, однажды пригласили на “презентацию” новой скважины. Гости с восторгом и легким испугом наблюдали, как забил нефтяной фонтан. После этого геологи вручили Алле бутылку со свежей нефтью, и та, перепачкавшись, смеялась и кричала, что это месторождение непременно должны назвать ее именем.

В принципе эта шутка вполне могла бы приобрести реальные очертания.

Дело в том, что начальником геологоразведочного управления Тюменской области был Юрий Георгиевич Эрвье, седой великан с обветренным лицом цвета меди и сипатым голосом. По остроумному замечанию Вахнюка, “в нем до конца дней бурлили и никак не создавали однородной смеси две крови - французская и азербайджанская”. Этот первооткрыватель тюменской нефти, лауреат всевозможных премий, и просто легендарная в тех краях личность, до смешного увлекся конопатой московской девчонкой. Причем, у Эрвье была дочь - практически ровесница Пугачевой.

Он старался побывать чуть ли не на всех ее скромных выступлениях. Для этого Эрвье просто садился в вертолет и приказывал лететь по реке, разыскивая суденышко “Юности”. Накануне выходных теплоход со столичной бригадой нагонял быстроходный катер - на носу возвышался Юрий Георгиевич, который кричал уже издалека: “Как там Алка?” Затем его катер буксировался к теплоходу, и последующие два дня оба судна так и следовали неразлучной парой.

“Алка, конечно, не отвечала ему взаимностью, - говорит тогдашний ее приятель журналист Максим Кусургашев. - Она иногда даже пряталась от Эрвье. Она была удивительно скромной, застенчивой девчонкой. Считала себя чуть ли не дурнушкой”.

Остальные члены бригады “Юности” втайне слегка посмеивались над этим неожиданным и бурным изъявлением чувств, но при этом мысленно благодарили судьбу за то, что такой могущественный человек, чья власть там была сильнее, чем у первого секретаря обкома, влюбился в их певицу. Благодаря Алле они теперь не знали отказа ни в чем Никакого труда для них не составляло зафрахтовать теплоход, получить снаряжение, продукты, одежду - достаточно было одного слова Юрия Георгиевича.

Вскоре бригаду “Юности” пригласили в Тюмень на открытие Дома нефтяников. Они приехали буквально на пару дней, выступили и заспешили обратно в Москву. В аэропорт их отправилось провожать чуть ли не все геологоразведочное управление во главе с Эрвье. В ожидании рейса расселись прямо на полу, кто-то достал из чехла гитару, и концерт продолжился.

За песнями и шумными разговорами никто не расслышал объявления о посадке. Когда спохватились, самолет уже был в воздухе. Тогда Эрвье прямо от дежурного по аэропорту позвонил куда-то, потом вернулся и объявил, что билеты москвичам переоформили на рейс из Свердловска.

Он тут же распорядился, чтобы гостей туда доставили на его “газике”, а расстояние это немалое. “Как ни спешили - приехали впритык, - вспоминает Вахнюк. -Вырулили прямиком на взлетную полосу - а наш “Ил” уже винты запускает. Я толкнул дверцу машины, выскочил. Сквозь смотровой фонарь просматривалось лицо пилота. Отчаянно жестикулируя, показываю четыре пальца: “Вот, мол, нас сколько”, провожу ладонью у горла: “Позарез в Москву надо!” Пилот улыбается, тычет пальцем за спину - ничего, следующим полетите”. Пришлось дожидаться следующего. Когда добрались, наконец до Москвы, то узнали, что тот самолет, на который они опоздали в Свердловске, разбился.

Из той первой поездки Алла привезла с собой белый полушубок. Геологи, насмотревшись на ее жалкое пальтишко, сделали такой подарок. “Ну, ты теперь просто барышня с Крестьянки”, - смеялся Вахнюк. Алла, конечно, не стала рассказывать московским подружкам, что в Тюмени и Сургуте похожие шубки носит любая девчонка - пусть думают, что ей одной досталось.

В этом их особенно и не пришлось уверять. Когда по заведенной традиции бригада “Юности” давала творческий отчет о своей романтической командировке в павильоне “Культура” на ВДНХ, на сцену вдруг поднялся Эрвье с букетом роз и вручил его Алле. Девчонки из училища, которых Алла сюда пригласила, потом два дня с ней не разговаривали, объясняя это тем, что Пугачева зазналась.

После “освоения” тюменской нефти ребята с “Юности” уже не отпускали Аллу от себя Скажем, специально для геологов кто-то написал песню: “А мы своей дружиной нашли большого джинна - недалеко, неблизко, не за морем чужим, недалеко, неблизко - он жил в земле сибирской - могучий старый джинн”. Аллу тут же позвали ее исполнить. После каждого такого появления голоса Пугачевой в эфире “Юности” главный редактор музыкального вещания Калугин негодовал: “Опять она? Почему вообще “Юность” так вольничает? Я же запретил пускать Пугачеву на радио!” Тогда все дружно принимались ему врать, что запись была сделана во время очередной творческой командировки, прямо у нефтяной скважины или еще где-то.

“Надо же нам было как-то “прикармливать” молодую певицу, которая не знала, куда ткнуться, - улыбается Борис Вахнюк- Поэтому мы ее пристраивали в какие-нибудь выездные бригады. Где-нибудь в Подмосковье концерт - ей дают номерок-другой. В колхоз поехала радиостанция - и ее с собой берут - поработать и попеть. И вот там в сельском клубике этом - под мою гитару или под чей-то аккордеон, под зевки, покашливания, лузгание семечек она и пела”.

Одним из подшефных объектов “Юности” тогда был совхоз “Борец” в селе с причудливым названием Ассаурово, что в Дмитревском районе. Молодежь с радиостанции появлялась там ближе к осени - копать картошку, заготовлять сено, словом, трудиться в полях. (Эти сельские будни, эта “барщина” советских горожан как-то очень быстро забылись в последние годы. Ведь совсем еще недавно в грязных резиновых сапогах на нивах Родины по единому призыву топтались все - от младших школьников до профессоров.)

Максим Кусургашев оказался в Ассаурово кем-то вроде бригадира. Помимо Аллы под его руководством собирал урожай тот же Вахнюк и еще человек десять, включая кусургашевскую супругу Аду Якушеву - ту самую, которая прославилась своей песней “Вечер бродит по лесным дорожкам”, до сих пор остающуюся культовой в интеллигентских кругах.

Алла в мамином платочке вместе со всеми безропотно возила лопатой в земле, выворачивая клубни. Правда, ей всегда старались подыскать занятие полегче - все-таки ручки пианистки.

Часа в четыре сельхозработы завершались, и притомившиеся москвичи, осматривая мозоли на ладонях, возвращались в старое школьное здание, где их поселили, выдав старые матрасы и шерстяные одеяла

Однажды к ним заглянула бригадир и попросила вечером выступить в клубе перед деревенскими, пообещав в качестве гонорара бидон молока. Ада Якушева и Алла взяли свои гитары и побрели по пыльной дороге к клубу. “Пели мы от души, -вспоминает Якушева. - Где-то тарахтит трактор. Моя партнерша то и дело предлагает:

“А что если эту песню?” - “Давай попробуем”. Слушатели - в большинстве своем старушки - похоже, тоже довольны: кивают нам головами, прихлопывают сухонькими ладошками. Отпустили нас, когда совсем уже стемнело”.

Вообще Ада, которая была на пятнадцать лет старше Аллы, над ней то и дело незлобиво подшучивала: “Ну что, Алка, устала? Это тебе не Шопена играть...” Алла

смущенно отмахивалась. Но прозвище “барышня с Крестьянки” так за Пугачевой и закрепилось.

...Ближе к ночи разводили костер, пекли картошку, вынесенную с совхозного поля. Кто-то приносил дешевый портвейн, загодя приобретенный в сельпо. За неимением посуды пили его из керамических изоляторов с телеграфных столбов. Алла делала два, три глотка, морщилась: “Почему мы не во Франции? Пиаф такой гадости, небось, не пил...”

У Аллы и Вахнюка там обнаружилась неожиданная любовь к рисованию. Правда, весьма своеобразная - они не запечатлевали подмосковные рощи и закаты, а забавлялись шаржами. Изображали всех подряд, но с особым удовольствием друг друга - Алка в поле, Борька с гитарой, Алка на сцене, Борька с футбольным мячом.

“Алла втюрилась в него как девчонка, - пишет Полубояринова. - Все время бегала за ним, просила, чтобы объяснил ей что-то или просто попел свои песни. Вахнюк превосходно играл в футбол, и Пугачева, ранее совершенно безразличная к спорту, обязательно приходила смотреть, как Боря носится по полю с мячом. Она все время кричала, размахивая руками: “Борька, давай, давай! Забивай!” Чуть не посадила голос”.

Вся тюменская компания часто собиралась в Театре на Таганке - тогдашнем клубе либеральной интеллигенции, этакой большой “московской кухне”. Аллу, разумеется, звали с собой.

“Она ходила туда не столько из-за того, что ее привлекали смелые по тем временам беседы о политике и роли художника в жизни общества, - замечает Полу боярин об а, - сколько потому, что Аллу безумно влек мир театральной богемы. Эти пьянки ночи напролет, полуистеричные декламации стихов Маяковского и Пастернака и - песни - в одиночку, хором - до крика”.

Аллу волновал и сам театр, а Таганка... стоит ли лишний раз навязчиво напоминать, каков был статус Любимовской Таганки в 60-е? Обаятельный молодой бонвиван Боря Хмельницкий по просьбе Аллы давал ей контрамарки, и она пересмотрела весь модный репертуар театра, щурясь в последних рядах (очки были выброшены из жизни, как некогда и коса-селедка).

Главным героем тех шумных посиделок на Таганке часто становился Высоцкий. Друг другу их представил Гера Соловьев, тоже непременный участник этих собраний. Алла познакомилась с Высоцким не без внутреннего трепета: тот уже был известным артистом, и - самое главное - прохрипел по всей стране своими песнями, которые звучали на магнитофонах чуть ли не в каждом доме.

Как-то в июльскую жару небольшая компания в составе Высоцкого, Соловьева, Аллы и еще пары человек отправилась в Серебряный бор.

“Помню, лежим мы, загораем, - улыбается Соловьев. - И вдруг ребята со спасательной станции завели на весь пляж записи Володи. Мы все шутили, что надо ему сейчас встать и запеть в унисон с самим собой, чтобы все обалдели”.

Алла тогда часто говорила, что на самом деле мечтает не об эстраде, а о театре.

“Из меня получится великолепная комедийная актриса!” - уверяла она.

Алла упрашивала Высоцкого, чтобы тот помог ей подыскать хоть какую-нибудь - пусть самую скромную - роль. Самое забавное, что тот отчасти поспособствовал воплощению ее мечты Он договорился, что в одном из спектаклей Пугачева будет участвовать в качестве статистки. Вся “роль” Аллы заключалась в том, что в какой-то массовке она просто продефилировала по сцене.

Но читателя, который уже с напряжением ждет развития коллизии Алла-Володя, мне придется расстроить. Как ни украсила бы эту книжку драматическая история любви двух культовых фигур второй половины столетия, автор вынужден раболепствовать перед фактами.

Между Высоцким и Пугачевой так и остались легкие приятельские отношения. Правда, уже после его смерти она споет “Беду” Высоцкого.

Комсомольцы

“А сейчас для вас выступит молодая певица Алла Пугачева!” Алла подсела к роялю и запела что-то из репертуара Шульженко. Молодые люди за столиками вокруг отложили на время бутерброды с жестким сыром и с интересом посмотрели на певицу.

Дело было в кафе “Молодежное” на улице Горького. (Через тринадцать лет Алла поселится в двух шагах от него, а потом кафе вообще превратится в клуб “Карусель”.) В те годы там постоянно устраивались “вечера отдыха”, и Аллу пригласили приятели из Конструкторского бюро им. Яковлева, в котором она уже не раз выступала. (Почему-то тогда именно физики были отчаянными лириками. Конструкторские бюро, технические институты, физические лаборатории превратились в этакие “очаги культуры), куда не гнушались приходить самые популярные персоны - от космонавта Леонова до поэта Евтушенко.) Одному из молодых работников КБ им. Яковлева Пугачева в знак шутливой признательности за эти “ангажементы подарит свою фотографию, на обратной стороне которой напишет: “Шар моей благодарности катается по коридору вашей любезности”. Было тогда такое модное выражение.

...Алла допела и объявила, что сейчас исполнит новую песню композитора Шаинского “Дрозды”. На днях тот дал ей эту вещь, и Алла очень обрадовалась, потому что с такой красивой мелодией песня был обречена на успех. Пугачева даже приложила руку к аранжировке.

Она не ошиблась - первое же публичное исполнение “Дроздов” в “Молодежном” прошло на ура. “Правда, потом, - замечает Полубояринова, - Шаинский почему-то отдал эту песню другому артисту - Геннадию Белову, в чьем исполнении “Дрозды” и стали шлягером. Алла очень расстроилась”.

В конце декабря 1967 года ее снова пригласили в “Молодежное” на новогодний вечер. Алла уже чувствовала здесь себя привольно, поэтому позволила некоторое озорство. На мелодию популярной песни про одинокую гармонь она пропела следующие слова: “Веет с моря ночная прохлада, А меня пробирает уж дрожь. Знаю я, знаю я, шо те надо. Я не дам, я не дам, шо ты хошь”. Ну и все остальное в таком же роде. Публику развеселила эту глупая переделка (сделанная, разумеется, не Аллой - на то в народе всегда находились умельцы), и после хохота и аплодисментов ликующая от собственного успеха Пугачев а присела за свой столик.

Тут к ней подошли два комсомольских дружинника (тоже обязательный атрибут “Молодежного”) и строго сказали: - Вам необходимо пройти в совет кафе.

В “Молодежном” заправляли комсомольцы-активисты (иначе и быть не могло). Существовал даже Совет кафе - некий коллегиальный орган, который определял тематику вечеров, следил за репертуаром и отчитывался перед вышестоящими “товарищами”. Словом, “демократический централизм”, как и было сказано в Уставе ВЛКСМ.

Алла побрела за ними, мрачно думая, что с этими комсомольцами вечно попадает в истории.

Однажды в училище она также в шутку спела: “Не расстанусь с комсомолом, не расстанусь с молодым” (если кто уже подзабыл, была такая бодрая песня “Не расстанусь с комсомолом, буду вечно молодым”). Так ее вызвали на какое-то там бюро и долго, утомительно “прорабатывали”.

В комнате совета кафе за длинным столом сидел румяный комсомольский вожак. Он показал певице рукой на стул. Алла села, глядя куда-то в сторону.

- Вот что я вам хотел сказать, - начал вожак. - Вот вы у нас тут поете. - Пою, - согласилась Алла. - Это очень, знаете, хорошо! Скоро будет городской конкурс комсомольской песни. Мы предлагаем вам выступить от Фрунзенского района. Нам нужно одно из первых мест.

Перенервничавшая Алла, которая ожидала неприятного разговора о ее моральном облике, вдруг воскликнула:

- Да вы что тут себе думаете? Подошли, увели! Не сказали ничего толком! Надо уметь с людьми обращаться! Не буду ни на каком конкурсе выступать! И вышла, цокая каблуками.

А незадолго до этого Алла рассталась с другим комсомольцем.

“У меня был друг, Валера Романов, - рассказывает Евгений Борисович Пугачев. - Мы с ним работали в комсомольском оперативном отряде. Он был старше меня и учился в Инязе. Я познакомил его с Аллой”.

Это была, можно сказать, любовь с первого взгляда.

Все, кто наблюдал тогда за их отношениями, говорят, что этот роман был “бурный и страстный”.

Валера очень красиво ухаживал за Аллой. А поскольку его семья относилась к категории состоятельных, то он мог позволить себе делать возлюбленной достаточно дорогие для студента подношения.

Зинаида Архиповна ворчала, что рано еще Алле получать такие подарки, но на самом деле очень радовалась за дочь: все-таки к ней ходит не лохмач с гитарой, а воспитанный молодой человек из Института иностранных языков.

(До этого у Аллы было одно сильное увлечение мальчиком по имени Гурий. Но тогда Зинаида Архиповна была непреклонна: никаких “гулянок”. Однажды дошло до того, что дочь кричала, топала ногами, а потом выбежала в слезах на улицу, пообещав никогда не возвращаться. Действительно, одну ночь строптивица провела на Курском вокзале.)

“Валера и Алка общались только друг с другом, - говорит Пугачев. - Я даже ревновал, что сестра “увела” моего товарища...”

На какое-то время и Валера, и Алла даже пренебрегли своей учебой и чуть не завалили несколько экзаменов.

...Весной 1967 года началась очередная Израильско-арабская война.

Алла, которая поначалу не обращала никакого внимания на сообщения из района конфликта и комментарии обозревателей ТАСС, скоро стала слушать все новости с Ближнего Востока. Дело в том, что Валера как раз заканчивал институт, и у них ходили настойчивые слухи о том, что всех выпускников в качестве переводчиков отправят в арабские страны: обеспечивать контакт межцу тамошними и нашими военными. Ни для кого не было особым секретом, что Советский Союз помогает “братьям-арабам в их борьбе с сионизмом” оружием и инструкторами.

В связи со всеми этими событиями курсу Романова устроили государственные экзамены на три месяца раньше. И практически одновременно с дипломом он получил распределение в Египет. Валера тут же приехал к Алле и все сообщил. - И на сколько это? - спросила Алла, рыдая. - На год или два. Но ты можешь поехать со мной.

- Как? - подняла голову она. - Как моя жена. Мы должны прямо сейчас пойти в ЗАГС. В таких случаях - я узнавал - расписывают в три дня.

- В ЗАГС?.. - Алла достала платочек и стала вытирать с щек растекшуюся тушь. - И уехать на два года?

Но женитьбу они все же решили отложить. Алла здраво рассудила, что ей надо закончить училище, да и вообще рановато пока замуж: едва восемнадцать исполнилось. Она пообещала дождаться жениха и писать ему как можно чаще.

“Это был ее первый настоящий роман, - пишет Полубояринова. - Хотя дальше пары поцелуев у целомудренной Аллы дело не пошло”.

...Они действительно писали друг другу очень часто. А Романов при всякой оказии присылал Алле египетские сувениры. Потом она стала отвечать ему все реже, реже. Он спрашивал, почему? Она объясняла это своей занятостью и постоянными гастролями, что, в принципе, соответствовало действительности. Потом перестала писать вообще.

“Алка-кричалка”

- Ребята, с этой четверти у вас будет вести пение Алла... - завуч замешкалась, Денисовна. - Борисовна, - еле слышно подсказала новая учительница.

- Да, Алла Борисовна! - твердо произнесла завуч. - Надеюсь, что теперь вы отнесетесь к этому предмету серьезно. Пятиклассники с интересом осмотрели девушку с короткой стрижкой. Кто-то хихикнул. Алла сурово обвела глазами класс. Завуч вышла.

- Ребята, - нерешительно промолвила учительница после короткой паузы. - Кто из вас любит петь? - Все, все! - оживились дети. - Вот и хорошо! - Алла улыбнулась. -Давайте для начала что-нибудь споем. Что вы хотите? Это было пагубным педагогическим просчетом.

Все наперебой закричали:

- Из “Кавказской пленницы”, про медведей! - Не-е, “Постой паровоз”! - “Если друг оказался вдруг...” - “На Дерибасовской открылася пивная!” Алла подождала несколько минут и поняла, что пора наводить порядок:

- Подождите! А песню про “Робота” вы знаете?

- Зна-аем! Да ну ее!

Дети, естественно, не знали, что “Робота” пела их учительница.

На старших курсах дирижерско-хорового отделения студентов определяли на педагогическую практику, поскольку после училища, как предполагалось, многие из них должны были стать учителями музыки.

Алле не очень хотелось идти в школу, но, в конце концов, это было лишь несколько уроков в неделю. Правда, угнетало то, что к каждому занятию от нее требовалось составлять так называемый план-конспект: цели урока, закрепление пройденного материала, освоение нового, формы работы с учащимися, методические приемы - словом, тоска. Алла аккуратно все это списала у подружек.

Когда она впервые вошла в кабинет завуча Веры Владимировны, то ожидала, что та сейчас первым делом потребует конспекты уроков и пока подробнейшим образом не изучит каждый, то и разговаривать не станет с практиканткой.

- А-а... Это вы и есть... Пугачева? - вяло поинтересовалась завуч, остроносенькая дама средних лет, которая в юности, возможно, слыла красоткой. - Да, я, - тихо призналась Алла - Что ж, очень хорошо. У нас в прошлом году в последней четверти вообще учителя пения в школе не было. С детьми ведь, сами понимаете, не всякий способен работать. Но вы-то, я надеюсь, выбрали для себя именно педагогическую стезю? - Произнеся последние патетические слова. Вера Владимировна взглянула на Аллу так, что та сама почувствовала себя пятиклассницей. - Да, конечно, - пробормотала она. - Очень хорошо. Только я попрошу вас, - завуч понизила голос. - Завтра, когда уже придете на урок, наденьте юбку подлинней: все-таки здесь школа.

Алла испуганно посмотрела на свою черную юбку до колен, выждала паузу и спросила:

- А конспекты? - Что, конспекты? - Их же надо вам показать, - она протянула толстую тетрадь.

- Я вижу, вижу, - отмахнулась Вера Владимировна. - Завтра приходите без пятнадцати восемь.

...Класс Алла уже не могла утихомирить. Тогда она села за фортепьяно и отчаянно ударила по клавишам. Дети на мгновение притихли.

- Будем разучивать песню “У дороги чибис”! Кто-нибудь знает слова? - Не-ет! Никто-о! - Вот, послушайте, сначала я спою. После первого куплета загремел звонок. Пятиклассники с криками и ревом вскочили...

В последующие несколько дней ситуация не изменилась. На одной из перемен к Алле подошла завуч:

- Я слышала, вы не можете совладать с дисциплиной в классе?

- Нет, ну почему... Мы разучиваем песни по программе...

- Алла.. Борисовна! Первое, чего вы должны добиться - это порядка. Запомните. Иначе у вас никогда ничего не получится. А вам еще всю жизнь предстоит в школе работать. Ну, и потом, не забывайте, что я вам должна писать характеристику в училище.

На следующий день Алла решительно вошла в класс: - Здравствуйте. В ответ прозвучали развязные приветствия. - Сегодня мы послушаем песню... Тут она увидела в руках одного из сорванцов металлическую трубку. Он жевал промокашку и приглядывался к выцветшей репродукции портрета Чайковского, висевшей над доской. Алла быстро сообразила, что тот готовится обстрелять композитора мокрыми бумажными катышками - излюбленными “снарядами” школьников всех поколений.

- Так! - почти закричала она. - Ну-ка, дай сюда эту дрянь!

Вырвав трубку, Алла подскочила к входной двери, заперла ее на ключ и трубку вместе с ключом бросила к себе в сумку. Потом класс молча наблюдал, как учительница поставила на проигрыватель пластинку “Петя и волк”). Когда зазвучала музыка, она, выделяя каждое слово, произнесла:

- Сейчас я буду вас бить. Каждого. По очереди. Ваших воплей за музыкой никто не услышит. Потом меня пусть хоть увольняют.

“У нее было такое решительное лицо, - вспоминает один из тех бывших пятиклассников. - Мы сразу поверили, что отлупит”. С этого момента на ее уроках стало тихо. Нет, она не совершила в умах пятиклассников педагогической революции подобно Макаренко. “Она рассказывала нам что-то не по программе, - продолжает бывший пятиклассник, - и делала вид, что не замечает, как некоторые списывают домашнее задание для следующего урока, играют в морской бой или рисуют. Пение-то никто у нас за предмет не считал”. А учительница получила кличку “Алка-кричалка”. Но когда папа одного из самых буйных пятиклассников узнал, что у его сына “двойка” по пению, то учинил завучу скандал. Вера Владимировна, в свою очередь, отчитала Аллу, завершив почему-то свой монолог фразой: “И не забывайте, что отец этого мальчика - милиционер”.

После этого разговора Алла не ставила сыну милиционера оценок ниже “четверки”. Но всякий раз, выводя их в дневнике, произносила с недоброй улыбкой: “Порадуй маму своими успехами”.

В восьмых классах Пугачева вела факультатив по эстетике. Несмотря на необязательность этих мероприятий, туда, разумеется, направляли классы в полном составе. Во время одного из занятий Алла долго наблюдала, как два весельчака за последней партой играют в “очко”, радостными криками отмечая свои победы. Наконец, учительница не выдержала и стремительно подошла к ним.

- Не прячьте, не прячьте свои карты! Значит так! Если я сейчас у вас выигрываю три раза подряд, то вы впредь будете сидеть без единого звука.

Класс оживился и столпился вокруг. Картежники, глупо хихикая, достали колоду.

Алла выиграла все три раза Подростки наградили ее аплодисментами. Проигравшие больше действительно не мешали.

Ей пришлось поработать в школе и после практики: нужны были деньги. Каждый раз, когда она шла туда, то надеялась, что “детишки” всем классом сбегут с урока, что уже случалось не один раз. Как-то ее снова вызвала завуч. - Алла Дени... м-м... Борисовна! Ко мне приходили родители и сказали, что вы совершенно не следуете программе! Что за песни вы там распеваете? - Разные...

- Что у вас сейчас по программе в шестом классе?

- Кабалевский, по-моему, - замялась Алла. - Да вы что?! Вы учитель! И не знаете, что у вас идет по программе! Значит так, - Вера Владимировна достала из стола лист бумаги. - Пишите заявление с первого числа. - Какое заявление?

- Об увольнении! Вы, Алла Денисовна, не можете работать в школе! Вы вообще ничего не можете! Не знаю, как вы будете жить дальше!

“Славный рыцарь мой”

“На основании решения Государственной экзаменационной комиссии считать Пугачеву Аллу Борисовну окончившей училище по специальности хоровое дирижирование с квалификацией дирижера хора, учителя пения в общеобразовательной школе, преподавателя сольфеджио в детской музыкальной школе”.

В июне 1969 года на выпускном экзамене, как вспоминают преподаватели, под движения ее рук студенческий хор исполнил две песни - “Белую березу” и “Колыбельную” из кинофильма “Цирк”. Старания Аллы оценили на “отлично”.

Она приобрела среднее специальное образование.

Когда вручали диплом, директор училища Гедеванова тихо сказала ей: “Ты, Аллочка, могла бы стать отличным хоровиком. Но ведь сама не хочешь...” Алла смущенно улыбнулась: “Нет, ну почему...”

Директор знала, почему. Незадолго до этого Аллу пригласили в эстрадно-цирковое училище. Именно как певицу. Но об этом еле дует рассказать подробнее.

Во всех вузах, как-либо связанных со сценическим искусством, накануне лета сколачивались студенческие бригады для концертов труженикам села.

В эстрадно-цирковое пришла разнарядка на Тамбовскую область. Бригада уже была укомплектована представителями всех жанров - жонглерами, фокусниками, музыкальными эксцентриками. Не нашлось лишь певцов - поискали в других заведениях- всех, оказывается, “разобрали”. Кто-то порекомендовал шефу цирковой “шарашки” - Александру Наумовичу Форгету, молодому преподавателю училища, певицу - “ту, которая поет про робота”.

Алла приехала в цирковое училище обсудить подробности. Александр Наумович встретил ее у входа, они пересекли манеж и оказались перед закрытой дверью. “Ох, ты, господи, - пробормотал Форгет. - Надо идти за ключами. Подождите меня пару минут”. И убежал.

С балкона манежа тем временем спустился долговязый блондин в джинсовом наряде, который Алла сразу оценила.

- Вы будете у нас работать? - спросил он с легким акцентом.

- Да, в каком-то смысле. Поеду с бригадой. - О! Это значит вместе с нами. - Вот и замечательно. - А что вы так смотрите в ту сторону? - Жду, когда вернется мой суженый, - Алла хихикнула. - Какой суженый?

- Ой, вы знаете, мне вчера нагадали, что первый мужчина, которого я встречу в казенном доме станет моим мужем Получается, что это Александр Наумович, - она хихикнула еще раз.

- Нет, не станет, - покачал головой блондин.

- Почему это?

- А он не для вас мужчина.

- Как это, интересно?

- Он гомосексуалист.

- Ох, батюшки, что это вы такое говорите... - Алла на секунду задумалась. - Значит, получается, что вы - тот первый мужчина?

- Значит, я.

- И вы значит станете моим мужем. Та-ак!

- Ну, а как вас зовут?

- Миколас Эдмундас.

- Этого только не хватало! Вы не русский, чтоли?

- Литовец. И Миколас Эдмундас - это имя. А фамилия Орбакас.

- Ну нет, не выйду я за вас. Жить с такой фамилией - уж извините.

- Нет, у вас тогда будет фамилия Орбакене.

...На первом же свидании они договорились, что Алла будет называть его Мишей.

Однако отвлечемся ненадолго с тем, чтобы получше восстановить исторический фон. Для этого снова заглянем в газеты и посмотрим, что они писали 15 апреля 1969 года, когда Алле исполнилось двадцать лет.

“Народные вооруженные силы освобождения Южного Вьетнама продолжают наносить удары по американо-сайгонским войскам”.

“На Новолипецком металлургическом заводе сооружается крупнейший в нашей стране прокатный стан “20 00”.

“Новый аппарат “Набор 24” создан на Пермском телефонном заводе. Аппарат способен “запомнить” 24 номера...”

“Сегодня, 15 апреля, в Баку, городе славных революционных традиций, торжественным концертом открывается Первый Всесоюзный фестиваль революционной песни”.

А вот еще такая новость из области... не то, чтобы культуры, а скорей индустрии. “Московский завод “Динамо”... В день коммунистического субботника сюда приехали артисты Государственного академического театра имени Евгения Вахтангова - Юлия Борисова, Лариса Пашкова, Михаил Ульянов, Николай Гриценко, Василий Лановой. Приехали не в гости: дело в том, что все эти актеры - члены бригад коммунистического труда завода и, разумеется, в день 50-летия Великого почина они решили быть на своих рабочих местах вместе с друзьями-динамовцами”. Ну, и наконец.

“Американская академия киноискусства присудила свою крупнейшую ежегодную премию “Оскар” советскому кинофильму “Война и мир”.

Приступили к ре петициям Тамбовской программы. Шутки про того самого волка звучали по много раз, видоизменяясь до абсурда. (Особенно всех почему-то смешило выражение “Тамбовская Алка тебе товарищ”, адресованное Миколасу.)

В начале июня Алла прибежала в училище и смеясь закричала: - Миша, меня позвали в кино! - В какое еще кино?

- Новый фильм сейчас снимают - “Король-олень”!

- Ты играть там будешь, что ли? - Да нет, нет! Петь! Меня сам Таривердиев позвал.

С Микаэлом Таривердиевым Алла познакомилась еще на радио. Он был уже очень известным композитором, а кто пока еще была она - мы знаем Когда начались съемки музыкального фильма “Король-олень” по сказке Карло Гоцци, режиссер картины Павел Арсенов сразу объявил, что все актеры должны петь в фильме сами - Олег Ефремов, Юрий Яковлев, Олег Табаков. Возражений это ни у кого не вызвало, и каждый, в меру отпущенных ему природой вокальных данных, исполнил свою партию.

Проблемы возникли лишь с Малявиной, которой решительно не удавалась баллада ее героини Анжелы “Уехал славный рыцарь мой”. Тогда Таривердиев, композитор фильма, сказал: “Ладно. У меня есть одна поющая дев очка. Я ее приведу”.

“И вот мы сидим в полутемном зале на студии Горького, - рассказывает Арсенов. - Открывается дверь и входит такое махонькое существо в коротеньком платье. Это была Пугачева”.

Таривердиев с Арсеновым сразу провели ее в тон-ателье (где, собственно, и записываются артисты), и Алла, которая уже прилежно выучила песню, сразу начала работать.

“Мне показалось, - продолжает Павел Оганезович. - Что Алла немного подражает популярной тогда певице Анне Герман. Я попытался отвлечь ее от такой интерпретации и сказал: “Так, давайте просто читать эти стихи”.

Все эти упражнения продолжались довольно долго. Алла мрачнела и вдруг молча вышла из комнаты. Таривердиев поспешил за ней. Минут через десять он вернулся и зашипел на Арсенова: “Как тебе не стыдно? Такой здоровенный бугай и обижаешь девочку! Алла там вся в слезах!” - “Она должна понимать, на что идет”, - сердито парировал режиссер.

“Скоро Алла успокоилась и вернулась, - говорит Арсенов, - и тут произошло чудо. Она спела эту балладу еще раз - и мы все поняли: “Вот оно!” На радостях я чмокнул ее в макушку...”

Самое забавное, что потом никто из непосвященных не догадался, что вместо Малявиной поет другой человек. А имени Пугачевой в титрах не значилось, поскольку тогда это вообще не было принято. (Иосиф Кобзон, например, до сих пор с легкой обидой рассказывает, как после триумфа “Семнадцати мгновений весны”, когда всю съемочную группу осыпали наградами, его, проникновенно исполнившего две песни, мгновенно ставшие шлягерами, никто даже не помянул добрым словом. В титрах, опять-таки, фигурировали лишь композитор - тот же Таривердиев, и оркестр под управлением Юрия Силантьева).

Из-за госэкзаменов Алла прибыла в Тамбов с опозданием. Миколас с друзьями встречали ее на местном аэродроме. В руках у Аллы была огромная тарелка - Это еще зачем? - засмеялся Миколас. - А вот зачем! - Алла отбежала чуть сторону и, прикусив губу, бросила тарелку прямо на бетон. Пилоты, техники, пассажиры, спешившие мимо, разом вздрогнули и замерли. - На счастье! - весело закричала Алла. - Чтобы мы все были счастливы! Да здравствует Тамбов! Да здравствует весь мир! В это лето они действительно были счастливы. Весь июль бригада из училища развлекала по вечерам колхозников. Мужички и бабы с темными лицами радостно хлопали, их светловолосые дети прыгали прямо перед сценой, громко требуя показать еще чего-нибудь - для смеху”. В последних рядах кто-то звякал стаканами.

“Как-то мы ехали из одного села в другое, - вспоминает Миколас. - Автобус нам дали полуразвалившийся, к тому же уже третий день не прекращался ливень. Мы застряли в грязи посреди поля. Шофер матерился, мы были измученные... Откуда-то взялся трактор. Автобус прицепили к нему, и кое-как мы выкарабкались”.

В конце июля творческая командировка завершилась.

- Ну что, Миша, - однажды произнесла Алла, глядя куда-то в сторону. - Может быть, пора нам... это... аляфулюм? - Чего-чего?

- Ну это так папа мой говорит... Может, пора нам наши отношения... оформить?

“Она, конечно же, любила Миколаса, - пишет Полубояринова. - Но при этом понимала, что с замужеством можно подождать. А спешила лишь потому, что сейчас для нее это был единственный способ вырваться из-под родительской опеки. Она устала спорить с мамой о том, чем следует ей заниматься в жизни. Хотя когда она представляла родителей вдвоем - без нее и без Женьки, который уже год как учился в Горьком, то на глаза наворачивались слезы”.

...Когда Алла шепнула на кухне Зинаиде Архиповне о том, что они с Мишей хотят пожениться, та глубоко вздохнула, потерла рукой около сердца:

- Но он же еще учится... А ты, ты еще даже не работаешь толком! И потом, где жить? У нас-то тут... Ой, не знаю, дочка...

- Мы уже все решили - квартиру будем снимать: мы в этом Тамбове кучу денег заработали! Потом - я уже известная певица! Меня в кино вон зовут!

- Какое кино? Один раз спела и все. А если... ребенок?

- Ну подожди, мам! Мы еще заявление не подали, а ты уже к серебряной свадьбе готовишься!

- И знакомы вы всего три месяца... - Зинаида Архиповна присела на табуретку. -Четыре.

Через несколько дней за столом в комнате родителей напротив Бориса Михайловича сидели Алла и Миколас в костюме и галстуке. Зинаида Архиповна все гремела на кухне посудой.

- Зин! - позвал Борис Михайлович. - Ну где же ты там заблудилась?

- Иду, иду! В от салат доделываю. - Зинаид а Архиповна положила в карман кофты валидол и огляделась: оказывается, салат она уже отнесла в комнату. Борис Михайлович поднял над столом за горлышко бутылку водки:

-Ну что же, Миша, Микола, По пятьдесят? Зинаида Архиповна наконец присела и стала порывисто поправлять тарелки, вилки, рюмки - будто все предметы не на тех местах, где она им предписывала.

В этот вечер Миколас должен был просить руки Аллы.

Мужчины выпили “по пятьдесят”. Зинаида Архиповна придвинула к Миколасу тарелку с квашеной капустой: “Сама делала! Аллочка очень любит мою капустку”.

Зажужжал звонок в прихожей. Зинаида Архиповна вскочила: - Я открою, открою!

Через пару минут в комнату вошел загорелый Валера Романов. Он держал в руках торт, букет и бутылку шампанского. (“Весь этот банальный набор”, - не без ехидства замечает Орбакас почти тридцать лет спустя). Алла тихо ойкнула.

Зинаида Архиповна принесла с кухни табуретку и тревожно посмотрела на дочь.

- До этого я видел Романова только на фотографиях, - говорит Миколас. - Алла рассказывала, что он за ней ухаживал. Когда Валерий вошел, я сразу подумал: “Вот! Не хотел ведь я этой этой свадьбы!” Быстро собрался и сказал Алле, чтобы они с Романовым обсудили все без меня. И уехал ночевать к друзьям, уверенный, что на этом с женитьбой покончено.

Рано утром в квартиру, где я ночевал, позвонили. Открываю дверь- стоит Алла. -Ты что это? - спрашивает. - Пошли заявление подавать!

Часть вторая
АЛЛОЧКА

Столичная фифа

Незадолго до свадьбы Алла сказала маме, что приятель с Воронцовской улицы, Валерка Приказчиков, пригласил ее в свою группу “Новый электрон”.

- Опять певицей? - вздохнула Зинаида Архиповна. - Да, мам, певицей. - И зачем ты училась на дирижера? - Ой, самане знаю... - Алла скрылась в своей комнатке.

Еще большие неприятности ожидали Зинаиду Архиповну позже, когда она узнала, что “Новый электрон” будет числиться при Липецкой филармонии. Алла долго не могла втолковать маме, что от музыкантов отнюдь не требуется поселяться в Липецке.

Ни один артист в советское время был не вправе существовать сам по себе и обязательно “приписывался” к какой-нибудь филармонии или концертной организации. Сплошь и рядом наблюдались забавные ситуации, когда человек, всю жизнь проживший в той же Москве, на гастрольных афишах значился как артист Ворошиловградской. Кемеровской или Бог еще знает какой филармонии. Каждый подыскивал для себя местечко поспокойнее и поденежнее. Если какая-нибудь творческая единица преуспевала, то с чистой совестью перебиралась из одной организации в другую, - а именно ту, что предоставляла большие блага. Многие артисты з а время своей сценической активности успевали сменить по десять вывесок.

Группа “Новый электрон” состояла исключительно из столичных музыкантов, но по каким-то причинам (кто их сейчас вспомнит?) художественный руководитель ансамбля Валерий Приказчиков подписал трудовое соглашение с Липецкой филармонией.

Пугачеву он приглашал вовсе не в качестве солистки на привилегированном положении - там пели и другие девушки. Алла немного подумала и согласилась. Так она стала профессиональной певицей - с трудовой книжкой, концертными ставками, залитованным репертуаром.

Липецк - город в черноземной полосе, славящийся огромным металлургическим комбинатом, минеральной водой и симпатичными девушками. Алле он сразу не понравился. Приказчиков привел ее на улицу Ленина в желтое здание с колоннами.

“Липецкая областная филармония, - громко прочитала вывеску Алла. -Посмотрим, посмотрим”. Они прошли внутрь. Приказчиков чуть замешкался перед одной из дверей, поправляя галстук. Алла тем временем огласила содержание бордовой таблички на двери: “Художественный руководитель филармонии Вайк... з-з... Вайсман Владимир Ильич”. - “Да, это я!” - раздался почти ласковый голос у них за спиной.

...Первый раз с “Новым электроном” Алла выступила в так называемом Верхнем парке Липецка (там имеется еще и Нижний). Это были танцы субботним вечером. Примерно после третьей песни она заметила с эстрады, как в углу у ограды сцепились двое парней в белых рубашках. Остальная молодежь расчистила им место для поединка. Девчонки визжали.

Пока звучал проигрыш одной из песен, Алла бросила испуганный взгляд на Приказчикова. Тот покачал головой: не обращаем внимания, продолжаем спокойно выступать. Взволнованная Алла пропустила полтакта и вступила со второго слова. Она старалась смотреть теперь в другую сторону.

Через пару дней Алла сидела в канцелярии филармонии, расписываясь в документах: предстояли первые гастроли с “Электроном”. Вошел Вайсман: “Аллочка, загляни ко мне, когда закончишь”.

Владимир Ильич сидел под большим портретом Ленина. На его столе белел гипсовый бюстик того же Ленина. За стеклом книжного шкафа проглядывали ряды книг с потускневшим золоченым тиснением на корешках - “В. И. Ленин, Полное собрание сочинений”.

- Послушай, милочка, - улыбнулся Вайсман. - Тебе очень хочется мотаться по каким-то селам со всей вашей агитбригадой?

- Конечно, это же моя работа, - мгновенно слукавила Алла.

- Ах, ну да... Но что-то мне не верится, что московская девочка из приличной семьи, к тому же почти знаменитость, вдруг захотела работать в деревенских клубах - Всякая работа почетна, Владимир Ильич. Вайсман встал из-за стола, подошел сзади и положил свои ладони Алле на плечи: - Я мог бы подыскать тебе работу почище. - Да я, в общем-то...

- К тому же у меня хорошие связи у вас в Москве. - Вайсман будто прижал руками Аллу к стулу. - Спроси у любого в филармонии - я никогда не даю пустых обещаний.

- Я подумаю, Владимир Ильич, - Алла пригнулась, поведя плечами, выскользнула из-под вайсмановских рук, вскочила. - Я подумаю. А сейчас мне надо бежать на репетицию.

- Ты должна очень хорошо подумать. - Вайсман усаживался в свое кресло и уже не улыбался.

- А-а, Вайсман... Да, он у нас такой... любвеобильный, - объясняла Алле акробатка Галя Маркелова.

- Ну, а мне-то что с его любовью делать? - возмутилась Алла.

- Старайся пореже на глаза ему попадаться - Да как же, если я работаю у него? -Ты здесь только зарплату будешь получать. Атак - сплошные разъезды

Через два дня большая концертная бригада Липецкой филармонии уезжала в Архангельск.

Тогда активно практиковалась форма сборных концертов, в которых обязательно присутствовал “разговорный жанр”, “оригинальный жанр” и музыкальные номера, а вел все это представление непременный балагур-конферансье. В связи с последним Галина Маркелова рассказывает случай, который Алла до сих пор с хохотом вспоминает. Попутно он замечательно иллюстрирует ту “богемную” обстановочку, в которой работали провинциальные артисты.

Номер акробатки Маркеловой назывался “Человек-каучук” - девушка изящно извивалась, кувыркалась и т.п. Пьяный конферансье, приняв за сценой еще пятьдесят грамм, вышел объявлять ее выступление. “Удивительный номер! Человек... з-з-э... Человек... м-м-м.. Человек-гондон!”

“Новый электрон” был лишь частью всего этого феерического шоу. Алла вместе с другой вокалисткой пела песни советских композиторов. “У той, второй солистки, - вспоминает Маркелова, - голос тогда был даже получше, чему Пугачевой, но Алла так подавала свои песни, что публика сразу ее выделяла”.

Основным транспортным средством в Архангельской области для артистов служили подводы с лошадками. На одной везли инструменты и прочий скромный скарб вроде костюмов. На другой тряслись мастера искусств. Переезды были долгими, поэтому скуку скрашивала водка. Нередко, когда дорогие гости доезжали до населенного пункта, где предстояло выступать, кое-кто из артистов уже с трудом держался на ногах, как пресловутый конферансье. (Знала бы об этом кошмаре Зинаида Архиповна!)

Слово “гостиница” в этих поездках практически не фигурировало. Ночевали где придется, подчас в том же клубе, где и выступали. Стелили на сцене матрасы, и не раздеваясь ложились, укрывались плащами, чехлами от инструментов.

Как-то после концерта Алла с коллегами веселилась до глубокой ночи, сидя за полуразрушенным сельским фортепиано и распевая песенки фривольного содержания. Ближе к рассвету улеглись, уснули. Алла проснулась от непонятного шороха. Приподнялась с матраса, огляделась - вокруг носились крупные крысы.

- Хороша жизнь артиста, черт возьми! - говорила Алла на следующий день Приказчикову.

- Аллочка, ты по поводу этих крыс не переживай. - На эстраде куда страшней не крысы, а люди, скоро сама убедишься.

А Вайсман, услышав эту историю, ухмыльнулся: “Ну, значит, скоро она сама ко мне прибежит, фифа столичная”.

Но фифа не прибежала. Она продолжала ездить на гастроли. “Мы жили очень скромно, - продолжает Маркелова. - Возили с собой кипятильник, маленькие электроплитки. Алла тогда бедненько одевалась и вообще относилась к одежде вполне спокойно. Все время ходила в одной водолазке. А ставка у нее была - семь рублей с концерта

На гастролях мы с ней всегда жили в одном номере, и я ее вечно ругала за то, что она ложилась спать, не смыв тушь с глаз. “Ты ведь состаришься раньше времени”, -объясняла я. - “Ой, нет Галочка, у меня ведь ресницы рыжие, вдруг утром Володька зайдет и увидит меня такой”.

Володька был пианистом в “Новом электроне” - он очень нравился Алле, хоть все уже знали, что она собирается замуж за некоего Миколаса.

“Она была очень эмоциональная, ~ улыбается Маркелова. - Могла веселиться всю ночь напролет. Но часто отказывалась от наших пьянок и сидела, занималась на фоно”.

Однажды в поезде, где-то в Сибири или на Урале (а бригада с “Новым электроном” колесила по всей стране) Алла обиделась на чью-то хмельную шутку. Когда поезд остановился на маленькой станции, она объявила, что никуда не поедет с такой идиотской компанией, схватила сумку и выбежала из вагона. Было два часа ночи. Маркелова выскочила следом, услышав возглас проводника: “Через пять минут мы отправляемся!” Пугачева была обнаружена у закрытого окошка билетной кассы. Она стучала и требовала продать ей немедленно билет до Москвы.

Приказчиков уже топтался на перроне, намереваясь бежать к машинисту, чтобы упросить того задержать поезд. К счастью, Гале удалось привести подружку за полминуты до отправления.

В 1989 году Пугачева приезжала в Липецк с сольным концертом. Маркелова достала билет в первый ряд. Молодые девчонки из фольклорного ансамбля, которым она теперь руководила, смеялись: “Галина Григорьевна! Да зачем вам в первый ряд? Может, вы еще цветы ей будете дарить?” (“Они-то ни о чем не знали”, - объяснила она мне, когда я приехал в Липецк прошлой осенью собирая материал для этой книги).

Посреди концерта Маркелова действительно раздобыла где-то букет, уговорила милиционеров пропустить ее на сцену и тихо встала с краю, дожидаясь, пока Алла допоет. А Пугачева, кланяясь на аплодисменты, взглянула вбок, увидела женщину с цветами и закричала прямо в микрофон на весь стадион: “О! Маркелова!” Расцеловала подругу юности и так же громогласно потребовала: “Никуда не уходи. После концерта поболтаем”.

- Потом, в конце выступления, - продолжает Маркелова, - когда она делала финальный обход зрителей, подошла ко мне, взяла за руку и на виду у двадцати тысяч зрителей потащила с собой за сцену.

А Валера Приказчиков несколько лет назад погиб в автомобильной катастрофе.

...Алла пела “На тебе сошелся клином белый свет”. Сцена липецкого клуба, где она стояла была сколочена из струганых досок, с большими щелями между ними. В одну из щелей попал каблук аллиных туфель, причем застрял столь плотно, что незаметно извлечь его оттуда не удастся. Зрители заметили конфуз и с интересом наблюдали, как певица подергивает ножкой. Кто-то захихикал.

Алла протянула: “Я могла бы повернуть за поворот, я могла бы, но мне гордость не дает”, после чего вынула из туфли ногу, резко нагнулась, вырвала ее из щели и взяла под мышку. Так и допев, она полу босая важно удалилась со сцены.

Вайсман продолжал преследовать Пугачеву, причем все более навязчиво. Как-то она выскочила от него в ярости и, пробегая мимо вахтерши, воскликнула что-то типа “Козел!”

А через несколько дней он размахивал руками перед лицом одного из администраторов филармонии: “Эта ваша Пугачева - совсем дохлая певичка! Куда она суется на эстраду? Ей бы полы мыть! Надо с ней расставаться. Нашей филармонии такие девицы ни к чему. У нас, слава Богу, вон какие люди работают - Еремова, Пузикова..., Пиндюрин, в конце концов. Их вся страна знает!”

Алла уезжала из Липецка грустная. Она стояла на темном перроне, смотрела вдаль на красный семафор.

- Ну и что ты будешь теперь в Москве делать? - спрашивала Маркелова.

- Ох, Галка, не знаю пока. Наверно, снова пойду в школу работать. - А эстрада как же? - Нет. Хватит мне эстрады. Напелась.

Принцесса цирка

- Ой, Миша, как я боюсь с твоими родителями встречаться! - причитала Алла всю дорогу до Каунаса. - Ой, может я день-два в гостинице поживу для начала?

- Аллочка, не валяй дурака, - смеялся Миколас. - Они нормальные люди. Твои же хорошо ко мне относятся, а я вообще циркач.

- Да, я шут, я циркач, так что же... - нервно запела Алла.

Орбакас был родом из Каунаса, там жили его мать и отец - Анна и Зенон, а также сестра с братом. Кстати, брат профессионально занимался спортом и в то время регулярно выезжал за рубеж, откуда привозил подарки для всей семьи - в частности, Миколасу - джинсы, которые и пленили Аллу у манежа Эстрадно-циркового училища.

Миколас покинул родительский дом в 1963 году, когда отправился поступать в Москву. После второго курса ушел в армию, а на третьем как раз и познакомился с Аллой. Его специальностью была музыкальная эксцентрика, каковой он не изменил и по сей день.

Неве ста боялась напрасно: литовское семейство приняло ее хорошо. Там Алла не без интереса узнала семейное предание, что Орбакасы происходят из обедневшего немецко-литовского дворянского рода фон Орбахов. Потом она весело сказала Миколасу, что после свадьбы с удовольствием примет титул баронессы

Родители, воспользовавшись как-то недолгой прогулкой Аллы по городу, слегка укорили Миколаса за то, что тот даже не посоветовался с ними, прежде чем подавать заявление. Но это было уже скорее формальной данью патриархальной традиции: все-таки сын уже шесть лет как вел совершенно самостоятельную жизнь далеко от дома

...Анна и Зенон приехали в Москву за неделю до свадьбы - познакомиться с будущими родственниками, помочь в матримониальных хлопотах. Разбогатевшие за время летних гастролей Алла с Мишей купили за шестьсот рублей чешский гарнитур для своей комнаты. (После того, как год назад Женя поступил в военное училище, Алла стала безраздельной хозяйкой маленькой комнаты, и гарнитур занял половину ее.) На оставшиеся деньги купили свадебное платье, костюм для жениха, а для самого торжества сняли зал в кафе рядом с домом, потому что приглашенных насчитали порядка девяноста человек. Свидетелем со стороны Аллы была ее подружка из училища, а Миколас позвал приятеля-художника.

Вся еда готовилась дома, и потом силами родителей и родственников переносилась в столовую. Прохожие с интересом наблюдали, как через трамвайные пути шествовала вереница людей с кастрюлями и мисками в руках.

В ЗАГСе монументальная женщина с пучком на голове изрекала: “Отныне вы, Микрос... э-э, Миколс... Мика... Миколас! И вы, Алла, объявляетесь мужем и женой. После регистрации брака вам, Алла, присваивается фамилия Обра... Орак... Орбакене!”

Надо заметить, что у Аллы ни на минуту не возникало сомнений, стоит ли ей брать мудреную фамилию Миши: раз замуж, то по всем законам. Она лишь попросила, чтобы он растолковал родителям, почему ее фамилия так будет отличаться от его. И Миколас объяснил, что Орбакене как раз означает замужнюю женщину при муже Орбакасе.

- А у ребенка какая будет фамилия? - забеспокоилась Зинаида Архиповна, обескураженная хитростями литовской грамматики.

- Моя, конечно, - Орбакас, - сказал будущий зять. - Это если мальчик.

- А если девочка? - поинтересовался Борис Михайлович.

- Ну, тогда - Орбакайте, - развел руками Миколас. Зинаида Архиповна горестно покачала головой.

Одним из “свадебных генералов” была директор Аллиного училища Елена Константиновна Гедеванова - та самая, которая поругивала Пугачеву за короткие юбки. Алла пригласила ее на свадьбу, хотя уже несколько месяцев как перестала быть студенткой.

В разгар веселья, после пяти “горько” Гедеванова поднялась из-за стола с бокалом в руке: “Дорогие Аллочка и Миша! Наше училище совсем небогатое, поэтому мы не смогли сделать вам такой подарок, как хотелось бы. Но, к счастью, я не только ректор, но и депутат Ждановского райсовета. Поэтому я как депутат делаю вам подарок от нашего района. В вашем, Алла, доме недавно освободилась комната. Она совсем немаленькая - семнадцать метров. Я лично ее осматривала... Наш район дарит ее вам, молодоженам! Будьте счастливы там!”

- Ой, мамочки, как здорово! - запищала Алла. - Мишка, это же прямо напротив нашей квартиры!

...В той квартире проживала еще одна молодая семья, правда, уже с ребенком. Но Алла с Миколасом с ними ладили. Чешский гарнитур в их новой комнате разместился так, как и подобает приличной мебели.

Миколас продолжал учиться. Алла после Липецка впала в легкую хандру.

“Она часто заводила пластинку Эдит Пиаф, - вспоминает Орбакас. - Сидит, слушает, а по щекам текут слезы”.

Алла устроилась вести музыкальный кружок в каком-то Дворце культуры. Миколас несколько раз звал ее попеть в кафе “Молодежное”, где сам он тогда довольно часто выступал со своим напарником, но супруга отказывалась: “Я уже профессиональная артистка, и петь на бесплатных комсомольских вечерах мне не пристало”.

- Как-то зимой, - продолжает Миколас. - Мы с партнером отработали в кафе, сидим, ждем Аллу, которая обещала прийти туда после своего кружка. Она появилась страшно расстроенная. Оказывается, во Дворце культуры кто-то украл у нее туфли, которые она взяла специально, чтобы потом надеть в “Молодежном”. У нее была всего одна парадная пара, и Алла чуть не плакала “Ну вот, говорит, вчера зарплату получила. Теперь всю ее придется отдавать за новые туфли”.

Борис Михайлович, дабы поспособствовать финансовому благополучию молодой семьи, устроил зятя в комбинат бытового обслуживания на 70 рублей в месяц. “Я появлялся там три-четыре раза в неделю, - говорит Миколас, - делал кое-что. Например, развозил одеколоны по парикмахерским”. Алла с отвращением принюхивалась, когда Миша возвращался с работы и возмущалась: “Ну почему ты “Шипр” развозишь, а не “Шанель”?”

Когда начался сезон детских новогодних елок, Пугачеву пригласили поработать во Владимире. Она провела там пару недель, выходя на сцену в нелепом платьице, увешанном мишурой и распевая песенки прославившегося уже Шаинского.

(Через такие елки прошла практически вся наша эстрада. Уже где-то в октябре молодые артисты начинали беспокоиться и выяснять друг у друга, какие где имеются праздничные перспективы. Если столичным артистам поступали предложения из глубокой провинции, то никто особо не капризничал, а быстренько соглашался: других предложений могло и не последовать.)

Пара “елочных” недель пролетала мгновенно, и вне зависимости от населенного пункта программа была стандартна: два-три представления в день; потом кутежи в гостинице.

Впрочем, многие мэтры до сих пор вспоминают давние “елки-палки” с легкой ностальгией. Лев Лещенко, например, любит поведать о том, как в городе Ижевске артисты после финального спектакля 31 декабря опаздывали к праздничному столу в гостинице и договорились с дрессировщиком, чтобы тот домчал их на цирковой тройке.)

Алла скоро оставила свой кружок и начала работать у Миколаса в училище концертмейстером, т.е. попросту говоря, аккомпаниатором, тапером. Как-то к ней подошел парень с курса Орбакаса:

- Аллочка, слушай, я тут делаю номер - пантомиму “Орленок”. Мне нужно, чтобы кто-то пел эту песню во время выступления.

- Ну, я не знаю. Я вобще-то такие песни почти не пробовала петь...

- Алла, дорогая, очень надо! Ты же хорошо поешь.

Пугачева сдалась. Когда преподаватели посмотрели этот номер, то вынесли резолюцию: все замечательно, надо только сменить певицу.

Летом 1970 года Миколас с Аллой поехали в Каунас к старшим Орбакасам, а оттуда на Балтийское побережье.

...Они сидели в ночном ресторанчике близ моря. По телевизору, что на западный манер был водружен на стойку бара, показывали международный конкурс “Золотой Орфей”. Алла забыла о шампанском, курила и не отрывала взгляд от телевизора. Время от времени комментировала, даже не оборачиваясь к Мише:

- Нет, посмотрите на нее! Марыля Родович! А я, Орбакене, - сижу себе тихонько и не выступаю!

И через пару минут продолжала: - Нет, что же это такое-то? Выходят там все, кому не лень! Еле рот раскрывают! Не-ет, я вам не Орбакене, я Пугачева!

За соседними столиками оборачивались, потому что Алла, сама того не замечая, восклицала все громче. Смиренные литовцы смотрели на нее, потом переводили взгляды на экран, недоумевая, что там так могло возмутить эту рыжую русскую девушку.

Когда передача закончилась, Алла одним глотком допила шампанское, вскочила: “Пойдем на море!”

Они брели по берегу, море слегка штормило. Вдруг Алла скинула босоножки, забежала по щиколотки в воду и крикнула, обращаясь к волнам: “Через пять лет я буду петь на “Орфее”! Вы слышите? Я буду там петь! Я, Алла Пугачева!”

Кристина

В один из дней начала осени 1970 года Алла шепнула Миколасу: - Скоро у нас будет сын. “Может, это была и незапланированная беременность, - пишет Полубояринова, - но Алла очень обрадовалась. Она приходила к искушенным в таких делах подружкам, и те по многу раз “рассчитывали”, кто должен получиться. Для того есть много способов - по руке, по звездам, по крови. Но все гадания приводили к одному результату - ждать сына”.

В то время не существовало такого понятия как “ультразвуковое исследование”, поэтому Алла с Миколасом быстро свыклись с мыслями о сыне и даже подобрали имя - Станислав.

“Алла ходила в женскую консультацию, - вспоминает Орбакас, - и врачи все время предупреждали ее, что плод перевернут”.

Больше всех волновалась Зинаида Архиповна, а ее дочь безмятежно продолжала работать в ГУЦЭИ концертмейстером.

“Примерно два раза в месяц, - говорит Орбакас, - у нас в училище бывали специальные просмотры. Показывали фильмы Бастера Китона, мультфильмы Диснея, многое другое, что не было предназначено для широкого зрителя. Туда, естественно, ходили и мы с Аллой. Однажды, когда она была уже на приличном сроке, мы смотрели какую-то комедию Чаплина. Алла хохотала как сумасшедшая и потом сказала мне, что чуть не родила раньше времени”.

Однажды в конце мая 1971 года Миколас вернулся домой с репетиции в Театре эстрады - бледная Алла лежала на кровати: - Кажется, начинается. Роддом был рядом - как раз возле той столовой, где праздновалась свадьба. Позвали родителей, стали спешно собираться

- Возьмите мне книжку хоть какую-нибудь почитать, - жалобно попросила Алла.

- Да какая тебе там книжка, Алена?! - воскликнул Борис Михайлович. - Возьмите, возьмите. Миколас схватил первую попавшуюся - повесть какого-то датского писателя “Кристина”. Это название так и запечатлелось в его возбужденном мозгу.

Утром пришли в роддом, узнали, что схватки усилились. В легком жару после тревожной бессонной ночи Орбакас отправился на репетицию в Театр эстрады. Каждые пятнадцать минут он выбегал, чтобы позвонить в роддом.

- Миша, да что с тобой, в конце концов? - раздраженно спрашивали его. - Ничего, ничего, я сейчас вернусь... После очередной такой внезапной отлучки, когда все уже были злы из-за того, что репетиция провалилась, Миколас вбежал и с глупой улыбкой воскликнул:

- У меня дочка родилась! - и добавил, - Кристина!

Примчавшись к роддому, взбудораженный отец вызвал Аллу к окошку, благо было уже по-летнему тепло: - Ну, как там Кристина? - Какая еще Кристина? - слабым голосом откликнулась молодая мать.

- Наша, наша Кристина! - Миколас даже чуть подпрыгнул.

- Да что за дурацкое имя! - возмутилась Алла.

Когда Миколас пришел в ЗАГС оформлять свидетельство о рождении, мрачная женщина в темно-зеленой кофте распахнула амбарную книгу: - Так, у дочери будет ваша фамилия? - Да, конечно. - Значит, Орбакас? - Нет, Орбакайте.

Минут десять ушло на объяснение лингвистического феномена.

- Хорошо, - устало произнесла женщина. - А имя? - Кристина. - Нет у нас такого имени. - Как это нет? - Есть Христина. - Но мы хотим - Кристина! Еще минут десять регистраторша куда-то дозванивалась, чтобы получить чье-то разрешение. Потом снова подняла бесцветные глаза на Орбакаса:

- Отчество я записываю - Миколаевна. - Нет, Эдмундовна.

- Да что вы мне тут голову морочите? Вы в Советском Союзе живете? Значит, отчество присваивается по первому имени отца. А если бы у вас их десять было? - Но Кристина Эдмундовна красивее.

Когда Криське было месяца три, Аллу пригласили записать одну песню для нового фильма Шукшина “Печки-лавочки”. (Там есть эпизод, когда герои едут в поезде и по радио звучит песня - вот ее и исполнила Пугачева).

Алла очень волновалась во время записи: мало ли что произошло с голосом после родов, да и потом несколько месяцев она практически ничем не занималась, кроме Кристины. Маленький музыкальный фрагмент записывали целый день.

- Из-за всех этих беспокойств у нее пропало молоко, - вздыхает Орбакас. - Слава Богу, что примерно в то же время родила наша соседка с первого этажа. У нее грудного молока было полно, так что у Кристинки завелась кормилица.

Но, с другой стороны, как не цинично это прозвучит, Алла приобрела определенную свободу. Дочку мог покормить и Миша, если оказывался дома, и, само собой, Зинаида Архиповна.

А Алла начала “выходить в люди”. Ее уговорили поработать в ансамбле “Москвичи”, но там певица долго не задержалась. Потом она рискнула обратиться в знаменитый оркестр под управлением Олега Лундстрема.

“Это была такая скромная девочка, - улыбается в седые усы Олег Леонидович. -Мы ее прослушали и сразу взяли. Помимо несомненных музыкальных достоинств, я сразу оценил дисциплинированность Пугачевой, хотя теперь у многих такой факт может вызвать большие сомнения”.

В то же примерно время Алла решила подзаняться своим голосом. Кто-то дал ей телефон Александры Николаевны Стрельниковой.

В артистических кругах Стрельникова почиталась фигурой сколь легендарной, столь и загадочной. Она не была собственно педагогом по вокалу, но разработала уникальную методику “короткого дыхания”, благодаря которой ставила голоса порой в самых безнадежных случаях. Десятки самых известных певцов и актеров произносят ее имя с полу мистическим восхищением. Хотя сама она никогда ни с кем не делилась, что за люди приходили заниматься к ней домой. Рассказывают, что у Андрея Миронова накануне какой-то грандиозной премьеры в Театре сатиры начисто пропал голос. Александра Николаевна его в буквальном смысле спасла.

Потом всю свою дальнейшую сценическую жизнь Пугачева перед каждым концертом будет делать Стрельниковскую дыхательную гимнастику.

...Три года назад Александру Николаевну насмерть сбила шальная машина.

Когда дом в Зонточном переулке приговорили к сносу, родителям и Алле с Миколасом дали по квартире недалеко от Рязанского проспекта. К этому времени в своей бывшей детской комнатке вновь поселился Женя, но не один - с молодой женой, привезенной из Горького.

Дома родителей и семейства Орбакасов оказались в непосредственной близости - так что из одних окон были хорошо видны другие, чем новоселы и стали пользоваться в свое удовольствие.

Зинаида Архиповна еще работала, поэтому Алла с Мишей решились отдать дочку в детский сад.

“Но с этим вдруг возникла огромная проблема, - вспоминает Миколас, - все сады в округе были забиты. Каким-то чудом я устроил Кристинку в сад в Текстильщиках. Туда нам приходилось добираться сперва на автобусе, а потом еще на метро. Но все дети там оказались какие-то больные, с насморком, и буквально недели через две мы Кристину оттуда забрали, и я отвез ее родителям в Каунас”.

Так несколько следующих лет Кристина жила на два города - Москву и Каунас. Бабушка Аня и дедушка Зенон принимали самое непосредственное участие в воспитании внучки, пока та не пошла в школу. Она научилась свободно болтать по-литовски, а еще раньше была крещена в католической вере.

“Вся моя семья католики, - поясняет Орбакас. - И моя сестра решила покрестить племянницу. В тот момент, правда, ни меня, ни Аллы в Каунасе не было”.

Развод

Гастролируя с Лундстремом, Алла узнала, что такое хорошие гостиницы: популярный оркестр не ночевал, где придется. Вечером, когда музыканты с шумом направлялись в рестораны, она быстренько скрывалась в своем номере, чтобы избежать настойчивых предложений разделить компанию. Возвращаясь поздно ночью, хмельные оркестранты будили Аллу своими криками в коридоре.

Тогда вместе с ними часто ездил и Валерий Ободзинский - любимый певец всех советских женщин.

Когда Ободзинский выступал, Алла наблюдала за ним из-за кулис и думала: “Ну ведь ничего такого особенного, почему же он так популярен?” Потом слышала бурю аплодисментов после очередной песни. “Нет, значит, что-то есть”.

Скоро она перестала смотреть на Ободзинского, а в какую-нибудь щелку сбоку сцены разглядывала зрителей. Как-то Алла поймала себя на том, что мысленно разговаривает с некоей теткой в мохеровой кофте, сидевшей в первом ряду с букетом хризантем и завороженно следившей за кумиром.

“Ну, что ты так на него уставилась? - спрашивала Алла. - Он же десять лет поет, не надоел еще? Вот сейчас я буду во втором отделении - ты меня послушай. Можешь даже цветы не дарить. Ой, нет, ни черта ты не понимаешь...” И побрела в гримерку.

“Алла с большим успехом пела у нас песню о Шаляпине, - вспоминает Олег Леонидович Лундстрем. - Даже слезу вышибала у публики. Потом тут же стремительно перевоплощалась и выбегала на сцену уже в брючках и с тросточкой: в таком наряде она исполняла песенку французского шансонье. Во всех песнях Пугачева ухитрялась быть совершенно разной. Свой сценический облик она придумывала сама, и тогда у нее, кстати, была совершенно гладкая прическа с проборчиком”.

Во всей большой программе оркестра Алле доставалось лишь три-четыре номера - там были другие солисты и даже отдельный квартет “Лада”, исполнявший чисто эстрадные вещи: Лундстрем тогда тяготел к много жанров ости, чтобы удовлетворять самые разные запросы публики.

Алла завела знакомство с веселым молодым человеком - Славой Добрыниным, который руководил квартетом “Лада”. Их сплотило главным образом то, что оба оказались самыми юными в оркестре. Оркестранты тут же принялись сплетничать, что у Аллочки со Славой роман, и с интересом следили за реакцией Миколаса, когда тот встречал жену в аэропорту или на вокзале. Но здесь они глубоко заблуждались.

“Однажды на гастролях, - говорит Добрынин, - она сидела у себя в номере - а Алла была такой скромницей - я к ней зашел и сказал: “Слушай, я тут пойду с девчонками погуляю, а ты не можешь мне тем временем переписать начисто клавир моей новой песни “Если будем мы вдвоем”? (это был один из моих первых композиторских опытов)”. - “Конечно, - отвечает. - Мне это даже приятно”.

Немного позже Пугачева запишет пару добрынинских вещей - сам он тогда даже не пытался петь - и подружится с его первой женой Ирой.

Почти в то же время у Аллы случится еще одна встреча, которой, впрочем, поначалу ни она, ни ее новый знакомый почти не придали значения. Во время гастролей оркестра Лундстрема в Ленинграде осенью 1972 года в номер к Пугачевой постучался здешний молодой поэт, прославившийся к этому моменту словами песенки о Золушке (“Хоть поверьте, хоть проверьте, но вчера приснилось мне...”). Его звали Илья Резник. Вот его рассказ, взятый из книги “Алла Пугачев а и другие”.

- Песню принесли? - серьезно спросила певица. - Да. Слушай.

И я спел ей песню, в которой говорилось о том, что как аукнется, так и откликнется, что я с тобою остался из жалости... - Это мне? - растроганно спросила Алла. - Нет, но сейчас мы ее с тобой выучим и пойдем к N-ой.

Я назвал имя очень популярной тогда, в 1972-ом, певицы, проживавшей в этой же гостинице. (Скорее Резник говорит здесь о Галине Ненашевой.) Показ провалился.

Наверно, мы слишком волновались, когда пели в два голоса перед вальяжно раскинувшейся в кресле звездой, может, мы просто пришли не вовремя, а может быть, она почувствовала в этой худенькой рыжей девушке будущую грозную соперницу.

А тогда, тогда моя новая компаньонка расстроилась больше меня...

- Знаешь, Алла, возьми тогда себе эту песню, - великодушно предложил я. Но она неожиданно отказалась:

- Я подумала - ты был прав - эта песня для N-ой. Лучше найди что-нибудь другое.

В пачке клавиров, извлеченных из гитарного чехла, я отыскал ту песню... Песня назвалась “Посидим-поокаем”.

В принципе, ей было хорошо работать у Лундстрема - довольно престижное место, много концертов. Да и за границу Алла впервые выехала именно с оркестром -это были гастроли в Польше. Но как раз тут она вдруг с тоской подумала о том, сколько еще лет она будет выбегать на сцену после того, как зал отбил все ладони, рукоплеская Ободзинскому, и петь свои три песенки?

Здесь в Польше, в городке Сопот каждый год гремел международный музыкальный конкурс. Победитель увозил приз - “Янтарного соловья”...

“Не-ет, - сердито говорила Алла Добрынину, - мне синица в руках не нужна. Мне этот “соловей” нужен”.

Слава в ответ смеялся: “Даты сама как воробушек!”

“Мне кажется, - заключает Лундстрем, - что именно в Польше Алла почувствовала, что ей надо работать самостоятельно. Я отнюдь не порицаю ее зато, что она ушла из оркестра: все-таки у нас чисто джазовая специфика, а Пугачева - эстрадная артистка и время показало, что Алла была права”.

Миколас долго всех уговаривал, чтобы жену устроили работать в Московскую областную филармонию.

“Да лучше мы пятидесятилетнюю цыганку возьмем, чем молодую певицу! - шумел директор филармонии. - У нас певиц уже полно. Ну куда нам еще, куда?”

Помог исключительно “семейный” аргумент: жена должна работать там же, где и муж. Они, мол, итак редко видятся из-за гастролей... под угрозой “ячейка общества”... а про ветреность артистов уже слышать невозможно... а мы же боремся за крепость уз...

Все-таки Аллу взяли в филармонию. “Много у нас было тогда “левых” концертов, - вспоминает Орбакас. - Это когда всякие администраторы набирали бригады артистов и вывозили куда-нибудь. Например, на майские праздники. Очень хорошие деньги с этого качали. Мы много ездили с Николаем Сличенко. Он был гвоздем программы, а мы уж так...

А летом у нас шли стадионы. Артистов в таких программах было очень много, поэтому Алле давали петь не больше двух песен”.

Она исполняла свою пару, конферансье уже прочищал горло для объявления следующего номера, но публика продолжала хлопать. Тогда Алла, будто не замечая те страшные рожи, которые ей сбоку корчил администратор, начинала петь третью песню.

Когда она сходила со сцены, администратор срывался чуть ли не в визг:

- Пугачева, мать твою, ты тут одна, что ли?! У меня еще девять выступлений, и там артисты настоящие, в отличие от тебя! Ты и так в филармонии на птичьих правах! Я тебе обещаю выговор! А еще раз что подобное случится - уволим!

Алла убегала и, захлебываясь слезами, бормотала:

- Подождите, подождите... Я вас сама всех уволю... И на следующем концерте снова пела больше, чем положено. “Аллу очень хорошо принимали, - продолжает Орбакас, - и скоро старые артисты начали возмущаться, что она их забивает. Алла плюнула на все это и ушла из областной филармонии. Мама ее приятеля по училищу Мишки Глуза, помогла ей устроиться в Москонцерт”.

Скоро она ушла и от Орбакаса. В ноябре 73-го они развелись. Миколас объясняет это тем, что они редко виделись из-за постоянных гастролей, отвыкали друг от друга.

“Это и так и не совеем так, - комментирует Полубояринова. - Алле стало не очень интересно жить с человеком, который довольствовался своими несколькими номерами в провинциальных сборных концертах. Кроме дочки, их больше ничего не связывало”.

Алла с Кристиной перебралась к родителям, Миколас какое-то время оставался жить в их квартире. Потом ее разменяли - Орбакасу досталась комната в коммуналке, а Пугачева переехала в однокомнатную в Вешняках, где проживет до 80-го года, пока не получит свое знаменитое жилье на улице Горького.

“Когда мы с Аллой разошлись, - говорит Орбакас, - сперва она сгоряча ляпнула, что не даст мне видеться с дочкой, но потом быстро успокоилась. Как-то она сама позвонила и сказала, что Кристинка скучает”.

Забавно, что спустя два с лишним года после развода Орбакаса и Орбакене, журнал “Советская женщина” писал: “Муж Аллы - артист цирка, работает в оригинальном жанре...”

Советская артистка не имела права быть “разведенкой”.

Миколас-Эдмундас Орбакас до сих пор работает в областной филармонии, в том же оригинальном жанре. Выступления не слишком часто, но бывают, как правило, перед детьми.

Эстрадные сплетники раньше рассказывали, что Пугачева оказывала своему первому мужу финансовую поддержку. Во всяком случае до того времени, когда Кристина выросла, они нередко виделись, поскольку Миколас навещал дочку. Та, правда, жила с бабушкой и дедушкой, но на выходные мама брала ее к себе.

“Когда Алла вышла замуж второй раз, - пишет Полубояринова, - то ее нового супруга маленькая Кристина называла папой. Однажды после очередного визита Миколаса девочка шепотом спросила маму: “А мы скажем папе, что отец приходил?” Алла долго смеялась”.

Как сказал мне Орбакас, последний раз они с Пугачевой виделись в 1991 году, когда веселая Алла позвонила ему среди ночи и сказала, чтобы тот немедленно приезжал потому что у нее в гостях их старая знакомая.

...У Орбакаса теперь другая семья - жена Марина, в прошлом воздушная гимнастка, и сын Фабис. Иногда к ним, на северную окраину Москвы, заглядывает Кристина. Когда я был у него дома, Миколас долго шарил в серванте и наконец достал из серванта цветные фотографии: “Вот, это Кристинка ко мне заезжала месяц назад...”

Последнее место

...По коридору Театра эстрады медленно шла хрупкая девушка, разглядывая портреты мэтров, развешанные по стенам. Пройдя коридор до конца, девушка чуть вздрогнула: она увидела во весь рост себя. Это было огромное зеркало.

Алла приблизилась к нему и скорчила рожицу. Потом начала было придирчиво рассматривать свое веснушчатое лицо и туг заметила, что сзади кто-то наблюдает за ней. Она обернулась и увидела человека с кинокамерой. Рядом с ним стоял другой и тихо, но сердито что-то говорил.

- Девушка, дорогая! - воскликнул вдруг этот второй. - Будьте добры, еще раз так же пройдитесь по коридору.

- А зачем вам? - поинтересовалась Алла. - Мы с телевидения - делаем репортаж об этом конкурсе. И вот вы так здорово тут шли, что мы захотели это снять...

- Так я же здесь выступать буду! Может, вы лучше это снимете? - Ну, это само собой. А как вас зовут? - Алла Пугачева.

- А-а! Я про вас слышал - от Володи Трифонова. Алла чуть покраснела и спросила:

- А вас как зовут?

- Меня - Женя. Женя Гинзбург. Я режиссер.

- И я про вас слышала! Вы делаете “Артлото”. (Популярная в те годы музыкальная телепередача - авт.)

- Точно. Значит, мы знакомы. Ну так вы готовы сняться? - В “Артлото”?

- Не-ет, - режиссер улыбнулся. - В “Артлото” как-нибудь потом вы обязательно попадете... А сейчас еще раз пройдите по коридору и смотрите на портреты. Просто мы стали вас снимать, а у оператора пленка кончилась. - Да пожалуйста...

И Алла снов а двинулась по коридору, слыша за спиной стрекотание камеры. Всесоюзные конкурсы артистов эстрады проводились тогда раз в три года, и не было ни одного молодого певца, “разговорника” или клоуна, который бы не пытался попасть туда. Для каждого жанра был предусмотрен отдельный конкурс, где работало свое компетентное жюри. К первому туру допускался практически любой - достаточно было лишь ходатайства концертной организации. Подчас в рамках первого тура члены жюри даже выезжали смотреть артиста “на месте”, т.е. в каком-нибудь провинциальном городке, где тот, собственно, и жил. Второй тур уже предполагал куда более серьезную борьбу за выход в финал. Третий же тур был самым вожделенным. Во-первых, его транслировали по телевидению на всю страну. А если учесть мучительный дефицит развлекательных программ на тогдашнем ТВ, то легко догадаться, что вся страна обязательно смотрела финал конкурса. И его лауреат действительно мог проснуться на следующее утро знаменитым. Во-вторых, из этих самых лауреатов потом составляли концертные бригады, которым давали очень хорошие площадки. В общем, безо всякого преувеличения можно сказать, что на конкурсах нередко решались вопросы артистической карьеры, славы и денег.

На Пятый Всесоюзный конкурс эстрады в октябре 1974 года Пугачеву направлял, естественно, Москонцерт. Она выбрала для исполнения две песни. Первую - ту самую “Посидим, поокаем” с подаренными ей стихами Резника. А второй была - кто сейчас ее вспомнит? - “Ермолова с Чистых прудов”. Песня о войне. С посредственными стихами и музыкой, хотя последнюю и написал Никита Богословский. (Хорошие композиторы сочиняли много унылого, сиюминутного. Так что когда сейчас печалятся по “старым песням о главном”, не стоит забывать, что они, прелестные, составляли, дай Бог, десятую часть всего обильного музыкального материала.) Но тогда Алла не имела права избежать “гражданской тематики” - иначе дальше первого тура ее бы не пустили.

Когда перед конкурсом проводилась жеребьевка, дирижер Юрий Силантьев, председатель жюри, с наигранным ужасом в голосе произнес:

- Та-ак, посмотрим, кто вытянет тринадцатый номер!

Его вытянула, естественно, Пугачева. В “Посидим-поокаем” певица своею волей чуть изменила слова. В изначальном варианте у Резника была такая строчка: “твои слова - как шелк сорта дорогого...” Сочетание звуков - как шелк сорта” при пении превращалось в нечто малоразборчивое, и Алла его вообще убрала. Как сама она позже вспоминала, у нее состоялось объяснение с Резником. Тот сперва “рвал и метал”, но затем смирился с пугачевской редактурой.

Для серьезной подготовки Москонцерт выделил Пугачевой опытного наставника-концертмейстера - Виталия Критюка. Он же сделал аранжировки ее конкурсных песен. “Но его отношения с Аллой, - замечает Полубояринова, - не ограничились сугубо творческими контактами. На какое-то время они стали очень близки”.

Большинству Виталий Критюк был знаком по своему сценическому псевдониму -Кретов. В 1979 году он станет художественным руководителем ансамбля “Лейся, песня”, сменив на этом посту эмигрировавшего в США Михаила Шуфутинского. Но после того, как уже в 80-х у его коллектива несколько раз подряд не примут новую программу, отчаявшийся Критюк бросит музыку и займется каким-то загадочным бизнесом.

“Мы пытались его остановить, - вспоминает Вячеслав Добрынин. - Но это было бесполезно. Он попал в какую-то глупую переделку - кто-то его просто подставил, - и Виталия посадили в тюрьму. По-моему, там было что-то связанное с торговлей иконами. Правда, мы, музыканты, как могли ему помогали, и вместо шести лет он отсидел полтора года. Но, как мне показалось, пока он сидел, то попал под чье-то влияние, как это часто бывает в “местах не столь отдаленных”. Виталий вышел из тюрьмы и продолжил заниматься бизнесом. Я говорил ему: “Это тебя до добра не доведет, неужели ты не понимаешь?” Но он улыбался в ответ: “Ну что ты! Я теперь такой уже опытный...”

Однажды Критюк отправился в гости к своему племяннику - куда-то в район Арбата. Ушел от него, но домой уже никогда не вернулся. Спустя какое-то время спохватились, стали искать - нигде никаких следов.

“С тех пор никто его не видел - ни мертвым, ни живым”, - заключает Добрынин.

Алла спела свои песенки, даже не догадываясь, какое смятение она посеяла в рядах мэтров, заседавших в Большом жюри (на третьем туре все жанровые жюри объединялись).

Большинством голосов было решено вообще не присуждать ей никакого места: “таким нечего делать на советской эстраде!” Оставалось объявить результаты.

И тут поднялась взволнованная Гелена Великанова, очень известная тогда певица (напомню, что в б0-е годы именно она исполняла такие шлягеры как “Ландыши” и “Рулатэ”, за которые, правда, и ей доставалось). Великанова всплеснула руками:

- Товарищи, Уважаемые члены жюри! Я хочу сказать об этой девочке - Алле Пугачевой. (Жюри недовольно заворочалось). Как же мы можем не дать ей никакого места? Она же очень, очень талантлива! - Великанова говорила все громче. - Может быть, где-то у нее есть огрехи... Но она совершенно ни на кого не похожа! Товарищи! Да мы будем потом всю жизнь носить клеймо позора, что ничего не дали Пугачевой!

- Ну, это ты. Геля, погорячилась! - раздраженно произнес кто-то из членов жюри. - Нечего ей давать. А хочет петь - пусть идет в ресторан - самое место.

- Нет, дорогие товарищи! Это вы погорячились! Мы должны переголосовать!

- Но эта Пугачева вульгарна, - поморщился Леонид Осипович Утесов.

- Нет, она не вульгарная, она - яркая, - спокойно сказал Константин Орбелян, руководитель эстрадного оркестра Армении. - Мне она тоже понравилась. И Ося вот со мной согласен, - Орбелян кивнул в сторону Кобзона.

- Ну так что же, товарищи?! - Утесов сердито посмотрел вокруг. - Вы, что собираетесь переголосовывать?

- Конечно, Леонид Осипович! - воскликнула Великанова.

...Спустя почтя четверть века после описываемых событий я спросил у Гелены Марцеловны, как же она рискнула отстаивать певицу, которая активно не понравилась большинству: дело-то почти безнадежное.

“А я по натуре боец! - задорно произнесла она, словно перед ней как тогда снова сидели угрюмые мэтры. - Каждый из членов жюри обязательно “тянул” кого-нибудь из конкурсантов, это было понятно. Но когда я увидела, что не пускают действительно талантливого человека - то стала бороться!”

Примечательно, что до этого конкурса Великанова не то, что не была знакома с Аллой - даже, по ее словам, не слышала песен в исполнении Пугачевой.

...Когда объявляли лауреатов, все претенденты полукругом выстроились на сцене Театра эстрады и замерли. Алла стояла с самого краю, в светлом распахнутом пальто. Первое место... Второе место... Третье место... Алла почти плакала прямо здесь, на сцене: ее не было в списке лауреатов.

“...А также, - устало закончил председатель жюри, - третье место решено присудить Алле Пугачевой”.

Алла молча застегнула пальто и быстро ушла со сцены, где в упоении смеялись, обнимались, целовались победители. Кто-то окликнул ее - она даже не обернулась.

Поскольку теперь результаты Пятого конкурса артистов эстрады имеют уже историческое значение, то позволю себе привести их полностью - в интересующей нас номинации “вокальный жанр”.

Первое место поделили Валерий Чемоданов и Ренат Ибрагимов.

Второе - Валерий Кучинский, Надежда Якимова, Лидия Борисюк-Видаш.

Третье - Шатен Айрумян, Борис Лехтлаан, Сергей Мороз и она, наша героиня.

Прочтите еще раз - по одному - эти имена. Попытайтесь вспомнить, какой вклад каждый из них внес в развитие отечественной эстрады. (Кроме последнего, дорогого для нас имени, лишь Ренат Ибрагимов останется вписан эстрадные “скрижали”.) Где все эти люди? Что пели они? Нет ответа.

Впрочем, странность этой ситуации некоторые члены жюри осознали - точней, отчасти осознали - сразу же. В номере “Советской культуры” от 29 октября 1974 года певица Ирма Яунзем, народная артистка РСФСР, писала:

“Нам пришлось прослушать на первом туре около 100 вокалистов и более 20 ансамблей.

...Впечатление было такое, будто бы мы слышали все время одно и то же. Настолько все это было безликим, серым, неинтересным

За исключением... Вот об исключениях и хочется сказать особо. Такие вот исключения и говорят о том, что не умирают высокие традиции советской эстрады, их подхватывают как эстафету поколений настоящие таланты, призвание которых столь очевидно, что обсуждению не подлежит (как выяснилось немногим ранее, очень даже подлежит - авт.). Трио “Ромэн”, В. Чемоданов, С. Мороз, В. Кучинский, А. Пугачева, - все они имеют свое лицо, свою индивидуальность.

... И микрофон, этот бич XX века, в их руках из врага превращается в друга”.

Кстати, в том же номере газеты был напечатан некролог Екатерины Алексеевны Фурцевой, министра культуры СССР. Ее сменит тов. Демичев, с которым Алле еще предстоит общаться.

Пока шел конкурс, молодые артисты нервозно бродили по Театру эстрады, знакомились друг с другом. Кто-то подвел Аллу к сумрачному человеку в изящном костюме. Он представился: - Раймонд. Я из Риги. А вы? - А я из Москвы. - Хорошо.

Алла не знала, о чем еще говорить. К тому же ее несколько смущал акцент этого Раймонда, потому что напомнил родителей Миколаса. Она увидела невдалеке веселого паренька Гену Хазанова, с которым познакомилась накануне, и поспешила раскланяться с прибалтийским гостем Раймонд Паулс приехал на конкурс со своим ансамблем и даже завоевал второе место среди ВИА, как именовались тогда вокально-инструментальные ансамбли. Завоевал на пару с группой “Самоцветы” под руководством Юрия Маликова, где солировала тогда Елена Преснякова, будущая родственница Аллы.

Геннадий Хазанов в своем разговорном жанре тогда получил первое место. Его монолог глуповатого студента кулинарного техникума распотешил весь советский народ - так, что некоторые фразы на долгое время превратились в поговорки и присказки. Но сам Хазанов был тогда настолько робок и неуверен в себе, что когда на одном из лауреатских концертов его представят как артиста, который станет знаменит не менее, чем Райкин, он побоится выйти на сцену и спрячется за кулисами.

Через несколько дней после конкурса в каком-то дворце культуры к Алле подошел тщедушный юноша и робко похвалил ее:

- Вы там смотрелись лучше всех, честное слово!

- Спасибо, - махнула рукой Алла. - А хотите, я вам сделаю сценическое платье?

- Да нет, спасибо, у меня есть... - Но у вас одно - а надо несколько! - Почему это вы решили, что у меня одно? - Аллу вдруг рассердило, что этот парень так был уверен, что одно. (На самом-то деле - целых два, почти гардероб звезды.) - У меня платьев... достаточно! А вы, что, портной?

- Ну да! Запишите, на всякий случай мой телефон. Зовут меня Юдашкин. Валя Юдашкин.

...А Гелена Великанова вскоре встретилась с Аллой еще раз, случайно.

“Она обратилась ко мне с просьбой, - вспоминает Гелена Марцеловна. - Чтобы я позанималась с ней, помогла поставить несколько песен. Но я ответила, что Алле ни в коем случае нельзя работать с кем-то: она сама настолько талантлива, что ей никто не нужен”.

Через несколько лет Великановой предстоит помогать молодому Валерию Леонтьеву, у которого будут серьезные проблемы с проникновением на большую советскую эстраду. В первую очередь Гелена Марцеловна посоветует ему сбрить бороду, которой Леонтьев невероятно гордился. Но это другая история.

Спустя годы Алла будет рассказывать, как после ее конкурсного выступления на сцену поднялась Клавдия Ивановна Шульженко и в восторге бросила к ногам молоденькой певицы букет роз.

Приходится констатировать, что блестящая память Пугачевой здесь подвела ее. Не было тогда там ни Шульженко, ни роз - тому имеется ряд свидетельств. (Вероятно, это случилось в другой раз и в другом месте.)

Но двух певиц действительно связывала, как принято выражаться, творческая дружба. Последние два года жизни Шульженко Алла бывала у нее очень часто, и они подолгу разговаривали. Поскольку Клавдия Ивановна тогда уже не могла выступать, то испытывала некоторые финансовые проблемы. Алла незаметно подкладывала ей деньги. Когда-нибудь Пугачева сама напишет об этих встречах и беседах.

Два маэстро

...Алла допела “Я прощаюсь с тобой у заветной черты”, улыбнулась аплодирующей публике, чуть поклонилась и убежала за кулисы барнаульского Дворца спорта.

В полумраке за сценой она натолкнулась на высокого парня в очках, с шапкой кудрявых волос. “Как негр какой-то...” - испугалась Алла и попыталась обойти его. Но тот, демонстрируя почти лошадиную улыбку, перегородил ей дорогу:

- Давайте-ка с вами познакомимся! - Ох, ну давайте, только побыстрей! - Саша Буйнов. - Алла...

- Пугачева - я знаю! Мы тут всем ансамблем за вами наблюдаем. Подождите, сейчас я еще позову... - Молодой человек повернулся куда-то вбок - “Славик! Малежик! Дуй сюда!” Подошел “Славик”: - Чего, Буй?

- Вот, я с Пугачевой познакомился. Надо остальных ребят позвать.

- Так! - воскликнула Алла. - А много там еще этих ребят?

- Полно! Мы же из ансамбля “Веселые ребята”. В конце 1974 года Алла начала работать в “Веселых ребятах”. Пригласил ее туда, конечно, не Буйнов и не Малежик, а художественный руководитель ансамбля Павел Слободкин, абсолютный диктатор группы. Вообще-то он считал, что присутствие женщины в музыкальном коллективе влечет за собой такие же пагубные последствия, как на морском судне, но Пугачева ему очень нравилась. “Причем, не только как певица”, - замечает Полубояринова.

То барнаульское знакомство произошло примерно за год до этого, и Слободкин время от времени, при деятельном участии Добрынина, вел с Аллой самые общие беседы на тему, что, может быть, хорошо бы, где-то в чем-то, как-нибудь... А Пугачева пока выступала дуэтом с дальним родственником Павла Яковлевича - Юлием Слободкиным. Но без особого успеха.

С другой стороны, в “Веселых ребятах” тогда еще работала певица Светлана Рязанова. При всем своем опасливом отношении к дамам Слободкин понимал, что для группы, которая стремится нравиться всем, женщина-солистка необходима. Рязанова, по отзывам самих “веселых ребят”, не была выдающейся вокалисткой и даже позволяла себе порой петь мимо нот, зато очень сексуально смотрелась на сцене.

Когда же Рязанову, по выражению Добрынина, “отторгли как чужеродное тело”, кандидатура Пугачевой стала первой на повестке дня. К тому времени Алла уже не без облегчения развалила свой неудачный альянс с Юлием (дальнейшая судьба Юлия Слободкина загадочна. Все признавали его хорошие вокальные данные, но довольно скоро он исчез с эстрады, а потом и вовсе выпал из поля зрения. Не так давно Павел Слободкин попытался разыскать родственника, но тщетно).

Слободкин славился своим жестким руководством, и это было одной из причин, по которой в “Веселых ребятах” наблюдалась невероятная текучесть кадров. Так что через его руки в разное время прошла чуть ли не добрая половина нынешних эстрадных корифеев - от Градского до той же Пугачевой. Кстати, Алле он запрещал даже курить.

Не все “ребята” приветствовали появление в группе новой солистки. Скажем, Александру Барыкину она не приглянулась, поскольку, по его мнению, сразу начала тут “крутить свои дела”, тогда как и без нее ансамбль был уже невероятно популярен. Буянов же, напротив, сразу подружился с Пугачевой и, как уверял меня, даже был в нее слегка влюблен. (В знак их добрых отношений Алла подарила ему свою фотографию, на которой сделала такую надпись: “Сашке-какашке от Алки-нахалки”.)

“Пугачева пришла в “Веселые ребята” простой певицей с перспективой сольных выступлений, - говорит Павел Яковлевич Слободкин. - Она работала у нас в первом отделении для - как бы это сказать, чтобы не было обидно, - для “разогрева”, что-ли?

Но уже тогда Алла вьделялась своим ремеслом. У нее очень точный слух, и она прекрасно могла спародировать Пьеху, Зыкину, спеть русскую песню, как заправская фольклорная певица. Мы даже собирались вставить в программу такой эксцентрический номер”.

Павел Яковлевич родился в семье известного виолончелиста Якова Слободкина, лауреата всевозможных конкурсов. Отец чуть ли не с младенчества активно приобщал сынишку к высокой музыке, а когда тому было четыре года, даже сделал с ним небольшой совместный номер. На одном из правительственных концертов в Большом театре этот номер очень понравился Сталину. Тогда крошку-Слободкина привели в ложу к “лучшему другу всех детей” и тот усадил его на колени. В доме, где рос маленький Паша, обитали Немирович-Данченко, Москвин, Книппер-Чехова -тогдашняя артистическая элита, театральные “небожители”. В гостях бывали молодые Рихтер, Гилельс, Ойстрах; заходили даже Прокофьев и Шостакович. Молодой Слободкин общался с Ахматовой и Маршаком...

Когда же его отец узнал, что любимый сын классической музыке предпочел “постыдную” эстраду, то последовал самый натуральный конфликт “отцов и детей”, стянувшийся на годы.

Правда, сперва Слободкин сосредоточился на джазе, но в 1967 году он окончательно переключился на “массовую” культуру и создал “Веселые ребята”, первую советскую “супергруппу”.

Ирония судьбы

В начале 1975 года в Министерство культуры СССР из Болгарии поступило официальное письмо с просьбой сообщить имя очередного посланца от Советского Союза на международный конкурс “Золотой Орфей” - словом, обычная процедура. Из Москвы последовал ответ: на конкурс отправляется Георгий Минасян, солист эстрадного оркестра Армянской ССР под управлением К. Орбеляна. А также были высланы фонограммы певца для первого тура конкурса. В Болгарии выбор советской стороны одобрили. Но тут случилось непредвиденное. Уже утвержденную кандидатуру Минасяна Министерство культуры внезапно отвергает. Как поговаривали, певец был уличен в гомосексуальных контактах, что по тогдашним представлениям считалось ужасным преступлением; и уж точно такой артист никак не мог представлять советское песенное искусство за рубежом.

Тогда Константин Орбелян, который очень хорошо помнил Аллу по эстрадному конкурсу (прошло-то всего четыре месяца), рекомендовал Минкульту ее.

Орбелян был очень влиятельной фигурой в высших музыкальных сферах. Несмотря на то, что он жил и работал в Ереване, Константина Агапароновича с почетом принимали в московских кабинетах с дубовыми дверями. На конкурсе “Золотой Орфей” он с 1972 года заседал в жюри как представитель Советского Союза.

Поэтому немудрено, что на это престижное мероприятие Орбелян направлял солиста своего же оркестра Это, конечно же, не означало, что Минасяну был гарантирован первый или уж тем более - Большой приз. (Впрочем за всеми этими фестивалями и конкурсами в соцстранах плелись какие-то интриги, замешанные на деньгах, политике и идеологии, но по прямому приказу из Москвы никто не стал бы менять результаты голосования.)

“Когда Алла узнала, - пишет Полубояринова, - что в спешном порядке ищут другого исполнителя на “Орфея”, она твердо сказала Слободкину: “Паша, я должна туда поехать!”

Слободкин был в хороших отношениях с Орбеляном, так что воздействовать на Министерство культуры не составляло большого труда. Правда, сейчас, когда каждый из них рассказывает мне об этой занимательной истории, то упоминает лишь свое имя Аптекарски оценивать долю участия того или другого - не задача автора. Во всяком случае надо помнить, что согласно той эстрадной иерархии Пугачева не имела особого права объявляться на “Орфее” со своим третьим местом на конкурсе эстрады. Поэтому в Министерстве культуры Слободкину строго сказали: или эта ваша Пугачев а привозит нам лауреата, или мы тебя больше не знаем.

По условиям “Золотого Орфея” каждый участник был обязан исполнить одну песню болгарского автора. Времени на поиски такой песни было очень мало.

Кто-то нашел ноты старой вещицы “Арлекино” композитора Эмила Димитрова и предложил попробовать ее. (Эта песня была написана за пятнадцать лет до того и даже пользовалась успехом в Болгарии, но потом ее благополучно забыли.)

Алла приходила к Орбеляну, садилась за рояль и играла мелодию:

- Это что такое, Аллочка? - спрашивал Константин Агапаронович.

- Это песня, которую я буду петь - “Арлекино”.

- Что-то не очень вразумительно. - Ну Паша сейчас делает аранжировку. -Хорошо, а слова? - Слов пока нет. - Надо торопиться.

Пугачева со Слободкиным обращались к разным приятелям-поэтам, те что-то писали, но Алла была недовольна. Она отвергла даже вариант своего старого приятеля Бори Вахнюка с “Юности”. В конце концов попросили малоизвестного поэта Бориса Баркаса, приятеля одного из “веселых ребят” - тот сел и буквально за тридцать минут написал текст. Алла взяла мятый листок и начала читать:

“По острым иглам яркого огня... Бегу, бегу - дороге нет конца... Огромный мир замкнулся для меня В арены круг и - что это? А, поняла - и маску без лица... Вот оно наконец! Все, слова есть!” Слободкин быстро доделал аранжировку. Он ускорил темп и по неведению поменял местами разные части песни, что выяснилось уже позже. В качестве “декоративного элемента” в “Арлекино” было вставлено несколько тактов разудалой мелодии старого циркового марша.

Позже в одном из интервью Алла скажет: “Со времени циркового училища у меня была тяга к песне с комическим поворотом, с жонглированием и “глотанием шарика”, к песне, позволяющей наполнить себя болью и насмешкой, иронией и печалью”.

Она придумала себе образ, сценическое поведение, придумала то знаменитое “марионеточное” движение - когда безвольно болтаются руки, согнутые в локтях. А тот знаменитый смех в “Арлекино” Алла изобрела лет за шесть до этого, когда как-то просто дурачилась в компании.

“Она все время показывала нам свои находки, когда мы собирались у меня дома”, - вспоминает Вячеслав Добрынин.

Кстати, на “Орфеи” Алла отправилась именно из квартиры Добрынина, который тогда со своей первой женой жил прямо возле Моссовета, в том доме, где находился книжный магазин “Дружба”.

У нее не было ни одного приличного платья для этого конкурса, не было денег даже на карманные расходы. Эскизы платьев сделала супруга Дмитрия Иванова - того самого, из “Доброго утра”, и потом Алле пришлось в этих концертных наряд ах появляться повсюду, пока шел конкурс: больше просто не оказалось ничего пристойного. А деньги собирались по всем друзьям.

...Буквально недели за две до “Орфея” “Веселые ребята” с Пугачевой ездили на фестиваль “Киевская весна”. У Аллы в программе ансамбля было две сольных песни. Прямо перед фестивалем украинские распорядители безапелляционно заявили Слободки ну:

- А вот те вещи, которые у вас поет Пугачева - уберите из выступления.

Тогда с такими приказами не спорили, и Слободкину оставалось лишь оповестить Аллу.

Последний тур “Золотого Орфея” проходил с 3 по 8 июня в болгарском городке Слынчев бряг, черноморском курорте, в честь которого назван и известный бренди.

В качестве почетных гостей были приглашены итальянский певец Аль Бано (тот, который лет через семь прославится у нас своей “Феличитой”), чех Иржи Корн и наш Лев Лещенко.

А вот пугачевского покровителя Константина Орбеляна в жюри не оказалось. Дело в том, что как раз в это время его оркестр был приглашен на гастроли в США. Тогда такими подарками судьбы не жертвовали ради конкурса в Народной Республике Болгария. Вместо Орбеляна на “Орфей” отправился чиновник Министерства культуры.

В заметках, предваряющих конкурс, советские газеты сообщали о почетных гостях, о членах жюри, о том, что раньше его лауреатами становились София Ротару и Иосиф Кобзон - и ни слова о той, что сейчас босой ходила по улочкам Слынчева бряга (ноги Аллы распухли от жары и не влезали в туфли).

Когда Алла стояла на сцене перед бескрайним залом, а позади оркестр играл вступление, то на какой-то миг ей почудилось, что сейчас она взмахнет широкими рукавами своего платья и взлетит, поплывет над головами.

Уже 14 июля 1975 года “Советская культура” писала: “...Критика, журналисты и публицисты охарактеризовали ее появление на эстраде как подлинно “пугачевский взрыв”...”

При исполнении “Арлекино” Эмила Димитрова - подчеркивает газета “Земледелско знаме” - Алла Пугачева продемонстрировала богатство вокального и артистического мастерства на самом высоком уровне”.

Когда Эмил Димитров увидел по телевизору советскую певицу, которая пела его “Арлекино”, он моментально собрался и, даже не побрившись, ближайшим же поездом из Софии помчался в Слынчев бряг. ...В номер постучали - измученная Алла открыла дверь, даже не пытаясь уже улыбаться: мышцы вокруг рта болели. За дверью стоял худой человек с густой смоляной шевелюрой:

- Здравствуйте! Я - “Арлекино”! - и протянул огромный букет роз.

Потом был большой банкет для лауреатов, на котором Аллу с Большим призом конкурса поздравляли болгарский министр культуры, какие-то другие высокопоставленные товарищи... Она и не пыталась запомнить их имена и должности.

Изрядно выпив, кто-то из этих раскрасневшихся толстяков стал настойчиво приобнимать. Аллу и предлагать продолжить веселье у нее в номере. Когда ухаживания приняли характер “грязных домогательств”, она в слезах крикнула: - Отстаньте! Я не блядь, а советская певица!

Выступление Пугачевой на “Золотом Орфее” в СССР было решено по телевидению не показывать.

“Председатель Гостелерадио Лапин сказал, что это успех не советский, - объясняет Слободкин. - Нам удалось пробить эфир с Аллиным “Арлекино” только спустя месяц”.

...В “Шереметьево” ее никто не встречал. Только Слободкин. Они расцеловались. Алла показала ему статуэтку “Орфея”. Потом они сели в машину и поехали к ней в Вешняки, в однокомнатную квартирку на четвертом этаже блочного дома.

Вскоре вместе с “Веселыми ребятами” Алла отправилась на гастроли в Сочи.

Однажды утром, прихорашиваясь в своем номере, она услышала, что откуда-то глухо доносится: “...Огромный мир замкнулся для меня в горелый круг и маску без лица”. Алла замерла на секунду в сладком упоении: “Арлекино” передают по радио! Она выбежала на балкон и закричала Буйнову в окно соседнего номера: “У тебя ведь есть радио? Включай быстрей - меня передают!”

Послушали первую программу - нет, вторую - нет, “Маяк” - нет... Тем не менее песня продолжала где-то звучать.

“Ха! - воскликнул Буйнов. - Это же не по радио - это кто-то по магнитофону крутит! Ну все, ты теперь знаменитость...”

В Москве Алла записала песни для новой кинокартины Эльдара Рязанова “Ирония судьбы или с легким паром”.

Микаэл Таривердиев, автор музыки к фильму, долго искал подходящую певицу. (Среди прочих тогда пробовалась и Валентина Пономарева, которая спустя десять лет великолепно споет у Рязанова в “Жестоком романсе”.) Но никто Таривердиева не устраивал. И тут он вспомнил о Пугачевой, с которой поработал еще в “Короле-олене”. Вот что пишет сам Микаэл Леонович в своих воспоминаниях:

“Алла после “Короля-оленя” как-то пропала. И где она? А Бог знает где. Все же нашли ее... Начали мы с ней работать. Работали много, около месяца. Хотя, казалось бы, поет всего четыре романса. Вообще, конечно, ей трудно с нами было. Эльдар требует от нее одного, я - другого. Совсем замучили ее. На каждую песню было сделано по тридцать дублей.

...Когда фильм вышел, нас пригласили на телевидение, где Пугачева должна была спеть романс из фильма не под фонограмму, а “в живую”. Я должен был ей аккомпанировать. И вдруг она стала петь совершенно по-другому. Она пела жестко, очень жестко - “мне нравится, что вы больны не мной...” Я не мог ее заставить спеть как три месяца назад в фильме. Я уговаривал: “Алла, тебе же не нравится, что “вы больны не мной”, у Цветаевой именно этот смысл. А ты сейчас поешь, что тебе нравится... Она-то хочет, чтобы были больны ею, а говорит другое - и возникает глубина”. Я был раздражен и поэтому не прав. Мы с ней поссорились. Потом Пугачева ушла в поп-культуру, хотя, мне кажется, могла бы стать звездой другого плана, типа Барбары Стрейзанд. Но она выбрала свой путь. Я понимаю, что она даже выиграла от этого. Но мне это было уже совершенно неинтересно. Жаль, конечно, что в итоге мы поссорились. Через год или два, на каком-то фестивале в Сочи, она подошла ко мне и сказала: “Микаэл Леонович, мне нравится, что вы больны не мной”. Повернулась и ушла...”

Надо заметить, что именно благодаря песням из “Иронии...” к Пугачевой впоследствии находилось очень много претензий у интеллигенции - особенно столичной. Очень распространен был такой тезис: ну ведь могла же она эти романсы петь нормально, могла! Но стала зачем-то “вульгарной и шумной”.

Алла действительно могла и дальше петь так, как предпочитала значительная часть интеллигентов: благо имелся богатый опыт, приобретенный с гитаркой у тюменских костров, в подмосковных совхозах, на кухонных посиделках. И она, конечно же, все равно стала бы знаменитой певицей. Но не первой.

А ей нужно было стать только первой. “Ах, арлекино, арлекино...”

Два маэстро (окончание)

Окрыленный Слободкин развернул небывалую активность. Теперь, после триумфа Пугачевой на “Орфее” у него были развязаны руки: он мог вплотную заняться ее продвижением наверх.

Тем же летом фирма “Мелодия” выпустила маленькую гибкую пластинку с песнями “Арлекино”, “Посидим-поокаем”, “Это очень хорошо”.

“На ее конверте, - вспоминает Слободкин, - мы сначала хотели написать так:

“Группа “Веселые ребята”. Солистка Алла Пугачева”, а потом сделали просто - “Алла Пугачева”. Впоследствии эта пластинка была продана тиражом около десяти миллионов”.

Однако в “Веселых ребятах” безо всякого энтузиазма восприняли тот факт, что теперь ансамбль стремительно становился как бы приложением к Пугачевой. (Летом 1976 года, когда Аллу снова пригласят на “Золотой Орфей”, но уже в качестве почетного гостя, “Веселые ребята” будут фигурировать именно как ее аккомпанирующий состав.)

Начались затяжные выяснения отношений. “Несколько наших музыкантов, -продолжает Слободкин, - обвинили меня в том, что я чрезмерно выделяю в группе Пугачеву. Так, в первую очередь, считал Саша Буйнов. В знак протеста они ушли, сказав, что хотят работать в ансамбле, а здесь все делается только для Пугачевой. Надо заметить, что Алла действительно боролась с другими артистами, которые у нас пели. Она всегда ясно видела перед собой самую вершину Олимпа и шла туда прямой дорогой.

Я тогда сказал Буйнову, что если он захочет вернуться, то ему придется от самого угла улицы идти и кричать “Я не прав! Я не прав!”, но Саша ответил, что этого не будет никогда. Вскоре он действительно вернулся и стал постоянным таким противовесом Алле, которой к тому времени все труднее было вписываться просто в рамки ансамбля - она была как бы отдельным номером в нашем сольном концерте. Поэтому в конце 76-го года мы с ней были вынуждены разойтись”.

“Развод” Пугачевой со Слободкиным проистекал совсем не благостно. Почти весь 1976 год они находились в состоянии “бродячего” конфликта: Алле уже не хотелось быть “шестеренкой”, хоть и самой большой, механизма под названием “Веселые ребята”, но и уйти в никуда она пока не могла, что опять-таки ее нервировало.

“Как-то на гастролях в ГДР, - пишет Полубояринова, - во время очередного прилюдного выяснения отношений Слободкин не выдержал ее ругани и запер Аллу в номере.

Алла уже знала, куда ей уходить - в оркестр Орбеляна. Кстати, когда Пугачева вернулась из Болгарии, то ее “Орфей” отмечался в ресторане гостиницы Будапешт. Там же в тот момент жил вернувшийся из Штатов Орбелян. Алла позвонила к нему в номер и сказала, что сейчас поднимется с бутылкой коньяка. Тогда-то Константин Агапаронович в шутку сказал, что пора ей уже работать в серьезном оркестре, а не с молодыми “шалопаями”.

“Расставанию Аллы со Слободкиным больше всего, пожалуй, были рады родители Павла Яковлевича, - пишет Полубояринова. - Она сразу им не понравилась, и то, что их сын жил фактически в гражданском браке с этой “девицей”, лишь обостряло внутрисемейные противоречия.

Слободкин впоследствии утверждал, что это он отказался жениться на Алле. На самом деле все было не совсем так, и их общие знакомые особо не таили, как он звонил им и умолял поговорить с ней, объяснить, что надо вернуться. А потом, когда уже понял, что Пугачева никогда не вернется, отзывался о ней в самых неизящных выражениях, как о даме легкого поведения”.

В одном из интервью того времени, на вопрос журналиста о причинах ухода из ансамбля (“не поладили?”), Пугачева ответила:

- Да нет, что вы, мы с “ребятами” по-прежнему друзья. Но творческие дорожки наши несколько разошлись. У меня появился свой репертуар и свой зритель... В общем, не ужились не мы, а наши песни.

Поздней осенью 1976 года Алла оказалась в оркестре Орбеляна. Ее номер включал всего четыре песни, которые она исполняла в серии концертов в зале “Россия”. Одну из них специально для Пугачевой написал сам Константин Агапаронович - “Сто часов счастья”.

“Их роман был бурным и кратким, - пишет Полубояринова, - всего два месяца. Но некоторые до сих пор считают Орбеляна вторым мужем Пугачевой”. Сам Константин Агапаронович, который теперь работает в Сан-Франциско, поведал мне один любопытный сюжет:

“Лично мне не очень удобно об этом говорить - лучше бы, чтобы сказала сама Алла, но ее оценки прошлого все время меняются Дело в том, что знаменитую песню “Маэстро” она посвящала мне. Сам Резник, автор текста, рассказывал, что Алла просила его написать стихи на мелодию Паулса, имея в виду меня. Но поскольку в то время я с ней уже не работал, то все стали считать, что эта песня адресована Паулсу. У меня хранится афиша, на которой она мне написала: “У нас с тобой одна святая к музыке любовь”.

Легенда об озере Кызыруль

- Слышали? К нам поступает эта “арлекина” - Пугачева.

Дамы в ректорате ГИТИСа зашуршали сумочками, доставая мятые пачки “Стюардесс” и “Родопи”: “Ну-ка, ну-ка, это что за новости?” - Эта девица подала документы... - Неужели на театроведческий? - Слава Богу нет - на эстрадную режиссуру

- Ох, ну все - пропала кафедра... Сейчас, в 1976 году, Алла появилась в Государственном институте театрального искусства во второй раз. Четыре года назад, еще работая у Лундстрема, она успела лишь походить на консультации. Но ее запомнили - особенно после того случая, когда во время скучноватого собеседования она вдруг вскочила со стула, воскликнув: “Сейчас я вам лучше свою песню спою!” Никто просто не успел сообразить, что происходит, как рыжая абитуриентка с улыбкой откинула крышку рояля и выплеснула первые аккорды. (Лишь на секунду она сморщилась, когда услышала неверный звук “ми” второй октавы: рояль настраивали не слишком часто.)

Но как раз перед экзаменами оркестр Лундстрема уезжал на гастроли в Ялту, и те несколько песенок, что исполняла Алла, были прочно вписаны в программу. Она могла бы уговорить Олега Леонидовича поискать какой-то компромисс, но и в Ялту, честно говоря, ей тоже очень хотелось.

Теперь ей уже ничто не мешало. Кроме поклонников. Впрочем, она была сама виновата в том, что они перед каждым экзаменом поджидали ее в Собиновском переулке у желтого особняка ГИТИСа. Прямо перед поступлением она заявила о своих ближайших планах на всю страну.

Она приезжала на экзамен, дожидалась победного выхода (приветствие поклонникам у дверей, оглашение очередной оценки, радостные вопли с попытками неумелого скандирования, вручение цветов), потом решительно пробиралась к машине. Алла весело плюхалась на переднее сидение, отмахиваясь от чьих-то рук, и захлопывала дверцу. Поклонники раз очарованно выли вслед.

Иоаким Георгиевич Шароев, заведующий кафедрой эстрадной режиссуры, мэтр жанра, постановщик десятков грандиозных Кремлевских концертов, как-то подошел к Алле после одного из финальных экзаменов:

- Для меня уже очевидно, что вы поступили к нам. Поэтому хочу попросить вас кое о чем как студентку ГИТИСа. Не пойте здесь. (Алла вскинула брови.) Понимаете ли, то, что вы уже стали замечательной певицей, никому доказывать не надо. Но сюда-то вы пришли на режиссуру...

- Я поняла вас, Иоаким Георгиевич, можете не продолжать. Только вдруг мне придется спеть по ходу какого-нибудь спектакля? - Ну, это ради Бога! - Спасибо.

- И еще вот что... Вы уже очень популярны. У вас гастроли и концерты - практически беспрерывно. Конечно, вы будете учиться на заочном - это особая статья, но все-таки два раза в году - сессия. По целому месяцу...

- На это время я буду отменять все гастроли.

- Но это не всегда легко сделать. - Легче, чем сдавать экзамены!

Руководителем курса, где училась Алла, стал Андрей Николаевич Николаев, известный клоун. Алла слышала о нем еще со времен эстрадно-циркового училища. Тогда о Николаеве говорили много и с таким же восторгом, как о Олеге Попове или Юрии Никулине.

“Вот ведь судьба у меня, - усмехнулась Алла, - никуда от цирка не деться. То муж, то педагог...”

Но познакомились уже гораздо позже экзаменов: Николаев работал где-то за границей и вернулся лишь осенью. Когда ему сказали, кто будет на его курсе, Андрей Николаевич поморщился: “Не знаю, как я с ней полажу” У него уже был печальный опыт преподавания звездам. Человек нервический, Николаев иногда не выдерживал заносчивости и кричал: “Или вы уходите с моего курса или я из ГИТИСа!” К счастью для института, всегда случался первый вариант. (Например, у него не сложились отношения с Евгением Петросяном, но это произошло уже позже описываемых нами событий.)

“Когда же Андрей Николаевич услышал, - замечает Полубояринова, - что у него же будет учиться Слободкин, чьи скандалы с Пугачевой по-прежнему обсуждались всей эстрадой, то первым его желанием было вообще отказаться от этого курса”.

Николаев и Пугачева встретились уже глубокой осенью на съемках какой-то передачи.

- Здравствуйте, - произнес Николаев. - Я ваш педагог.

- Да. А я ваша студентка. Какие будут указания? Подбежал помощник режиссера: “Алла, о чем ты болтаешь тут? Сейчас тебя снимаем!”

- Я не болтаю, - тихо ответила Пугачева, даже не повернув головы. - А разговариваю с руководителем моего курса.

- Алла, какого еще твоего курса? - не успокаивался помощник. - Курс у нас у всех один, единственно верный...

- А вот у нас свой! - Алла улыбнулась Николаеву, поправила обеими ладонями волосы и медленно пошла в студию.

“Андрей, ты скоро спятишь с ней!” - говорил Николаеву по телефону один очень известный артист. Потом позвонил другой, потом еще один. Николаеву это стало досаждать, и, чтобы освободить себя от такой заботы, он начал говорить, что Пугачева вряд ли проучится дальше одного семестра.

Алла не оправдала зловещих прогнозов борцов с “пошлостью”. Она хорошо сдала первую сессию, потом вторую. Творческая интеллигенция быстро потеряла интерес к ее учебному процессу. Так же скоро перестали судачить и о том, что предприимчивая Пугачева не зря решила запастись дополнительным образованием, поскольку она “певичка-однодневка”.

Она действительно отменяла на время сессии все гастроли и концерты, что, правда, причиняло Николаеву лишние хлопоты.

“Мне звонил разгневанный директор Дворца спорта из Киева: “Как вы можете не отпустить ее к нам?” Я говорю: “Пожалуйста, но она сама не хочет”. - “Да вы знаете, что это скандала. - “Да, но я также знаю, что она студентка”.

Андрей Николаевич до сих пор искренне убежден, что если бы Пугачева не была певицей, она стала бы великолепной актрисой.

“На первом курсе я давал студентам традиционные задания - представить, что какой-то предмет перед ним, - не то, что он есть на самом деле, а что-то другое. Аллочку я попросил представить, что перед ней не рояль, а автомобиль.

Она стала изображать этакую роскошную даму - даже достала где-то манто. Подходила с ключиками “от машины” к роялю, открывала крышку и садилась. Пыталась играть, т.е. “завести мотор”, но у нее как бы не получалось. Как каждая женщина, ничего не понимающая в авто, она открывала капот (верхнюю крышку рояля). Заглядывала снизу. Все без толку. Тогда Алла выходила вперед и начинала “голосовать”. Мимо “проезжал” человек на саксофоне, останавливался, и она ему говорила: “Посмотрите, почему у меня машина не заводится”. Тот подходил, тоже начинал ковыряться, подкачивал “шины”. Наконец машина-рояль заводилась. Алла снова усаживалась и радостно играла: “Дорогой длинною”. А мы вдобавок сделали такой трюк, что она вместе с роялем уезжала со сцены.

Никто не мог понять, когда Пугачева готовилась к экзаменам. Все лишь слышали и читали о ее съемках, концертах, о творческих планах. (“Боже, у нее каждый день новые затеи!”). Никто не видел, как в гостиничных номерах она забиралась с ногами на кровать, заворачивалась в покрывало, закуривала и читала “Историю театра” или пьесу Чехова. За стенкой голосили хмельные музыканты ее ансамбля. “Я до сих пор ставлю ее в пример своим студентам, - улыбается Николаев. - Как-то она сказала мне, что для фильма ей нужно научиться жонглировать тремя предметами - шляпой, тросточкой и еще чем-то. Я ответил, что на это потребуется недели две”. - “Нет, это слишком долго”, - сказала она. - “Ну хорошо”, - говорю, - “давай попробуем сегодня после занятию). В шесть вечера мы отыскали пустую комнату, и я стал ее учить. Через три часа Алла была уже вся мокрая: жонглирование - это адский труд. Я попытался прервать на сегодня занятие, но она закричала: “Нет, еще, еще!”.

...В полночь Пугачева вышла оттуда, жонглируя. На следующий день у нее был концерт в Лужниках, и на нем она уже жонглировала тремя апельсинами”.

Весь курс был невольным свидетелем перепалок между Пугачевой и Слободкиным. Они, в принципе, особо не бранились, но использовали любую возможность в ходе учебного процесса, чтобы продемонстрировать взаимную неприязнь.

“Самым сложным для меня, - вспоминает Николаев, - было в одной сцене совместить Пугачеву со Слободкиным. Если там по пьесе был конфликт между героями, то она готова была чуть ли не физически на него воздействовать”.

Во время занятий немало времени у Андрея Николаевича уходило на установление зыбкого перемирия между звездой и ее бывшим руководителем. “Мы разбираем какую-нибудь нашу программную пьесу. Встает Пугачева и высказывает свою версию. Потом поднимается Слободкин и ехидно произносит: “Вот Алла Борисовна здесь сказала, а все надо как раз делать наоборот”. Но все же чаще выступала Алла: “Андрей Николаевич, что вы его слушаете? Надо это все сделать не так”.

В ГИТИСе лишний раз выяснилось, что Пугачева остается солисткой по самой своей природе - независимо от рода искусства, в котором она работает.

На третьем курсе студенты получили задание - каждый должен был сочинить сказку, которую потом он сам бы поставил. Алла принесла “Легенду об озере Кызыруль” - забавное сочинение в духе сказок Востока. Речь в “Легенде” шла о красивой девушке, которая с кувшином ходила к источнику, а двое джигитов сватались к красавице, стараясь перещеголять друг друга в искусстве соблазна. Николаев одобрил это произведение, и Алла пригласила для постановки еще двух однокурсников - довольно популярных в то время конферансье. Сама же она, как легко догадаться, взяла на себя роль инфернальной красотки. “И вот буквально накануне экзамена, - говорит Николаев, - они показывают мне эту сказку, и я вижу, что двух других актеров просто не видно: она подавляла их своим талантом. После просмотра, когда мы остались вдвоем, я сказал: “Аллочка, завтра эту сказку ты будешь читать на экзамене одна во всех лицах”. Она воскликнула: “Это невозможно! Я всю ночь не буду спать!” - “Пожалуйста. Не спи, но другого выхода нет”.

И на следующий день она так великолепно прочла эту сказку, что комиссия была в полном восторге. Один из преподавателей даже сполз со стула от хохота.”

Кстати, как раз когда в ГИТИСе училась Пугачева, произошел один случай, который сейчас уже может насмешить, но тогда чуть ли не месяц педагоги и студенты жили в состоянии стресса. Дело в том, что в те годы эстрадное отделение занимало школьное здание на улице Щусева - как раз напротив Дома архитектора. В конце семидесятых по соседству стали возводить здание из светлого кирпича. Этот процесс вряд ли бы привлек к себе внимание, если бы у дома регулярно не притормаживали черные “Волги” с мигалками. Откуда выходили сосредоточенные граждане в серых пальто и, тихо переговариваясь, осматривали стройплощадку. Вскоре кто-то из преподавателей поведал в курилке коллегам, что в этом доме на пятом или шестом этажах, будет новая квартира Брежнева. И якобы даже оконные проемы в ней планируется расширить по сравнению со стандартными. (Так оно и вышло, только Брежнев никогда в этой квартире не поселился.)

Несмотря на охрану, кто-то очень юркий утащил из уже построенного дома чудесные обои производства ГДР и кое-какие мелочи вроде розеток. “Прорабы” с Лубянки и Петровки сразу заподозрили во вредительстве студентов ГИТИСа. Всех вызывали на допросы, ничего не выяснили и просто потихоньку выжили отделение с улицы Щусева.

На одном из последних курсов студенты написали музыкальную пьесу-сказку. Действие ее происходило в музыкальном государстве, где правил король Аккорд, у которого, как ведется, была дочь - принцесса Гармония. Остальными персонажами оказались ноты и родственные им музыкальные фигуры.

Спектакль должен был начинаться с того, что король Аккорд принимал парад своих подданных. Замысел состоял, собственно, в том, что сначала по сцене двигались целые ноты, затем половинки, четвертные, восьмые... Музыкальное сопровождение звучало соответствующим образом, все ускоряясь. Актеры, изображавшие уже шестнадцатые ноты, стремительно проносились под неистовый марш.

Алла, у которой в спектакле была своя большая роль, сначала отказалась от участия в параде (а там в силу многочисленности массовки курса были задействованы практически все студенты). “Ну, кого мне здесь играть?” - с усмешкой спрашивала она у Николаева. Но через пару дней она вдруг объявила, что знает кого.

...Шел веселый парад нот. Король Аккорд с важным видом кивал своим подданным. И вот музыка марша затихла, все участники парада исчезли за кулисами. Неожиданно на сцену вышел некто в невзрачном плаще и с ведром на голове. “Кто это, кто это?” - недоуменно осведомлялся король у свиты. Те пожимали плечами. Церемониймейстер подошел к таинственному незнакомцу и бережно приподнял ведро. Под ним оказалась голова Пугачевой, которая свирепо завопила в зрительный зал: “Пауза!” Алла придумала для себя роль. “Накануне этого спектакля, - улыбается Николаев, - она сказала: “Андрей Николаевич, мне ведь надо купить ведро, но вы представляете, что будет, если я приду в хозяйственный магазин. Что делать?” - “Ничего, я заеду, куплю”. Я пришел в хозяйственный, а там были ведра разных размеров. Я вспомнил рыжую шевелюру Пугачевой, и мне ничего другого не оставалось, как примерять эти ведра себе на голову. И когда я купил наконец ведро, продавщицы посмотрели на меня как на ненормального. Представляю, что с ними бы сделалось, если бы они узнали, с какой целью я покупал это ведро”.

Но однажды у Аллы случился сценический провал. Для очередного экзамена по театральному мастерству студенты репетировали какую-то пьесу. Экстравагантная Пугачева попросила для себя роль пожилого мужчины. Как говорится, ничто не предвещало беды, но на сам спектакль Алла решила украсить себя очками - для пущей правдивости образа. “Я всегда говорил студентам, - продолжает Николаев, - что репетировать нужно только в том костюме, который будет на тебе во время спектакля. Эти дурацкие очки ее выбили абсолютно. Они все время сваливались. Алла наклонялась за ними, и с нее сползал парик. Она нервничала и то и дело забывала свой текст”.

Андрей Николаевич и Алла очень подружились. Поскольку ГИТИС - особое учебное заведение, то дружба преподавателя со студентом здесь никогда не рассматривалась как нарушение субординации и попрание неписаных этических правил.

Когда Николаеву нахамил один из студентов, то, выбегая из аудитории, он вскричал: “Моей ноги не будет в ГИТИСе, пока этот человек передо мной не извинится!” и стремительной походкой ушел домой. Где-то через час в дверь к Николаеву позвонили. Он открыл, увидел на пороге своего обидчика, а рядом с ним раскрасневшуюся Аллу. “Сейчас, - произнесла она, переводя дыхание, - он будет перед вами извиняться!”

Как-то воскресным днем зимой 1978 года Андрей Николаевич позвал Аллу в Подмосковье покататься на лыжах. (Николаев, несмотря на свои цирковые травмы, держал себя в хорошей форме, как любой профессиональный клоун.) Алла согласилась, добавив, что к лыжам вообще-то равнодушна, но свежим воздухом старается дышать при всякой возможности.

“Мы долго ездили по лесу, - вспоминает Николаев. - А потом вдруг оказались на опушке. Перед нами было огромное белое поле, и где-то совсем далеко другой лес. Мы постояли недолго, потом я двинулся дальше, и метров через двести заметил, что Аллы рядом нет. Обернулся - она стояла на том же месте, не отрывая взгляд от заснеженного поля. Я вернулся к ней: “Аллочка, надо ехать, уже темнеет...” И тут я увидел, что у нее по щекам катятся слезы. - “Я не хочу ехать в Москву, Андрей Николаевич... здесь так красиво... так хорошо...”

На пятом курсе ГИТИСа возникал такой предмет как марксистско-ленинская философия. Ее полномочным представителем в нашем случае был профессор Гусев. Студенты боялись его, он же с особым наслаждением экзаменовал эстрадных звезд.

Алла, педантично посещавшая все занятия и консультации перед экзаменами, ни разу не появилась у Гусева. А тот каждый раз с благочестивой улыбкой интересовался, когда же к нему явится студентка Пугачева.

Осознавая, что марксистско-ленинская философия будет в числе государственных (читай - выпускных) экзаменов, недели за две до них Алла наняла преподавателя из МГУ.

Когда Алла приехала на экзамен, то с тоской прослушала от однокурсников рассказ о том, как накануне Гусев завалил Катю Шаврину (после музучилища она оказалась вместе с Пугачевой и в ГИТИСе).

Всех студентов собрали в аудитории. Поскольку экзаменуемых оказалось довольно много, то на подмогу к Гусеву пришел еще один преподаватель. Студентов, сидевших за столами в два ряда, философы-марксисты так и поделили - один ряд доставался вновь прибывшему экзаменатору, а другой - Гусеву.

Алла тихо запищала от радости, когда ее ряд оказался вне досягаемости Гусева. “А-а... - тот вдруг приподнялся от стула, - вот я вижу товарища Пугачеву. Пересядьте-ка, пожалуйста, на мой ряд”.

...У дверей аудитории, за которыми Гусев, по выражению студентов, “пытал” Аллочку, собирался небольшой митинг. Прошло пятьдесят минут, как Пугачева вошла туда. Кто-то приникал к замочной скважине, кто-то нарочито громко вдруг произносил: “Сюда уже прибежала дочка Пугачевой и спрашивает, где ее мамочка?” (Никакой Кристины тут, разумеется, не было.)

Николаев молча прохаживался по коридору, ненадолго останавливался и подобно птице склонял голову вбок.

Через час с небольшим приоткрылась дверь, и вышла растрепанная Алла “Ну, что, что? Не молчи!” - закричали все разом Алла выставила вперед ладонь, растопырив четыре пальца и загнув большой. “Четверка!” - засмеялась вся толпа у дверей. Алла улыбнулась и сделала руками небрежный жест: oп - ля!

Следом появился Гусев. Он обвел взглядом задорную публику и произнес: “Да, я поставил ей “хорошо”. Это была самая умная певица из тех, что я встречал в жизни”.

Дипломной работой Пугачевой в конце июня 1981 года стал музыкальный спектакль “Монологи певицы”. Государственная экзаменационная комиссия смотрела его в концертном зале “Россия”. Такая престижная площадка была отдана Алле не только из-за ее звездного статуса В то время дипломные спектакли всегда демонстрировались на хороших сценах - причем безо всякой арендной платы.

Председатель экзаменационной комиссии Леонид Осипович Утесов, ворчливый старикан, за всю программу ни проронил ни слова. Говорят, правда, что пару раз он прикладывал к глазам свой большой платок.

За год до того Утесов сам пришел на репетицию к Пугачевой, а потом долго-долго разговаривал с ней в полутемном зале. (По занятному стечению обстоятельств в тот же день Алла и руководитель “Рецитала” прослушивали кандидата на клавишные инструменты молодого усатого Игоря Николаева, игравшего тогда в каком-то цыганском ансамбле.)

Теперь, после спектакля, Леонид Осипович выждал паузу, потом бросил взгляд на остальных членов комиссии и провозгласил, слегка шамкая: “Тут может быть только одна оценка. Полагаю, возражений не будет?”

Спустя несколько дней Утесов вручил Алле диплом и произнес небольшую взволнованную речь.

Когда после церемонии она подскочила к Леониду Осиповичу и пригласила к себе домой на “сабантуйчик”, тот развел руками: “Это твой праздник, Аллочка. Мои уже все прошли”.

“Дома у Аллы, - пишет Полубояринова, - ее вчерашние однокурсники, выпив изрядно водки и шампанского, принялись довольно злобно шутить, что теперь-то они, дипломированные режиссеры, будут “ветки вить” из певицы Пугачевой. Подружка Аллы, сидевшая рядом с ней, шептала: “Ну ответь им, ответь!” - “Спокойно, Тамара, - успокаивала ее Пугачева, - улыбайся”.

Вскоре Тамара не выдержала и выбежала в слезах на лестничную площадку. Когда Алла стала ее утешать, та запричитала: “Ну как же ты можешь терпеть эти издевательства?”

- Могу. А ты скоро увидишь, где буду я, певица, и где они, режиссеры...

Стефанович

Это случилось еще задолго до “Орфея”. После концерта в каком-то Доме культуры за кулисами к Алле подошел худой человек и представился: композитор Александр Зацепин. Алла, конечно и так сразу догадалась, кто перед ней. “Кавказская пленница”, “Бриллиантовая рука”, “Иван Васильевич меняет профессию” - кто же не знал тогда первого шлягермахера советского кинематографа?

Я разыскал Зацепина в Париже, где он живет с 1982 года, и тот, чуть поразмыслив, согласился рассказать о своем общении с Аллой.

“Один музыкант, с которым я работал, - вспоминает Александр Сергеевич, - сказал мне, чтобы я сходил и послушал некую Пугачеву - это, по-моему, был концерт какой-то самодеятельности. Я действительно пошел. Она пела там “Посидим-поокаем” и очень мне понравилась. После концерта я с ней познакомился и чуть ли не сразу же предложил записать какую-то песню для фильма”.

Алле тогда очень польстило внимание Зацепина, и она, разумеется, сразу же согласилась. Тем более, что тогда, до своей “орфейской” славы часто нуждалась в финансовой поддержке. (Мама иногда спрашивала, нужны ли Аллочке деньги, но та небрежно махала рукой: да у меня этик денег... Это было, мягко говоря, блефом. Но Алла всегда старалась сама дать родителям денег - на Кристинку.)

Надо заметить, что у Зацепина уже тогда, в середине семидесятых, была своя домашняя студия - неслыханная роскошь! Такого никто не мог себе позволить - даже Пахмутова.

Алла приходила к нему домой, и они работали. Записывали песни к фильмам - “До свиданья, лето”, “Куда уходит детство?” Для Пугачевой то был очень недурной заработок. Мало кто знает, что знаменитая вещица “Волшебник-недоучка” тоже была сделана для фильма. Тогда московских мэтров заваливала заказами “растущая кинематография” азиатских республик. Их, в свою очередь, обильно финансировало государство: национальную, дескать, культуру нужно всемерно оберегать и поддерживать. На эти деньги переводились сотни километров кинопленок “Свема”. Так, то ли на “Туркмен фильме”, то ли на “Таджик фильме” готовилась картина для детей “Мудрый Ширак”. Зацепин со своим неизменным соавтором - поэтом Дербеневым сочинили песню мальчика, одного из героев фильма, который учился на всемогущего мага, но, как выяснилось, с пагубными для общества последствиями. Спела ее Пугачева. Песня, в отличие от убогого фильма, стала интернациональным хитом.

“В “Волшебнике-недоучке”, - вспоминает Зацепин, - Алла при записи вдруг не “попала” в припев - начала раньше времени: “Даром преподаватели...” Ойкнула, засмеялась... (Вообще это был редкий случай - она всегда пела очень точно.) Я сохранил этот неудачный вариант и потом оставил его в песне. Получилось, будто это сделано специально”.

Уже после “Орфея” Алла как-то в тревоге позвонила Зацепину:

- Тут будут со мной интервью в “Огоньке” делать. Хотят приехать ко мне домой, там фотографировать. Вы представляете - это в моей-то хибаре в Вешняках?

Александр Сергеевич не растерялся. Тут же предложил, чтобы Пугачева встречалась с журналистами в его квартире, где было не стыдно принять спесивую прессу. Они разыграли тогда целый спектакль. Алла с Кристиной приехала к Зацепиным, по дороге объяснив пятилетней дочке, что сейчас у них будет интересная игра. Аллу нарядили в шелковый халат зацепинской супруги, а сама супруга взяла на себя роль домашней прислуги певицы. Приехали журналисты. Алла вальяжно развалилась на чужом диване, Кристина с визгом носилась по многокомнатной квартире (играть так играть!).

- А там у вас что? - поинтересовались корреспонденты.

- А там моя Домашняя студия, - небрежно ответила Пугачева Поэт Леонид Дербенев тоже всячески опекал Аллу и говорил, что теперь ей надо подыскать хорошего режиссера, с помощью которого она бы окончательно утвердилась в своем звездном статусе.

Скоро он сообщил, что познакомит ее с одним режиссером “Мосфильма” - Александром Стефановичем.

“Во время нашей первой встречи у Дербенева, - говорит мне Александр Борисович, слегка грассируя, - Алла была, что называется, в ударе и полностью меня очаровала. Однако, когда спустя несколько дней я увидел ее на сцене, то особого восторга не испытал. Она пела лишь несколько песен с оркестром Орбеляна во втором отделении концерта. Держалась Алла как-то скованно и одета была в длинное черное платье с чудовищной искусственной розой, приколотой на колене...”.

Тем не менее “чудовищность” той розы не помешала начаться роману Стефановича и Пугачевой.

“Вместе с одним известным фотографом, - пишет Полубояринова, - на даче у последнего Стефанович проводил веселенькие вечера с красотками. Этих девушек они называли “маникухи” (очевидно, от слова “манекенщица”). Как-то Стефанович позвонил приятелю и сказал: “Старик, завтра никаких маникух! Я приеду с девушкой”. Фотограф понял, что режиссер имеет серьезные намерения”.

Стефанович был на четыре года старше Пугачевой. Сперва он работал в Ленинграде, потом устроился на “Мосфильм”. Снял несколько картин - ныне благополучно забытых: “Волшебство”, “История одной семьи”, “Дорогой мальчик”.

Новый возлюбленный перебрался в вешняковское жилище к “Пугачевочке”, как он ласково окрестил подругу.

“Это была крохотная, однокомнатная квартира, - вспоминает Александр Борисович. - На полу лежал матрац, практически никакой мебели...”

Однажды зимой Алла вернулась домой и увидела, что весь пол их комнатки покрыт елочной мишурой - то был оригинальный сюрприз Стефановича.

“Ну, как было не влюбиться?” - констатировала она спустя годы Скоро они поженились.

Но еще до этого Стефанович пытался “работать” с Аллой как режиссер. Вот что поведал мне он сам:

“Я составил определенный план действий, которому она, на мой взгляд, должна была следовать. Ей этот план понравился, а для меня было забавно придумывать образ, который миллионы людей станут принимать за реальный.

Итак, я предложил пять основных принципов.

Во-первых, форма “исповедальности”. То есть все песни должны исполняться от первого лица. У зрителя должно было сложиться впечатление, что перед ним на сцене раскрываются какие-то тайны личной жизни.

Во-вторых, надо было создать образ одинокой ранимой женщины. Это касалось не только отбора текстов. В сознание публики необходимо было внедрить образ одинокой женщины с ребенком, который бы вызывал сочувствие и у пэтэушницы, и у буфетчицы, и у студентки. Мой друг Валерий Плотников сделал серию фотографий Аллы с маленькой Кристиной. В придуманный мной “одинокий” образ я сам не вписывался, что меня вполне устраивало.

В-третьих, важно было не конкурировать с западной и, так называемой, полузападной эстрадой. Тогда очень модны были песни с акцентом. Эдита Пьеха, югославская, болгарская эстрада воспринимались как иностранные, как некий фирменный знак, как лучшее. Алла должна была стать певицей, которая поет на современном русском языке и таким образом заполнить пустующую нишу.

В-четвертых, мною была придумана такая формулировка - “Театр Аллы Пугачевой”. Эти слова я написал ей в книжке в один из первых дней нашего знакомства. “Смотри, - говорю, - это главная заповедь”. - “В каком смысле?” - спросила Алла. - “Каждая твоя песня должна быть маленьким спектаклем, потому что ты человек с актерскими способностями, и надо сделать спектакль с минимумом реквизита - обыгрывать платья, обыгрывать детали декораций, если они существуют, обыгрывать микрофон, который может быть в какой-то момент бокалом, в какой-то момент скипетром... В этом театре на площади должен действовать закон зрелища - после клоуна выходит слон, а после слона фокусник. И лучшая подводка к исповеди - это веселая песенка”.

И, наконец, последнее. “Бунт” на эстраде. Отказ от “гражданской” тематики. Была даже продумана стратегия влияния на общественное мнение, то есть точная дозировка каких-то уходов “в тень” и эффектных появлений с новым скандалом. Мы постоянно обсуждали: нужно ли какой-то слух муссировать дальше или, наоборот, лучше пригасить его.

Легко убедиться, что этот придуманный образ “работал” целых двадцать лет”.

Теперь, после монолога Стефановича, я позволю себе обратиться к воспоминаниям других людей, близко знавших в то время Аллу.

Стефанович действительно педантично составил “план-конспект” жизни певицы. Однако он содержал куда больше пунктов чем привел в беседе со мной Александр Борисович. И творческая часть этого плана уступила материальной. “Я научу тебя, как быть богатой женщиной”, - любил повторять Стефанович жене.

Скажем, один из пунктов игриво был назван им так - “инвалидная коляска для звезды”. Расшифровывалась эта мрачноватая шутка, как приобретение “мерседеса”. Именно “мерседеса” - даже не “Волги”! Это в 1976 году...

Там же значилась и квартира и еще много разных бытовых радостей.

Нельзя сказать, что Алла стремилась к аскетизму и наслаждалась жизнью в своей вешняковской квартирке, но работать на износ, только для того, чтобы приносить в дом больше и больше денег, она тоже не была готова. Но приходилось. Кстати, потом, незадолго до развода, существенную часть этих денег Стефанович снял с пугачевской сберкнижки, куда он предусмотрительно попросил ее вписать свое имя.

Что же касается сценического образа, то Пугачева сама уже тогда подумывала о маленькой книжке “Секреты волшебства на эстраде”. Всего этих секретов насчитывалось 367 - немного больше, чем у Стефановича. (Хочется верить, что теперь-то она эту книгу сделает.)

Между прочим, и свой брак со звездой Александр Борисович вовсе не скрывал, как он уверяет. Полубояринова пишет, что иногда доходило до курьезов, как, например, однажды в Сочи, когда Алла получила из зала записку: “Кто ваш муж?” А Пугачева ответила, что для своей публики актриса всегда должна быть свободной. Тогда Стефанович, сидевший в зале, вскочил и буквально закричал: “Нет, нет! У нее есть муж! Это я!” А потом еще долго ругался с Аллой в гостинице.

Именно Стефанович приучал Пугачеву к регулярным возлияниям. Каждый вечер он обязательно предлагал осушить “три рюмочки”.

В 1978 году на экраны вышел фильм “Женщина, которая поет” (ему будет посвящена следующая глава). Но Алла уже никак не хотела останавливаться: кино безумно влекло ее. Понятно, что эти чаяния имели под собой вполне добротную основу в лице мужа-режиссера.

Стефанович в то время как раз ставил фильм “Пена” по сатирической пьесе Сергея Михалкова (почему-то его собственные сыновья Никита и Андрон пренебрегли творчеством “патриарха советской литературы”). Алла написала для “Пены” песню и, более того, даже про мелькнула там в эпизодической роли. Но их с супругом творческие планы простирались значительно дальше. В 80-м году они начали снимать картину “Рецитал”.

В интервью журналу “Клуб и художественная самодеятельность” Пугачева говорила о будущем фильме.

Открою только, что героиня - тоже певица. Зритель встретится с ней в самые трагические дни ее жизни, когда она поняла, что теряет голос и должна навсегда распрощаться с искусством...

Александр Стефанович является и автором сценария, который написан вместе с кинодраматургом Александром Бородянским. Я надеюсь, что на этот раз (т.е. после “Женщины...” - авт.) серьезных споров с постановщиком не возникнет, поскольку он является моим мужем. Ну а если серьезно, то его работы говорят об определенной тенденции, и в данном случае мне будет приятно, что я работаю с единомышленником”.

Но работы с “единомышленником” не получилось.

“Отношения наши в то время уже нельзя было назвать хорошими, - вспоминает Стефанович. - Но мы договорились, что будем работать и как профессионалы доведем работу до конца...”

“Всезнающие дамы с “Мосфильма”, - пишет Полубояринова, - сплетничали, что одной из причин резкого ухудшения отношения между супругами была некая постельная сцена с участием Стефановича и одной девицы. Пугачева случайно застала их вместе, после чего во время съемок не сдержалась. Когда Стефанович стал делать ей некоторые замечания по роли, Алла вдруг закричала на всю площадку: “И ты еще будешь мне указывать, говнюк?”

Стефанович подскочил к жене и зашептал: “Тише, Пугачевочка, тише! Цивилизованная семья - это не счастье, а видимость счастья Мы с тобой должны создавать эту видимость”.- Видимость?! Счастье?! - вскричала Алла. - Для тебя счастье - это моя машина, и сейчас это счастье станет видимостью.

Пугачева схватила первую попавшуюся под руку железяку и, подбежав к машине, начала с упоением бить в ней стекла. Бледный Стефанович вздрагивал при каждом ударе.

Понятно, что о продолжении съемок уже речи не было...

Спустя какое-то время Стефанович приступил к съемкам другого фильма - “Душа”. Молва утверждала, что бывший муж Пугачевой в качестве этакой “культурной” мести пригласил на главную-роль в этой картине Софию Ротару - неизменную сценическую соперницу Аллы. Об их взаимной неприязни слагали чуть ли не песни. Но Александр Борисович отрицает какие-либо мстительные мотивы в своем выборе.

“Действительно, когда фильм “Рецитал” закрыли, я особенно не возражал, но через год был написан другой сценарий, с другим названием и для другой актрисы”.

Правда, “Душа” не имела и третьей доли того успеха, что “Женщина, которая поет”.

Борис Горбонос

В июле 1975 года, когда по телевизору показывали финал конкурса “Золотой Орфей”, в одном из подмосковных Домов творчества его с любопытством наблюдали Александр Зацепин с Леонидом Дербеневым и одна из редакторов киностудии “Мосфильм” Любовь Цицина.

После того, как Пугачева спела “Арлекино”, Дербенев вымолвил:

- А что, ведь с ней можно было бы сделать хороший музыкальный фильм.

- Да, - согласился Зацепин. - А то у нас или хорошая певица, но плохая артистка или наоборот. А тут - такое удачное сочетание. В разговор вступила Цицина: - Ну, если ты, Саша, - она обратилась к Зацепину, - взялся бы написать музыку, то я бы у нас на “Мосфильме” нашла сценариста. - Для Аллы - напишу, - заключил Зацепин.

Вскоре после того разговора в Доме творчества Дербенев пригласил Аллу к себе домой и поведал об идее фильма с ней. Алла пришла в полный восторг. Собственно, она уже давно к этому готовилась, даже грезила кино. Общалась с какими-то режиссерами, сценаристами, обольщала, заигрывала... А тут взяли и сами предложили ей!

(Кстати, Пугачева очень любит цитировать фразу Воланда из своего любимого романа “Мастер и Маргарита”: “Никогда и ничего не просите! Никогда и ничего, и в особености у тех, кто сильнее вас. Сами предложат и сами все дадут”.)

Дербенев и Цицина познакомили Аллу со сценаристом Анатолием Степановым. Они пообщались. Выяснилось, что Пугачева приглянулась Степанову еще на Пятом конкурсе артистов эстрады.

“Меня привлекали в Алле, - говорит Анатолий Яковлевич, - ее московское начало и этакий простонародный нонконформизм”. Месяца через три он написал сценарий. “Многое в своем сценарии я просто угадал- например, деревянный дом, где героиня Анна Стрельцова провела детство. Какие-то черты характера.:.”

По словам Цициной, курировавшей этот фильм, как редактор “Мосфильма”, получилась очень симпатичная психологическая история. “Но Алле было нужно совсем другое - музыкальный фильм о себе. Поэтому текст три раза переписывался под ее давлением”.

Насчет “давления” до сих пор много непонятного. Например, сам Степанов говорит, что сценарий переделывался по требованию чиновников из Госкино. Они сразу начали морщиться:

- Зачем вам снимать фильм с этой развязной девицей. Есть же, например, Эдита Пьеха

А режиссер картины Александр Орлов рассказывает свою версию событий. (Кстати, работать над фильмом его пригласила сама Пугачева: раньше она пела за кадром в нескольких его работах.)

“Съемки оказались под очень серьезным контролем “сверху”. Может, все было бы спокойнее, если бы сама Алла не объявила раньше времени об этой картине. А вышло следующим образом. В газете “Труд” на первой полосе была помещена небольшая фотография Леонида Ильича Брежнева с новогодним поздравлением Советскому народу, а внутри газеты - огромная, в пять раз больше, фотография Пугачевой и интервью с ней - на целый разворот. Ну и в ЦК и Госкино, конечно же, сразу же очень заинтересовались картиной: стали контролировать тексты диалогов, сюжетные линии, взаимоотношения героев, костюмы персонажей... Все это мало способствовало творческому процессу, но при этом мы понимали, что фильм позволит Алле взлететь на небывалую высоту. Это понимали и наверху, считая, что с точки зрения идеологической картина создавала излишний культ личности певицы”.

Тогдашний председатель Госкино Филипп Тимофеевич Ермаш в беседе со мной выказал крайнее недоумение в связи с заявлениями Орлова:

- Ну, кто-то, может, и был огорчен, что Пугачева появится на экране, но не до такой уж степени. Не знаю... У меня даже есть пластинка с автографом, подаренная мне Аллой.

Во всяком случае, по общему мнению, последний вариант сценария оказался намного хуже предыдущих. Тем не менее, съемки начались. Правда, с опозданием на полтора года - в начале 77-го. И на другой натуре - не в Литве, как планировалось изначально, а в Сочи.

К тому же обнаружились некоторые сложности с актерским составом. Проблем не возникло лишь с Аллой Будницкой - супругой режиссера и доброй приятельницей Пугачевой. Некоторые артисты, к которым Орлов обращался, просто отказывались из-за того, что центральной фигурой здесь была Алла.

Актер Николай Волков, сыгравший одну из ролей в фильме, вспоминает:

- Я сразу согласился сниматься, как только узнал, что передо мной отказались “обслуживать взбалмошную Пугачеву” несколько известных актеров. Я же был поражен ее внутренней силой, даже несмотря на некоторую вульгарность. Она вовсе не выглядела высокомерной примой. Очень веселенькая...

Многим съемки этого фильма запомнились как этакая увеселительная прогулка в Сочи, “пикник на обочине”, по выражению того же Волкова. Пока готовилась “натура” и налаживалась техника, актеры сидели в ресторанчике на пляже, потягивая вино. По вечерам Алла со своей компанией, включая навещавшего ее Стефановича, возвращалась в приморскую гостиницу, где каждый вечер устраивались достаточно буйные празднования очередного съемочного дня. Все местные жители и отдыхающие стягивались поближе и с простодушным интересом наблюдали за вакханалией столичных знаменитостей.

Днем они тем более не оставляли своим вниманием съемочную группу.

“Однажды во время перерыва, - продолжает режиссер Александр Орлов, - вокруг Аллы собралась большая толпа, и все стали просить у нее автографы. Но поскольку на пляже у многих людей просто не нашлось на чем писать, стали подбирать гальку и Алла расписывалась на камушках. В конце концов, когда мы вернулись на берег продолжать съемку, то к нашему ужасу обнаружили, что гальки на пляже просто не осталось”.

По словам сценариста Анатолия Степанова, Стефанович пытался принять деятельное участие в судьбе картины, и “под его руководством Алла нередко взбрыкивала”. Но Пугачева и без влияния своего мужа хотела максимально влиять на ход всей работы. Она даже непосредственно займется монтажом фильма, но потом его все равно придется перемонтировать.

“Алла боялась играть кого-то другого, а не себя, - говорит Степанов. - Но я видел ее в пробах - она прекрасная драматическая актриса. Но так как Пугачева пыталась быть похожей исключительно на себя, то получилось много отсебятины. Так, например, в фильме не было никакой развязки личной жизни героини - только эстрадная. Несколько сцен пришлось потом просто доснимать. Но зато вот там она уже сыграла по-настоящему. Тогда Алла призналась мне, что наконец поняла, как надо было все делать”.

Композитором фильма, как и задумывалось с самого начала, стал Александр Зацепин. Он написал несколько песен, в том числе и ставшую невероятно популярной “Кто, не знаю, распускает слухи зря...”

“Я тогда попросил Дербенева изменить там слова, - вспоминает Александр Сергеевич. - Мне казалось, что этот припев - “так же как все, как все, как все” - звучит неудачно. Но Алла сказала, что нет, у нее это хорошо получается”.

(Спустя несколько лет эту песню исполнит один французский певец. В его варианте в припеве будут звучать слова “такси, такси”. Так он на слух воспринял русский текст.)

Скоро Зацепин услышал о том, что в картину собираются включить песни никому не известного Бориса Горбоноса. Он стал выяснять подробности, и ему сообщили, что это некий молодой парень, живущий в Люберцах. И самое ужасное, что он парализован. Но как может - пишет музыку. Грех не помочь такому человеку.

Зацепин, который прекрасно осознавал свой статус, остался крайне недоволен благотворительностью за его счет:

- На “Мосфильме” я сказал, что не хочу, чтобы в фильм попали чьи-то чужие песни. Там на меня посмотрели очень косо, потому что я вот не захотел помочь несчастному мальчику... Тогда я пошел к директору студии Сизову и сообщил ему, что отказываюсь от работы в этом фильме; пусть музыку к нему пишет Горбонос. Но Сизов меня уговорил, сказав, что в таком случае фильм будет закрыт, пропадут деньги и прочее.

Мифическим Борисом Горбоносом оказался не парализованный юноша, а пышущая здоровьем Алла Пугачева. Эту легенду она сочинила в соавторстве со Стефановичем

Тот все время доказывал жене, что она должна петь собственные песни (после нескольких забытых ранних опытов Пугачева больше не пыталась сама писать). Помимо творческого удовлетворения это сулило и прямую финансовую выгоду - если работать для телевидения или кино. В этом случае накапливалось сразу приятное множество пунктов, по которым должны были платить гонорары и авторские отчисления: за репетицию, за запись, за съемку и - очень немало - за само произведение. Загвоздка заключалась в том, что на телевидении и киностудиях имели право официально работать и получать деньги лишь члены Союза композиторов.

Чтобы обойти эти формальности, и потребовалась жалостливая сказка про люберецкого бедолагу.

Правда, остается невыясненным, как Алла рассчитывала получить гонорары за произведения чужого для нее Горбоноса, но, в конце концов, это можно было уладить. Пока же снимался фильм, у Пугачевой вышла ее первая большая пластинка “Зеркало души”. На этом “гиганте” - как их тогда называли в Союзе - тоже удалось разместить три песни под авторством Б.Горбоноса. “Зеркало души”, между прочим, разойдется колоссальным даже для такой страны как СССР тиражом свыше четырех миллионов экземпляров.

Когда на “Мосфильме” вдруг засомневались в реальности этого самого Горбоноса (кстати, Стефанович тут просто воспользовался именем своего одноклассника), то заговорщики решили усугубить мистификацию.

“Я привел Аллу в мою съемочную группу, - рассказывает Стефанович, - нарядил в свой пиджак, рубашку, галстук, гримёр сделал ей усы, парик... В таком виде ее сфотографировали.

В конце концов, на “Мосфильме” провели расследование, выяснили, что такого композитора нет, но было уже поздно. Фильм выходил на экраны”.

Потом в журнале “Клуб и художественная самодеятельность” даже опубликуют фотографии всего процесса превращения Пугачевой в Горбоноса, что лишний раз заставит советский народ восхищаться его любимой Аллочкой, тем более, что роль Стефановича в этой буффонаде никак не будет обозначена.

В печали останется лишь один человек - Зацепин:

- Я очень обиделся на Аллу за этот обман. Они практически перестанут общаться, а в начале восьмидесятых композитор уедет из страны.

Заглавную песню - “Женщина, которая поет” - написала тоже Пугачева. Она взяла стихи народного поэта Кабардино-Балкарии Кайсына Кулиева, но слегка переиначила слова. Исходный текст был написан от лица мужчины и рефрен гласил - “ту женщину, которую люблю”. Редакторы с “Мосфильма” специально связывались с Кулиевым, чтобы он дал свое добро на эту переделку, и тот с удовольствием согласился, хотя, судя по всему, не очень хорошо понимал, о чем вообще идет речь.

Но в этой песне у Аллы был композитор-соавтор - Леонид Гарин.

“На протяжении нескольких лет, - пишет Полубояринова, - Гарин общался с Пугачевой очень близко. Настолько, насколько могут быть близки мужчина и женщина. Он не принадлежал непосредственно миру эстрады, поскольку был джазовым музыкантом, вибрафонистом, но при этом слыл человеком очень активным и, как сейчас бы сказали, заядлым тусовщиком. И внешность имел демоническую. Он глупо погиб спустя три года после “Женщины, которая поет”.

В том же самом Сочи проходил какой-то фестиваль советской песни. Будучи, видимо, в подпитии, Гарин с кем-то повздорил. (Леонид вообще очень много пил.) Его сильно толкнули, он упал, ударившись затылком об асфальтовый бордюр и тут же умер. На том фестивале в Сочи была и Алла. Потом в музыкальных кругах поползли слухи, что его убили, что Алла чуть ли к этому не причастна и прочий бред”.

Пугачева и сейчас иногда называет “Ленечку Гарина” в числе тех немногих людей, кто знал о ней все.

Когда фильм был почти готов, то руководству “Мосфильма” представили отснятый материал. - Что-то тут все песни про любовь, - заметило руководство. - А гражданская тематика совсем не затронута...

- Я эту тематику никогда и не трогала, - возразила Пугачева.

- Могут возникнуть проблемы...

“Тогда директор студии Сизов придумал очень хороший ход, - вспоминает режиссер Александр Орлов. - Он предложил нам поехать в Тольятти на концерт Пугачевой, где должны были в изобилии присутствовать представители рабочего класса, и снять ее там. Тогда будет видно, что простой народ очень любит певицу. Даже без гражданских песен”.

...По результатам опроса читателей журнала “Советский экран” Алла Пугачева была признана лучшей киноактрисой 1978 года.

...Госкино присвоило “Женщине...” так называемую “третью категорию”, т.е. как фильму, представляющему, мягко говоря, не самый большой интерес для прокатчиков, как фильму, предназначенному для редких клубных просмотров. Кино журналисты и вся творческая интеллигенция его громила, попутно скорбно напоминая, что единственной удачей певицы были песни “с лицом” Барбары Брыльски. Пугачева еще несколько лет будет устало объяснять критикам, что “фильм получился не плохой и не хороший - а музыкальный”.

А у широких народных масс картина имела колоссальный успех, установив какие-то удивительные рекорды кассовых сборов.

“Нам нигде не давали прохода, - восклицает Алла Будницкая. - В первую очередь, конечно, Пугачевой. Как-то после аллиного концерта мы должны были поехать к ней домой. Но мы сидели с ней в гримерке и никуда не ехали. Я наконец спрашиваю: “Алла, когда же мы поедем?” - “Куда ехать, - отвечает она. - Ты посмотри вниз”. Я выглянула на улицу и увидела огромную толпу молодых людей, которые ждали ее выхода. Оказывается, она уже не могла выходить на улицу после концерта без помощи милиции и дружинников.

Когда же мне с мужем удалось-таки пробраться к ее машине (сама Алла еще не вышла), то оказалось, что все замки были забиты спичками: специально, чтобы она задержалась тут хотя бы на какое-то время. Замки с трудом очистили, и потом милиция почти что на руках донесла ее до машины. Когда же дверцы захлопнулись, я увидела, как к стеклам приплюснулись лица и машина затрещала...”

“Короли” и “соловей”

“Я точно помню дату нашего знакомства с Аллой. 26 мая 1978 года”, - улыбается Евгений Болдин.

Он из тех мужчин, которые, кажется, уже родились в дорогом пиджаке и галстуке. Высокий, красивый, респектабельный.

К моменту встречи с Пугачевой Болдин работал директором программ фестивального отдела Росконцерта. Того самого отдела, куда считали незазорным ходить “на поклон” все звезды советской эстрады. Причем Евгений Борисович оказался там самым молодым сотрудником.

Когда в Росконцерте в стал в опрос о том, чтобы взять к себе Пугачеву, кто-то предложил заняться этим именно Болдину.

Алла к этому времени уже успела основательно поругаться со всеми начальниками Москонцерта и - что самое неприятное - с тамошней партийной организацией. Этот конфликт имел психологическую и финансовую подоплеку. Пугачева уже стала несомненной эстрадной звездой, но в Москонцерте с большим трудом и неохотой реагировали на ее стремительно изменявшийся статус. Долгое время за сольный концерт она получала унизительную ставку 14 рублей 75 копеек. Затем, в результате непрерывной борьбы, ее чуть повысили до 17 рублей, потом до 19-ти, но дальше планки в виде 21 рубля 50 копеек тариф уже не поднимался “В Росконцерт она пришла уже как звезда, - говорит Болдин, - поэтому все эти вопросы решать было гораздо легче”.

Итак, Евгений Борисович приехал к Алле в Вешняки. Они просидели на кухне три часа, немного выпивая и обстоятельно беседуя о будущей совместной работе.

“Нам хватало о чем беседовать, - говорит Болдин. - У Аллы не было тогда ни своего коллектива, ни своего звукорежиссера, ни своего костюмера, ни своей аппаратуры - ничего не было. Все это она должна была получить в Росконцерте”.

Справедливости ради надо сказать, что на самом деле коллектив у певицы был. Но формально он ей не принадлежал. С 77-го года она работала с ансамблем “Ритм”, “прописанном” в приличном удалении от столичной эстрады - в Харьковской филармонии. (Тогда украинское “подданство” не имело значения.)

С городом Харьковом Аллу связывали особые отношения. В тамошнем Театре комедии в качестве администратора работала тетя Муся, которая была женой кого-то из родственников Аллиного отца. (“Типичная еврейка”, - замечает Евгений Борисович Пугачев.) Алла была с ней очень слабо знакома, пока не оказалась на гастролях в Харькове. Тетя Муся с веселым провинциальным напором “набросилась” на дальнюю родственницу, и столичная звезда не только не отвергла ее притязаний, но наоборот -приняла с распростертыми объятиями. С тех пор тетя Муся стала очень близким для Аллы человеком. Она часто наезжала Москву и активно помогала Пугачевой в ее концертной деятельности. Но кроме этого, как уверяют те, кто хорошо знал обеих, “тетя Муся со своим здоровым и разудалым отношением к жизни имела для Аллы очень важное духовное значение. Она постоянно создавала какую-то атмосферу радости”.

“Алле, с ее частыми внезапными депрессиями, - пишет Полубояринова, - был необходим рядом такой человек. Хотя и любимая тетя Муся иногда могла ей надоесть”.

Именно тетя Муся, когда у Аллы случился сильнейший душевный кризис, разыскала для нее знахарку по имени Елизавета. Алла совершенно по-бабьи, по-деревенски предпочитала иметь дело с людьми такого рода, нежели с психологами или психотерапевтами. Например, в этом случае она была уверена, что ее “сглазили”, поэтому медики бессильны.

Елизавета жила в Рязанской области, в городе Сапожок и была женщиной совершенно безграмотной, но отзывчивой, так что слава о ее искусстве простиралась до Москвы. Тетя Муся сперва съездила одна, поговорила со знахаркой, удостоверилась в ее “квалификацию). Потом привезла Аллу.

Дальнейшему мне сложно дать какую-либо научную оценку. Но Пугачева после общения с Елизаветой явно воспрянула. Интересно и то, что знахарка предсказала тогда Алле еще большую известность, трудности со здоровьем и неравный брак.

Алла потом не раз наведывалась к Елизавете до самой ее смерти. Причем, эти визиты всегда держались в тайне.

Но к представителям оккультных наук Пугачева обращалась и раньше. Например, после расставания с Миколасом она посетила некого экстрасенса - или просто колдуна -обитавшего опять-таки за пределами Москвы (будто в столице их не хватало).

Тогда Аллу больше всего мучали вопросы ее неустроенной жизни. Тот экстрасенс провозгласил, что у Пугачевой слишком много гордыни. Надо усмирить ее, тогда и муж добрый явится. Словом, ей был предложен традиционный выбор между семьей и карьерой. Результат выбора нам известен.

Потом контакты Аллы с экстрасенсами и чудотворцами происходили еще не раз. Причем не всегда завершались благополучно для Пугачевой. Хорошо известен случай, когда на нее набросилась знаменитая Джуна и несколько повредила лицо. У Аллы Борисовны до сих пор остались шрамы.

Не раз Алла встречалась с “белым магом” Юрием Лонго.

“Я, конечно, не могу рассказать всего, - говорит мне Лонго, - но она, в основном. консультировалась со мной на предмет открытия чакр, энергетических каналов... Но вообще Алла сама очень хороший экстрасенс.

Я заметил ей, что она черпает свою энергию в конфликтных ситуациях, в скандалах, в ругани вокруг своего имени - и Алла со мной полностью согласилась, но добавила, что для мощного энергетического всплеска ей не хватает шумного провала”. Возможно, она получила желанный заряд на “Евровидении”.

Итак, первым вопросом, который должен был решить Болдин, стал перевод ансамбля “Ритм” из Харьковской филармонии в Росконцерт. А о том, что Евгений Борисович сразу получит должность директора коллектива А Б.Пугачевой, они договорились еще на Вешняковской кухне.

“Нам выдали наш первый комплект концертной аппаратуры “Б ИГ”, - вспоминает Болдин. - Мы были счастливы и считали себя богатейшими людьми. Нам тогда очень помогал начальник управления снабжения Минкульта. В то время еще ни у кого ничего не было. Я оказался первым директором коллектива, получившим комплект световой техники, чтобы возить его по гастролям”.

Тем временем приближался международный конкурс “Сопот-78”.

В предыдущем году СССР там представляла певица Роза Рымбаева, что не повлекло за собой, как планировалось, триумфа советского эстрадного искусства. Теперь Сергей Георгиевич Лапин, председатель Гостелерадио - а именно эта организация отправляла артистов в Сопот - пригласил для беседы Пугачеву.

Дело в том, что сообразительные чиновники из музыкальной редакции ТВ уже давно рекомендовали Лапину направить на конкурс Пугачеву - как беспроигрышный вариант. Теперь и сам Сергей Георгиевич утвердился в этом решении.

- Алла, - обратился он с почти нежной улыбкой, - вы должны ехать. Мы несколько лет не завоевывали в Сопоте первых мест.

(В отличие от большинства партийных боссов Лапин, побывавший послом в Австрии и Китае, имел некоторое представление о правилах этикета и обращался к артистам и прочим интеллигентам на “вы”.)

- Хорошо, Сергей Георгиевич, - улыбнулась Пугачева. - Я конечно же поеду. Странно, что вы раньше меня туда не отправляли... Лапин молча развел руками. - Но мне не нужно первого места, - продолжила Алла. - Я должна получить гран-при. - Это было бы замечательно, но излишняя самоуверенность может лишь повредить. Я буду настраивать руководство на первое место... А что вы там будете петь? Надеюсь, не “королей” этих? - Ну, это мы еще подумаем Песня “Все могут короли” композитора Бориса Рычкова как-то сразу вызвала раздражение власти. Вроде бы ничего крамольного в этих бесхитростных словах Дербенева и не содержалось:

“Жил да был, жил да был, жил да был один король.

Правил он, как мог, страною и людьми.

Звался он, звался он, звался он Луи Второй...

Но, впрочем, песня не о нем, а о любви”.

И все-таки власть с параноидальным упрямством находила тут что-то “не то”. “Король” был фактически под запретом на радио и телевидении.

Покойного Сергея Георгиевича Лапина отнюдь нельзя назвать ограниченным самодуром.

Кроме того, он очень хорошо играл в шахматы, и тут трудно удержаться от искушения провести параллели между игрой на доске и игрищами в кабинетах Кремля, Старой площади, Останкино.

Александр Николаевич Яковлев, отвечавший в то время в ЦК КПСС за пропаганду, говорит:

“У Лапина был хороший вкус, и он умел оценить настоящий талант. Думаю, что к Пугачевой он относился хорошо. Но вы поймите - на него шел очень сильный нажим со стороны той же эстрадной публики. Люди же понимали, что растет певица, которая забьет их, а он не хотел ссориться со столпами и, как мог, маневрировал.

Помню, вдруг пошел откуда-то слух, что Лапину запретили давать Пугачеву в эфир. Начинаю выяснять - почему, чье распоряжение. Но тогда же никто никогда ни на кого не ссылался. “Кто, - спрашиваю. - Генсек?” - “Да нет...” - “А кто?” - “Да вот там...” Тут я рассердился: “Или вы говорите, кто или не выдавайте ваши собственные пристрастия за чье-то “там”.

А сколько я начитался писем в ЦК! - от артистов, от писателей, когда одни жаловались на других.

Все мы - рабы своего времени, рабы времени...”

Один из бывших руководителей музыкальной редакции телевидения рассказывал мне, как к Лапину явилась взволнованная Эдита Пьеха и угрожала, что если в передаче “Песня года” Пугачева будет петь две песни, а она лишь одну, то Эдите Станиславовне ничего не останется, как покончить жизнь самоубийством. Сергей Георгиевич постарался успокоить певицу.

Но в Пасхальную ночь Центральное ТВ лукаво ставило в эфир концерты Пугачевой - дабы народ сидел дома и смотрел ее, а не Крестный ход. Таким образом, как остроумно заметил известный тележурналист Леонид Парфенов, в СССР был опровергнут старый тезис о том, что “Битлз” популярней, чем Иисус Христос (имеется в виду знаменитое высказывание Джона Леннона 1966 года.)

Сама Пугачева не так давно вспоминала, как она приходила к Лапину и говорила, что хорошо бы по субботам делать что-то вроде телевизионных дискотек для молодежи. Лапин выслушивал ее и вдруг спрашивал: “Скажите, а вы любите Обухову?” (“И я понимала, что все бесполезно”, - резюмирует Алла Борисовна.)

Непростым человеком был Сергей Георгиевич Лапин. Но, впрочем, песня не о нем...

В августе 1978 года Алла поехала в Сопот. Теперь ее уже экипировали по-настоящему - не как на “Золотой орфей” три года назад. Модельер Зайцев - тогда еще не Слава, а Вячеслав - сшил Пугачевой сценическое платье - знаменитый красный “балахон”, который, под стать своей владелице, произведет революцию. Стефанович полагает, что “балахон” остается самым лучшим концертным нарядом его бывшей супруги, “потому что скрывал недостатки фигуры и давал большие возможности для трансформации. А все эти мини-юбки на не очень молодой женщине выглядят смешно”.

...Накануне выступления в Сопоте у нее началось воспаление легких.

Ее пытались отговорить от выступления: слабость, температура, затрудненное дыхание - все эти симптомы никак не способствовали удачному выступлению.

“Воспаление легких пройдет, - ответила Пугачева. - А Сопота больше не будет”.

Она спела “Все могут короли”. На всю Восточную Европу и весь Советский союз. Пока в московских кабинетах боязливые чиновники держались за сердце, за голову, за телефонную трубку - в польском курортном городе публика кричала певице “Бис!” Хотя на подобных мероприятиях действует жесткий запрет: нельзя бисировать песню ни кого из конкурсантов.

На пару дней в Москве забыли о подрывной деятельности в Польше антикоммунистического профсоюза “Солидарность”.

Пугачева получила гран-при - “Янтарного соловья”. Когда потом ее спросили, как же она пела с воспалением легких - не просто пела, носилась по сцене, “заводила” зал, - Алла ответила:

- Думаете, я что-то там ощущала? На сцене проходят все болезни!

После Сопота “Королей”, можно сказать, реабилитировали. Теперь было бы глупо не крутить песню по радио и телевидению. Но “наверху” ее вовсе не полюбили.

Был случай, когда в честь очередного милицейского праздника устраивался концерт в Колонном зале Дома союзов. Аллу, естественно, пригласили выступить. (Милиция и военные всегда были от нее без ума и настойчиво звали на все свои торжества.)

Перед концертом начальник Политуправления МВД, курировавший подобные мероприятия, упрашивал Пугачеву:

- Пой, что хочешь. Пой, сколько хочешь. Об одном умоляю - не пой этих своих “Королей”.

- Хорошо, не буду, - кротко ответила певица.

- Аллочка, обещай мне, что не будешь петь “Королей”! Там в зале будут все! - генерал многозначительно поднял глаза вверх. - Обещаю, обещаю...

Алла вышла на сцену. Исполнила одну песню (апплодисменты), вторую (бурные апплодисменты), третью (апплодисменты, переходящие в овацию)...

Потом запела “Все могут короли”. На припеве подбежала к авансцене, выкинула вперед правую руку и стала буквально тыкать пальцем в первые ряды, где сидел Щелоков, министр внутренних дел, его зам Чурбанов, зять Брежнева. В другой раз Пугачева должна была выступить на празднике у военных. Она уже ходила за кулисами, когда к ней подскочил один из заместителей министра обороны СССР:

- Так, пойте про “Даром преподаватели...”, про эти... про дожди, но - никаких “королей”!

- Меня сюда пригласили выступать, а не выслушивать ваши советы, - раздраженно произнесла Алла - Буду петь, что сочту нужным.

" Это наш концерт и вы будете петь, что скажут! - Ах, это ваш концерт?! Алла резко развернулась к своим музыкантам, которые уже стояли с инструментами, готовые к выступлению:

- Так, ребята! Собираемся и уходим отсюда! И стремительно пошла прочь от сцены.

Роман с Болдиным, как понятно теперь, оказался неизбежным. “Он был очень умен, пишет Полубояринова, - очень галантен, очень предприимчив. Болдин мог казаться слегка флегматичным, чуть рассеянным. Но это лишь придавало ему особое обаяние.

Но самое главное - он всегда был рядом с Аллой - с утра до вечера: шли постоянные гастроли. Поэтому вполне естественно, что с какого-то момента они с Жекусей (так она его окрестила) уже не расставались и на ночь”.

“Стефанович очень стремительно из жизни Аллы выпадал”, - комментирует мне тогдашнюю ситуацию сам Болдин.

В 1980 году Пугачевой и Стефановичу досталась, наконец, новая квартира. Из Вешняков им предстоял переезд на улицу Горького.

Надо сказать, что в квартирном вопросе Стефанович опять-таки сыграл свою роль. Дело в том, что к этому моменту у Аллы, как ни странно, не было еще никаких официальных званий и титулов - артистка Росконцерта и все. А если кто подзабыл, то следует вспомнить, что всякая ученая степень, звание или правительственные награды имели, помимо всех прочих, еще и сугубо утилитарное значение. В данном случае выражавшееся в метрах жилплощади.

Стефанович числился членом Союза кинематографистов, а это в ту пору значило немало.

“Я до ставал какие-то справки для дополнительной жилплощади, - говорит он. - И в результате нам дали огромную по тем временам квартиру - четырехкомнатную...”

Один из приятелей Аллы вспоминает, что когда она только получила это жилье, то как-то с небольшой компанией приехала его осмотреть. Номер кваритиры был 13. “Ну, а какой еще может у меня быть? - засмеялась Пугачева. - Любимое число. Счастливое, можно сказать”.

Там еще не было вообще никакой мебели - голый паркет и стены. На полу расстелили плащи, уселись. На газетах разложили закуску и выпивку, разлили.

“За мой новый дом!” - со стаканом в руке провозгласила ликующая новоселка и тихо добавила: “Господи, неужели? Неужели буду жить как человек?”

Все радостно зазвенели стаканами, выпили. Алла вскочила, подошла к окну, дернула щеколду, распахнула:

“О! Ресторан! Как называется? - прищурилась. - Ага! “Охотник”! Вот здесь я буду обедать!”

...У Стефановича имелось оригинальное хобби - переделка жилых помещений. Поэтому, ознакомившись с планировкой новой квартиры, он составил свой план ее реконструкции, который включал даже возведение настоящего камина.

Надо все сделать тут так, чтобы Ротару повесилась”, - любил повторять Александр Борисович и скупал предметы антиквариата. Потом рабочие сносили какие-то внутренние стены (тогда это воспринималось как дерзость), и в результате все комнаты оказались связанными между собой.

Эта особенность знаменитой квартиры Пугачевой потом сыграет вспомогательную роль в ее личной жизни. Когда она в ярости или озорном упоении захочет погонять кого-нибудь, то вся кутерьма будет происходить по кругу - из комнаты в комнату - до изнеможения.

Но жить в перестроенной по его смелому проекту квартире Стефановичу почти не доведется.

“Когда они с Аллой уже разводились, - пишет Полубояринова, - Стефанович приезжал в квартиру на Горького, свинчивал дверные ручки, кухонные крючки и чуть ли не выкручивал лампочки. Пугачева хохотала как сумасшедшая”.

Рецитал

Прежде, чем продолжить повествование, хочу снова, согласно уже сложившейся традиции, обратиться к газетам.

Итак, о чем они сообщали 15 апреля 1979 года - в день тридцатилетия нашей героини?

“ЦК КПСС, Совет министров СССР, ВЦСПС и ЦК ВЛКСМ, руководствуясь принципами интернационалистской позиции нашей партии и Советского государства и идя навстречу многочисленным предложениям и пожеланиям коллективов промышленных предприятий и строек, колхозов и совхозов, ведомств и учреждений, а также отдельных граждан, приняли решение о направлении 75 процентов средств, полученных от проведения Всесоюзного коммунистического субботника, посвященного 109 годовщине со дня рождения В. И. Ленина, в фонд помощи братскому Вьетнаму, пострадавшему в результате варварской агрессии Китая”.

“Газета “Кабул Тайме” дает отповедь маоистской пропаганде, пытающейся преднамеренно исказить характер советско-афганских отношений...” “В апреле начался первый этап продажи билетов на игры Московской Олимпиады. За границей распространяется 1,7 миллиона билетов, то есть более 30 процентов от общего числа”.

“Дом на улице Горького, хорошо известный москвичам, как здание редакции газеты “Труд”, переехал на новое место...

Этот Дом-памятник решено было сохранить в ходе реконструкции Пушкинской площади”. И последнее.

“Мюзикл композитора Р. Паулса “Сестру Керри”, созданный по роману Т.Драйзера, поставлен в Рижском театре оперетты).

...Болдин сразу решил, что их в очередной раз разыгрывают поклонники, когда некий голос по телефону назвался сотрудником культурного атташе Французского посольства и сообщил, что “хотел бы обсудить возможность участия госпожи Пугачевой в концерте с Джо Дассеном”.

Но то был не розыгрыш. Французская строительная фирма, которая возвела для Московской Олимпиады огромный отель “Космос”, пожелала отметить это событие выступлением Дассена в концертном зале новой гостиницы. Но для того, чтобы событие не носило характер “национального праздника” в чужой стране, было решено пригласить здешнюю поп-звезду. Понятно, что сразу же стала рассматриваться кандидатура Пугачевой.

Алла согласилась быстро. Тогда возникли возражения у нашего Министерства культуры. Но поскольку накануне Олимпиады Советский союз должен был активно демонстрировать расцвет свободомыслия и радость от любых культурных контактов с Западом, то чинить глупые препоны для такого ответственного мероприятия как концерт “любимого простыми французами певца” не стоило. Хотят с Пугачевой - ну и Бог с ними. О спорт, ты мир...

Возможно, наших чиновников раздосадовало и то обстоятельство, что советская сторона не имела вообще никакого касательства к этому мероприятию. Дассен прилетел на своем самолете, со своей аппаратурой и даже своими охранными овчарками (они стерегли французскую технику в “Космосе”).

“Я помню, как приехало наше телевидение, - улыбается Болдин, - будучи в абсолютной уверенности, что сейчас все снимет. И, наверно, первый раз в жизни телевизионщики получили отказ от съемок, что оказалось для них полной неожиданностью. Но им объяснили, что это чужой праздник и что Дассен против съемок”.

Алла выступала в первом отделении, Джо - во втором. Конечно, никакого общения практически не получилось: певец прилетел буквально на сутки. Тогда никто не пытался задержаться “у русских”.

В те несколько “дипломатических” минут, что Дассен беседовал с Пугачевой, Алла помимо общих приветственных фраз о нашем гостеприимстве и миролюбии кегебисты кружились вокруг стаей) успела лишь сказать, что мечтает выступить в парижском зале “Олимпия”. Дассен вежливо улыбнулся.

Зато вскоре другая встреча оказалась для Пугачевой более значимой. Хотя в стране человек этот решительно не был никому известен.

Как-то в дверь позвонили. Открыл Стефанович (они еще тогда не разошлись). На пороге стояла женщина средних лет с бутылкой коньяка. Она сообщила, что ее пригласила для разговора Алла Борисовна, и добавила: - Меня зовут Люся.

...Людмила Ивановна Дороднова уже тогда была профессиональной домработницей. Она долго сопровождала по жизни певицу Тамару Миансарову, а затем Ларису Мондрус. Когда же Мондрус эмигрировала в Германию, Люся, не долго думая, решила направиться к самой Пугачевой - тем более, что ее были готовы порекомендовать.

Тут она и осталась. Приходили и уходили мужья и фавориты, а Люся все прибиралась, готовила обеды, выгуливала собак. Сама Алла Борисовна теперь называет свою Люсю “легендарной”.

У них очень интересные отношения - барыни и служанки, двух сестер, соседей по коммуналке, подружек-одноклассниц - все вместе. Алла может обругать Люсю последними словами, но при этом уверяет, что всех ее мужчин выжила из дома именно она, домработница. Алла сердится, когда Люся начинает вдруг высказывать свое мнение по разным вопросам в присутствии гостей, но при этом невольно прислушивается к ее советам по поводу собственного внешнего облика.

В интервью журналу “Алла” Люся разоткровенничалась:

- Знаете, какие клички у Аллы и у меня? Мы так иногда шутим. Алла меня спрашивает: “Люсь, как ты меня называешь? Старая корова?” - “Нет, - отвечаю я ей. - Это я старая корова, а вы, Алла Борисовна, старая б...”

Кстати, это была идея Пугачевой - чтобы Люся дала откровенное интервью ее же журналу. Там же домработница поведала о забавных приключениях со своей хозяйкой:

“Это было очень давно. Алла мне говорит: - Слушай, Люсь, я уже сто лет не была в метро, давай попробуем, посмотрим хоть, что там за метро”. Время было уже где-то часов одиннадцать вечера, и вот мы с ней решили прокатиться Несколько остановок проехали, народу, правда, было не очень много. Стояли мы с ней, стояли, думали -узнают, не узнают?

Посмотрела я по сторонам, оказывается, все сразу ее узнали, но поверить не могут, что Пугачева в метро едет. Пока они раздумывали, мы и выскочили из вагона. Надо же, узнали, хотя Алла специально замоталась в какой-то шарф.

Потом однажды вечером мы с Аллой немножко выпили и решили оставить Болдина. Сами понимаете, что даже в очень хороших семьях иногда ссорятся Время два часа ночи. Зима, снег, мы с ней идем по улице Горького пешком. Дошли до Елисеевского магазина и повернули назад, уже в нашу сторону. Идем, вокруг пустота, никого. Вдруг одна машина останавливается: “Девушки, вас не подвезти?” Помню, Алла тогда даже пошутила: “Во, Люсь, мы с тобой так больше заработаем, чем пением!” Ну, потом ее, конечно, узнали: “Алла Борисовна, это вы или не вы?” Она говорит: “Я1” - “Да не может такого быть!” - “Ну как это не может быть, когда это я!” - говорит Алла. “Тогда дайте автограф, чтобы знать уже точно, что это вы!” Идем дальше, а по другой стороне идет Болдин и следит за нами. Как телохранитель идет и поглядывает, не выпуская нас из поля зрения. Потом увидел, что мы идем уже в сторону дома, и пошел быстрее нас вперед. А мы домой не пошли. Мы пошли дальше в противоположную сторону. Зашли в какой-то двор, ей же всегда хочется чего-нибудь такого необычного. Она говорит: “Слушай, пойдем в какой-нибудь дом и посмотрим, что творится на чердаках”... Поднялись мы, залезли на какой-то чердак, посмотрели, ничего интересного там не было. Поднялись выше, на крышу, погуляли по ней и решили в следующий раз погулять по другим. Потом спустились снова на девятый, и Алла на стене написала: “Я тут была. Алла Пугачева”.

У Люси, как она уверяет, нет никакой личной жизни. Когда-то она была замужем, и супруг настаивал, чтобы Люся оставила Пугачеву. Но Люся оставила мужа.

Зато у нее уже много лет продолжается своеобразный роман с поклонниками Пугачевой. Как классическая служанка из французских комедий, Люся нередко сообщает им подробности частной жизни хозяйки, правда, никогда не опускаясь до интимных подробностей. Потом сама начинает, раскаиваться за свою болтливость, причитая “Язык мой - враг мой”. Но обет молчания, данный Алле, не может долго выдержать. Когда в желтой прессе появляются очередные рассказы о том, какая у Пугачевой мебель, что в холодильнике и кто был намедни в гостях, Алла - а она читает о себе все - язвительно спрашивает у домработницы:

- А откуда это они узнали столько подробностей?

- Не знаю, - бормочет Люся и спешит скрыться на кухне.

Пугачева выказывает формальное негодование, но Люся-то знает, что без баек и сплетен о себе ее “барыня” уже не может безмятежно жить.

В 80-м году Алла решила обзавестись новым коллективом. Музыканты “Ритма” уже не очень ее устраивали.

“Алле захотелось более сильных музыкантов, - говорит Болдин. - Но это не значит, что мы сразу взяли и всех поменяли. Это был долгий процесс”.

Пугачева приду мала для нового коллектива другое название - “Рецитал”. Многие до сих пор так и не понимают смысла этого загадочного слова, которое не встретишь в большинстве словарей.

Вообще исконное его значение - большое выступление солиста с оркестром. Но Алла имела в виду немножко другое. В некоторых европейских соцстранах так называли концерт эстрадной звезды, в котором принимают участие и другие исполнители. То есть собственно то, что Пугачева сделает позже в виде знаменитых “Рождественских встреч”.

Когда директор “Росконцерта” услышал новое название, он поморщился:

- И что это значит? Вот “Ритм” - это всем понятно, а тут “марципан” какой-то...

- Вот именно! - воскликнула Алла. - “Ритм” - всем понятно. Это же скучно...

- Зато объяснений не требует. Нет, ты давай еще подумай. А то опять мне скажут, - что это твоя Пугачева нам мозги пудрит.

Но Пугачева уже все придумала и менять ничего не собиралась. Новых музыкантов в “Рецитал” приглашали из разных групп. В числе первых пришли гитарист Александр Левшин и клавишник Александр Юдов - они впоследствии оказались самыми преданными Алле людьми и проработают с ней до конца 1995 года, т.е. до ухода Пугачевой в “творческий отпуск”. “Ваша хозяйка состарилась с вами”, -шутила Алла Борисовна.

Александр Левшин так вспоминает о знакомстве с Аллой (цитирую по “Вестнику “Апреля”, №1,19 95):

“Я пришел на студию помочь. Это был 1980 год, записывалась пластинка “Как тревожен этот путь”... Потом она мне сказала: “Поехали, выпьем чайку, я хочу, чтобы ты со мной играл”. Мне с ней понравилось не потому, что она тотальная звезда, я был настолько поражен, как она точно интонирует! Вы знаете, что много певиц у нас фальшиво поют вживую? Она действительно удивительно пользуется богатой интонацией своей души, она может про извести в одной фразе столько много оттенков... Она не мучается у микрофона, как многие! У нее есть возможность точно воспроизвести музыку, которая у нее внутри!”

Игорь Николаев тоже был в числе пионеров. “Он явился в группу к Алле, - пишет По-лубояринова, - когда ему предстояло идти армию, и вместо военной формы получил сценический костюм. Весь призывной возраст он так и работал в пугачевском ансамбле. А потом, как с обидой говорили близкие Аллы, “задрал нос и сам захотел стать звездой”. Тогда Пугачева ему уже не понадобилась”.

Звукорежиссером в “Рецитале” был Александр Кальянов. Это потом он уже стал известен как певец, что, кстати, случилось опять-таки благодаря Алле, которая узнав, что “Кальяша” сочиняет какие-то песенки, однажды на концерте буквально заставила его спеть прямо за звукорежиссерским пультом. А потом он уже постоянно появлялся отдельным номером в “Рождественских встречах”.

“Кальянов, - пишет Полубояринова, - был излюбленным партнером Аллы по алкогольным мероприятиям. Она не раз говорила ему: “Ты, Кальяша, мне не друг, а собутыльник. А это больше, чем друг”.

В 1981 году Алла с “Рециталом” отправилась на гастроли, в Алма-Ату.

В азиатских республиках приезды Пугачевой всегда превращались в этакий национальный праздник, сабантуй. Люди приходили большими семьями, чуть ли не с грудными детьми на руках. На первом концерте в алма-атинском Дворце спорта при всем том безумии, что творилось за стенами, два первых ряда вдруг оказались пустыми.

Алла начала выступление. После нескольких первых песен она вдруг увидела, как откуда-то сбоку потянулась вереница вальяжных людей, которые принялись рассаживаться в свободных рядах партера. Кто-то жевал, кто-то разговаривал, кто-то громко смеялся.

“А-а! Здрасьте! - издевательски приветствовала их певица. - Устраивайтесь поудобнее, я подожду. Все? Можно продолжать? Ну, большое вам спасибо, дорогие товарищи!”

Остальная публика захохотала, засвистела, затопала. Шутка Пугачевой им понравилась.

А в первых рядах рассаживались не простые труженики - все казахское ЦК с женами и родственниками. Коммунистические лидеры тоже оценили шутку московской гостьи - только иначе.

На следующий день в главной республиканской газете “Казахстанская правда” была опубликована статья с набором удивительных обвинений - что Пугачева привезла с собой сто ящиков аппаратуры, чтобы оглушить зрителей, что она порочит звание советской женщины, ну и вообще хулиганит на сцене.

Алла этой статьи не видела, а Болдин распорядился, чтобы до вечернего, второго концерта никто не вздумал ей показать газету.

Тем временем в городе происходили события, напоминавшие легкую революцию.

“Народ пошел к редакции этой “Казахстанской правды”, - вспоминает Болдин, - и начал бить там стекла. А наверху-то думали, что Пугачева отменит концерт и уедет, но этого не случилось”.

Перед самым выступлением газета все-таки попала в руки к Алле. Она внимательно ознакомилась с содержанием и, никого не предупреждая, устроила маленькое шоу.

...Как всегда концерт Пугачевой начинался с небольшой “увертюры”, когда “Рецитал” играл растянутое вступление к первой песне. Потом должна была выбежать Алла, схватить микрофон - ну и далее по плану. Но сейчас певица под бодрую музыку не спеша появилась из-за кулис, держа в руках газету, которую она как бы читала. Пугачева спокойно подошла к микрофону и продолжала читать. Потом хмыкнула и с удовольствием, чуть ли не нараспев, процитировала небольшой отрывок статьи про себя. Народ в зале замер.

“И кто же такое пишет? - с наигранным любопытством поинтересовалась Алла, шурша газетой. - Ну и фамилия у автора - Харченко! (Публика оживилась.) А что же за газета? Ах, “Правда”! Даже “Казахстанская правда”! Нет, такая “правда” - не правда!”

И медленно начала рвать на кусочки орган ЦК Компартии Казахстана, после чего изящным жестом развеяла обрывки по сцене.

“Как ни странно, - продолжает Болдин. - Там, в Алма-Ате это “проглотили”. Но послали петицию в ЦК, в Москву. И уже здесь, на следующий же день после приезда, нас вызвали “на ковер”. Но не в ЦК, а в Росконцерт. И просто пожурили”.

Вообще в подобных случаях, когда Аллу охватывал злой сценический задор, она могла ляпнуть довольно рискованные вещи, хотя в принципе, всегда держалась корректно по отношению к “партии и правительству”. Она безропотно играла по тем правилам, которые ей навязывались - зато на своем поле. А за все ее спонтанные дерзости объяснялся гце надо, как правило, Болдин.

Например, на одном концерте в Риге Алла никак не могла расшевелить публику. (А буквально накануне скончался Ле Зуан, коммунистический лидер Вьетнама.)

Понаблюдав минут пятнадцать мрачные лица в зале и спев “для порядка” несколько печальных песен, Пугачева не выдержала и обратилась к публике: “Я конечно, понимаю, у вас траур - умер Ле Зуан... Но я-то жива!”

Зрители развеселились, и концерт, что называется, “пошел”. Однако правительство Латвийской ССР сразу после этих слов дружно покинуло свою ложу. “А меня, - улыбается Болдин, - на следующий же день потащили в Министерство культуры Латвии, в ЦК Латвии...” Но бывали и более тяжелые ситуации. Однажды (дело было в конце 70-х) кто-то из высоких чиновников прислал Пугачевой курьера, который доставил ей письмо от поклонника из провинции. В этом факте не было бы ничего экстраординарного, если бы адрес на конверте не выглядел следующим образом - “Москва. Кремль. Алле Пугачевой”.

В тот же день у нее был концерт в Лужниках. В те времена Алла еще очень активно общалась со зрителями и даже отвечала на записки из зала. Она прочитала вслух одно из таких восторженных посланий и весело произнесла:

- Ну, это что! А мне вот сегодня Пришло письмо - “В Кремль. Пугачевой”. Зал не мог успокоиться минут десять. После концерта запыхавшуюся всклокоченную Аллу у дверей гримерки поджидали несколько человек в одинаковых черных костюмах. Они вежливо, но с леденящими кровь интонациями попросили ее пройти внутрь для разговора. Когда же за ней устремилась свита, один из “черных” перегородил дорогу и приказал отойти от двери. - Значит, шутим? - почти нежно спросил кто-то в шляпе, когда дверь гримерки захлопнулась.

Алла сразу догадалась о причине визита этих товарищей с холодными глазами и нерешительно ответила:

- Да нет... но мне действительно пришло такое письмо... - И что же? Вы же не читаете вслух то, что на заборе написано? Алла пожала плечами.

- Вам наверно не хотелось бы, - продолжил “шляпа”, - чтобы этот сегодняшний концерт стал вашим последним выступлением в Москве. - Но... - Так что - не шутите больше.

Белый рояль

В новогоднем “Голубом огоньке” 1981 года Алла Пугачева (появления которой на экране ждала вся хмельная страна) пела новую песню: “Гаснет в зале свет и снова Я смотрю на сцену отрешенно...” На сцене за роялем сидел хмурый человек, к которому певица как бы обращалась, называя его “маэстро”. То был композитор Раймонд Паулс.

И вся страна, выпив из чешского хрусталя водки “Пшеничной” и закусив ее тончайшим кружком сервелата из новогоднего продуктового заказа - вся страна вынесла свой приговор: Пугачева влюбилась в этого... как его... Паулюса!

За несколько лет до Пугачевой Раймонд Паулс прославился по сути одной песней - “Листья желтые”, которую исполнил совершенно забытый ныне дуэт Галины Бовиной и Владислава Лынковского. О популярности этого произведения свидетельствовал хотя бы тот факт, что народные затейники слегка изменили слова и песня таким образом получила политическое звучание в свете обострения советско-китайских отношений: “Лица желтые над городом кружатся, С диким хохотом нам под ноги ложатся..” Потом Паулс как-то снова замкнулся в незримых тогда еще границах родной Латвии. Он писал джазовые пьесы, музыку к кинофильмам, вокальные циклы на стихи латышских поэтов...

“После краткой встречи на эстрадном конкурсе в 74-м году, - говорит мне Раймонд Волдемарович в своей неторопливой манере, - почти никаких контактов с Пугачевой у меня не было. Потом, второй раз наш контакт взял в свои руки Илья Резник. Он меня очень просил найти несколько мелодий, чтобы сделать к ним стихи. Вернее, чтобы я дал ему те песни, которые у меня уже были на латышском.

Я знаю, что он долго уговаривал Аллу спеть что-то из моих вещей, и текст этого самого “Маэстро” он раз восемь, по-моему, переделывал”.

Согласно воспоминаниям самого Резника, первым опытом, который Паулс передал на рассмотрение Пугачевой, стала песня “Два стрижа”. Алле она понравилась, но не настолько, чтобы тут же бежать записывать ее в студию. (Впрочем, певица часто принимала какие-то мелодии и стихи, до которых ее руки и голос доходили подчас лет через десять.)

“Двух стрижей” потом спела другая дама, землячка Паулса, а вот мелодия “Маэстро” - только мелодия, еще без слов - затронула ее сердце, и она попросила Резника написать текст. (Остается лишь напомнить здесь историю про Орбеляна.)

В телевизионных “Голубых огоньках” уже несколько лет как существовала негласная традиция - на Новый год Пугачева должна дарить народу новую яркую песню. Теперь сразу было ясно, что этим шлягером станет “Маэстро”.

(Как бы не сильно было противодействие эстрадных и некоторых коммунистических боссов, Сергей Георгиевич Лапин прекрасно понимал, что “Голубые огоньки” смотрят не из-за знатных доярок, рабочих-многостаночников и даже героев-космонавтов, сидящих в студии за столиками. А о том, что телевизионные начальники отлично осознавали статус Аллы Пугачевой, свидетельствует хотя бы такой несерьезный пример. В каком-то “огоньке” одним из ведущих был актер, изображавший Ходжу Насредцина. И вот он, в велеречивых традициях Востока обратился к певице так: “О, Аллах Пугачева!” Благо, в то время нынешние исламские экстремисты безропотно носили в карманах партбилеты.

Алла тогда действительно превосходно сыграла влюбленность в этого загадочного “маэстро” за роялем. А в какой-то момент она садилась за соседний инструмент, и Паулс с Пугачевой в четыре руки и два рояля исполняли проигрыш - как бы импровизацию.

“Это была моя идея, - говорит Раймонд Волдемарович. - Сделать такой фортепьянный дуэт. Хотя записал я это все один, и по сути дела это была имитация, правда, очень удачная”.

Так начался “паулсовский период” Аллы, которые многие до сих пор считают самым вдохновенным и красивым. Чуть позже, в 1983 году, она скажет:

- Я уже три раза собиралась бросить петь. Последний раз собралась - но тут Паулс объявился!

Забавно, но почти никто не подсчитал, что за весь “период” они сделали всего восемь песен! Именно Паулс, согласно народной молве, стал кем-то вроде первого официального любовника Пугачевой (она, дескать, вообще к прибалтам неравнодушна: у нее и дочка от какого-то такого же). “Меня тогда совершенно не беспокоили все эти слухи, - продолжает Паулс. - Потому что не было никакого повода. Но я с большим удовольствием вспоминаю эти богемные вечера у нее дома, когда все собирались - Резник, Болдин, много музыкантов... Была веселая жизнерадостная атмосфера, мы придумывали всякие шутки. Сколько раз бывал в Москве - всегда с удовольствием с ней встречался.

Она тоже приезжала ко мне в гости в Ригу. И на моей даче бывала. Было много всяких приятных моментов...”

Одним из таких приятных моментов как-то стало посещение известного варьете “Юр ас перле” близ Риги, куда Паулс пригласил Резника и Пугачеву с Болдиным.

Когда на сцену вышла здешняя певица и глуховатым голосом запела что-то на латышском языке, Алла поинтересовалась у Раймонда, кто это. “Лайма Вайкуле”, - ответил тот. И здесь же Пугачева обратит внимание на экстравагантного танцора варьете - Бориса Моисеева. Но о нем речь позже.

В тот же паулсовский период, в 1983 году у Пугачевой произошло неожиданное знакомство с другим композитором, весьма далеким от эстрады. Альфред Шнитке пригласил ее спеть одну из партий своей симфонической поэмы “Фауста”.

Известная журналистка Инна Руденко так описывает этот диковинный альянс:

“Шнитке - это же полуподпольное имя! Широко известный за рубежом, он был почти неисполняем у нас. Сам маэстро репетирует! (Не запутайтесь: Паулс тут не при чем, - авт.) ...В небольшой комнате, едва вмещающей музыкантов, вижу Шнитке, сидящего молча, в уголочке. А хозяйка всего - певица. Бледное ненакрашенное лицо, открытый высокий лоб... Явно недовольна чем-то, садится сама к роялю: “Вот смотрите, это танго должно быть ресторанным, мещанским. А это - железное, как фашистский марш”. Она начинает петь сидя, вполголоса. Потом встает. Голос уже звучит в полную силу: “Дайте мне сейчас колокола! Нет, не такие, здесь переход к року, колокола в его ритме, еще быстрее, еще тревожнее! Как на пожаре - вот так!”

Работа над “Фаустом” шла очень тяжело. Алла, и без того склонная к мистике, тут получила богатую пищу для своей экспрессивной фантазии. Вещи происходили действительно пугающие. Когда певица брала ноты, чтобы порепетировать дома, то во всей квартире гас свет. Люся зажигала свечи, но их тушили порывы шального ветра...

Нечто похожее переживал и Шнитке. Пару раз он даже звонил Пугачевой среди ночи и описывал свои страхи.

Но основное препятствие имело совсем не потустороннее происхождение и называлось Союз композиторов. Эстеты и радетели за свое высокое искусство, мягко говоря, не одобряли того факта, что в их “святыню” вторглась “эстрадная певичка”.

Шнитке слег с инфарктом, а когда оправился, то позвонил Алле и сказал, что сопротивление уж очень велико, и он не вправе рисковать.

Надо сказать, что Пугачева даже испытала облегчение: слишком тяжело ей давался “Фауст”.

А сотрудничество с Раймондом благополучно продолжалось. Попутно общественность будоражили все новые слухи о перипетиях их романа. Апогеем стал сюжет о том, как ревнивица Пугачева в ярости сломала жене Паулса руку. Или ногу. Это рассмешило Аллу еще больше, нежели давешние рассказы, как она утюгом прибила мужа. Правда, из-за этих глупых слухов Пугачева осталась без белого рояля.

Дело в том, что Паулс обещал подарить ей инструмент именно такого цвета. (Как ни смешно, но она сама не могла тогда позволить себе эту роскошь: по сравнению с композитором и автором текста певица зарабатывала смехотворные деньги и до сих пор вспоминает об этом с легкой обидой, но беззлобно. Она предлагала им “делиться” из расчета - первому и второму по 40%, а ей-20, но не добилась особого успеха.) Так вот, Алла сама отказалась от белого рояля, чтобы не стимулировать лишний раз все эти безумные слухи. Тем более, что супруга Паулс а не сколько насторожилась от сообщения про белый рояль.

Пугачева же потом просто перекрасила свой старый черный рояль в белый цвет.

Между тем ее творческие отношения с Паулсом складывались не так уж беззаботно.

“Она уже была очень популярной певицей, со своими манер ами, - замечает Раймонд Волдемарович. - И она не любила, чтобы кто-то ей делал замечания. Алле казалось, что у нее все нормально. Но иногда мне приходилось с ней спорить. Как правило, когда вопрос касался костюмов. Я выступал в смокинге, и Алла поняла, что, работая вместе со мной, ей надо немножко изменить свой стиль. В народе преувеличивали, что я ее переделал. Ничего я не перевоспитал. Просто мы кое-что сделали вместе”.

Сама Пугачева потом назовет этот свой стиль стилем “гранд -дамы”. “Мне ужасно нравилось, что я могу стать нарядной, пышной...”

В какой-то момент “тройственный союз”, как окрестил его Резник, вдруг нарушил маститый поэт-шестидесятник Вознесенский.

До этого Андрей Андреевич уже попробовал себя в “массовом искусстве”, самыми яркими примерами чему служат его либретто к опере “Юнона и Авось”, написанной композитором Рыбниковым для “Ленкома” и песня “Танец на барабане”, сочиненная Паулсом и исполненная певцом Николаем Гнатюком. Последнее произведение стало хитом сезона, хотя собратья по перу принялись обвинять коллегу Вознесенского в потрафлении дурным вкусам.

Но это не остановило поэта, и он облек в стихотворную форму легенду о художнике Нико Пиросманишвили, который, согласно преданию, “продал картины и кров. И на все деньги купил целое море цветов”. И все для того, чтобы ублажить свою возлюбленную.

Песня “Миллион алых роз”, которая, по сути, стала третьей визитной карточкой Пугачевой после “Арлекино” и “Королей”, рождалась непросто.

“Поначалу к этой песне Алла вообще очень негативно отнеслась, - говорит Паулс. - Я помню, как она ругалась с Андреем Вознесенским. Ругалась, что этот текст ей не подходит, что это за слова такие - “миллион алых роз”!”

Надо заметить, что и мелодия новой песни показалась Пугачевой слишком примитивной. Впрочем, для нее стало уже привычным делом вносить свои поправки.

Например, Алла в свое время подредактировала песню “Эти летние дожди” Марка Минкова.

“Однажды, - вспоминает Марк Анатольевич, - она мне сказала: “Ты знаешь, я записала твои “Летние дожди”. Тебя не было, и мне было так хорошо работать: никто на меня не давил”. Поэтому существует несколько вариантов “Летних дождей”. Дело в том, что я все-таки сделал тот вариант, который устраивал меня”.

Потом похожая история случится с песней “Кукушка” Никиты Богословского. Композитор будет в негодовании от того, что певица без согласования с ним изменит в мелодии несколько нот. “Это не моя песня!” - воскликнет Богословский.

- Значит моя, - парирует Пугачева (цело происходило на одном очень большом банкете). - И гонорары за нее буду получать я!

Богословский, легендарный острослов, никак не ожидал такого поворота беседы.

“У нее был свой подход, - подхватывает Паулс. - Она знала, как ей будет удобнее. Я мог бы отстаивать то, что написал, но я этого не делал: поскольку все-таки это эстрадный жанр. Хотя в некоторых песнях по сравнению с моими оригиналами есть некоторая вольность”.

Сама Пугачева спустя много лет будет с улыбкой вспоминать:

- ...Я упиралась рогом на “миллион роз”. Как я ее не любила! Чем больше я ее не любила, тем популярнее она становилась.

Когда я спросил у маэстро, какие же из его песен Алле нравились, тот ответил после паузы:

- Нет, она всегда старалась про мои песни в моем присутствии сказать что-то пренебрежительное. Это такой ее стиль... барский, что ли? - всех под себя. Хотя она понимала, что у публики она имела успех большой с этими песнями.

“Илья Резник, - пишет Полубояринова, - ревниво отнесся к аллиной “измене” с Вознесенским. Прежде всего потому, что его уже давно задевало высокомерие “элитных поэтов” по отношению к “братьям меньшим”, пишущим слова для эстрадных песенок. Особенно обижало Резника слово “текстовик”, которое то и дело слетало с уст интеллектуалов в адрес песенников”.

Как и все эпохальные вещи Пугачевой, “Миллион алых роз” преподносили сюрпризы своей хозяйке.

В конце 1982 года во время съемок программы “Новогодний аттракцион” (в эфир она вышла 1 января 83-го) Алла пела эту песню, сидя на трапеции - такова была режиссерская задумка. Кто-то забыл прикрепить ее пояс к страховочному карабину, и она взлетела под самый купол на скользкой перекладине, лишь держась руками за тросы. При этом она еще должна была открывать рот, изображая пение (на телесьемках всегда звучит фонограмма).

“Хорошо, что у меня одно место мягкое, - смеялась уже потом Пугачева - А будь худая - соскользнула бы..” Реальный полет над залом, о чем часто грезила Алла, оказался жутковатым.

“Это была страшная история, - вспоминает режиссер Евгений Александрович Гинзбург. Причем первым, кто понял, что случилось, был я. Я сидел в ПТС (передвижная телевизионная студия - авт.) и следил за ситуацией. А остановить что-либо было уже невозможно. Единственное, что я мог сделать, это сообщить через помощника страховщикам, что Алла не пристегнута. Но она все честно сыграла и была совершенно свободна на трапеции”.

...“Новогодние аттракционы” собирали телезрителей три года подряд - 81, 82, 83-й. Вечером первого января наступившего года эта программа демонстрировалась по первому каналу.

Здесь нам не обойтись без их краткой истории.

Режиссер Евгений Гинзбург прославился во второй половине семидесятых как постановщик знаменитых телевизионных “Бенефисов” - Ларисы Голубкиной, Людмилы Гурченко... Подобные музыкальные телешоу тогда были вящей редкостью, и, думается, если бы в то время кто-нибудь удосужился составлять рейтинги, то эти реликтовые программы завоевывали бы 98 аудитории (как в официальных данных об активности населения во время выборов в Верховный Совет).

Каждый “Бенефис” пробивался в эфир мучительно, и, в конце концов, Гинзбургу запретили их делать. “Тогда вместе с Игорем Кио мы придумали “Новогодний аттракцион”, - говорит Евгений Александрович, - большое праздничное шоу в Московском цирке. Сразу было ясно, что одним из ведущих будет сам Кио, но потом мы задумались о его партнерше. И решили, что это будет Алла. Она с удовольствием согласилась”.

Гинзбург знал Пугачеву со времен Пятого конкурса артистов эстрады, когда он снимал ее задумчивый “проход” по коридору среди портретов.

“А в 1975 году мы начали работать над программой “Волшебный фонарь”. Там была нахально наворованная нами западная музыка. И в частности одна вещь из “Jesus Chhst Superstar”, но с нашим текстом. Для этого требовалась серьезная вокалистка, и вся наша группа решила, что лучше, чем Пугачева, никто этого не сделает. В кадре же у меня была танцовщица, певшая ее голосом”.

(Надо заметить, что “Волшебный фонарь” стал тогда совершеннейшей необъявленной сенсацией. Программу по ставили в эфир неожиданно, поздним вечером, без какого бы то ни было предупреждения. Кажется, то была пасхальная ночь: надо же было отвлекать советских людей от крестного хода. На следующее утро все эти самые люди перезванивались и первым делом спрашивали друг друга: “Ты видел вчера?!”)

Работа над огромной программой “Новогоднего аттракциона” продолжалась всего пять дней. Первые три - репетировали, последние два - снимали. Алла всегда сама себе придумывала костюмы. Более того, она привозила с собой собственного гримера, что по тем временам считалось особым шиком.

Цирковые трибуны все пять дней заполнялись публикой полностью. Никаких билетов не продавалось - это были работники телевидения с семьями, родные и близкие артистов, друзья и родственники циркачей. Правда, некоторые предприимчивые граждане, раздобывшие пропуска на съемку, продавали их возле цирка за баснословные деньги.

Репетиции и съемки подчас заканчивались глубокой ночью, но публика не расходилась! Тогда на самом высоком уровне удавалось договориться с метро, чтобы поезда ходили и после часу ночи, дабы развезти зрителей.

Принимались все меры к тому, чтобы поклонники Пугачевой не попадали в зал: своей экзальтацией при виде Аллы они могли серьезно повредить съемкам. Тогда некоторые из них пускались на ответную хитрость - пробирались в цирк утром, когда еще никого не было, и до вечера лежали под креслами, чтобы их не заметили.

“Эти люди, конечно же, мешали работать, - говорит Гинзбург. - Из цирка нельзя было спокойно выйти. Однажды после съемок мы вышли вдвоем с Аллой, и на нас набросились какие-то безумные люди с конфетти и серпантином. Они пытались дотронуться до Аллы, а заодно и до меня, потому что, видимо, существовала какая-то легенда о нашем романе, хотя ее всегда сопровождал Болдин”.

Из-за роли Пугачевой в “Аттракционе” иногда возникали проблемы с другими артистами.

“Поскольку она была как бы хозяйкой этого шоу, - поясняет Гинзбург, - то ей, конечно же, предоставлялись большие возможности. Но когда появлялся артист, считавший себя звездой ярче чем Пугачева, то требовал, чтобы ему было отдано предпочтение в программе. Но я сохранял приоритет за Аллой, и некоторые люди отказывались от своего участия. Как-то поклонники одной из популярных артисток даже прокололи все шины у моей машины, и я не мог уехать домой”.

Но случались неприятности и совсем другого масштаба.

На съемках последнего “Аттракциона” 83-го года Пугачева исполнила новую песню “Расскажите, птицы”:

“Расскажите, птицы - времечко пришло. Что планета наша хрупкое стекло...” Готовую программу сдавали для высочайшего одобрения 30 декабря.

“Тут встал один из мерзавцев, - вспоминает Гинзбург, - и сказал, что фраза про “планету хрупкое стекло” напоминает ему Вертинского. “Что это за дешевка такая?” И мне приказали песню вырезать. Ночью у меня шел последний перемонтаж. Я попросил редактора найти Пугачеву. В Москве Аллы не оказалось, но редактор нашел ее в гостинице в Ялте или Сочи и сообщил, что песню придется вырезать. “Ах так! - сказала она. - Ну ладно!”

В 8 утра Евгения Александровича поднял с постели настойчивый телефонный звонок. То был заместитель председателя Гостелерадио:

- Скажите, вы уже вырезали эту песню про “птиц”?

-Да нет еще... - замялся Гинзбург. - Слава Богу!

Оказалось, что незадолго до этого где-то выступал Генеральный секретарь ЦК КПСС Ю. В. Андропов, который в своей речи сравнил мир на Земле с чем-то хрупким.

“Как мне потом рассказывали, - заключает Гинзбург, - Алле удалось дозвониться чуть ли не до самого Андропова и напомнить его же сравнение”.

Потом режиссер сам отказался от “Аттракциона”, потому что “уже физически не выдерживал такого темпа работы.

У него, правда, была идея сделать с Аллой музыкальный телефильм, по типу его знаменитых бенефисов. В основу сценария Гинзбург хотел положить один из романов польской писательницы Иоанны Хмелевской. Алле этот роман тоже понравился. “Но на этом все и закончилось. Для руководства в те годы она была фигурой достаточно одиозной”.

...В 1993 году Евгений Александрович попытается возродить “Аттракцион”. Пугачева согласится участвовать, но лишь с двумя песнями. Более того, она даже не приедет на репетицию, сославшись на то, что у нее какая-то аллергия на цирк.

Гинзбург же был постановщиком знаменитых концертов ко Дню милиции.

Отбор артистов производился на самом высоком милицейском уровне. Концерты кур ир овал лично Чурбанов.

“Я приносил ему список исполнителей, который он должен был завизировать, -говорит Евгений Александрович. - И там всегда была Алла, всегда был необычайно острый по тем временам Хазанов. иногда возникал даже Жванецкий. Причем, это была единственная развлекательная программа, которая шла в прямом эфире”.

Перед концертом 1981 года Чурбанов запретил Пугачевой исполнять песню “Дежурный ангел”. По личному указанию замминистра у всего оркестра под управлением Силантьева изъяли ноты этой композиции - на всякий случай: от этой певицы ведь всего можно ожидать, как в случае с “Королями”.

...Алла спела несколько “разрешенных” песен. Зал не унимался, милиционеры кричали: “Еще!” “Дальше!” и даже “Бис!” Тогда Пугачева села за рояль и запела “Дежурного ангела”.

“Какой же потом был скандал! - улыбается Гинзбург. - Меня вызвали телевизионные начальники и пытались вменить мне в вину эту “провокацию”. Я объяснял, что находился далеко - за режиссерским пультом. Что, собственно, я мог сделать? Отключить трансляцию на всю страну?”

Олимпия

Алла вышагивала по номеру парижского отеля - взад-вперед. Доходила до окна - резко поворачивалась и двигалась в обратную сторону. Она заламывала руки и причитала:

- Ох, Господи, да за что мне это наказание? Ох, ну нельзя же так долго ждать... Женя, сколько там времени?

- Три часа, - отзывался Болдин из другой комнаты. - Аллочка, успокойся.

- Сам успокойся! Ох, да это же еще сколько времени ждать-то? Ой, нет, я с ума сойду... Да зачем я с огласилась на эту “Олимпию” идиотскую? Тоже мне Эдит Пиаф...

- Алла! - Болдин вошел, подтягивал узел галстука. - Ты мне три года зудела про эту “Олимпию” и теперь психуешь...

- Вот сам иди туда и пой! Тоже мне умник нашелся... Сколько там времени?

- Три минуты четвертого, - ответил Болдин, даже не глядя на часы 28 июня 1982 года Пугачева выступала в Париже, в зале “Олимпия” - самой престижной концертной площадке Франции. Шесть лет назад она уже выступала в этой стране - на международном фестивале МИД ЕМ в Каннах Алла спела “Арлекино”. И тогда же, проезжая в Париже мимо “Олимпии”, она вышла из машины, постояла перед входом и сказала, ни к кому не обращаясь:

- Вот здесь пела Пиаф... Боже мой... Теперь надо и мне.

...Мечта сбылась. Ее приглашал директор “Олимпии” Жан-Мишель Борис. Но этот галантный француз не знал, каких мук стоило “совьет-ской пьевице” добраться до Парижа.

Конечно, она много ездила за рубеж - по тогдашним, советским меркам - даже слишком много, слишком часто, слишком далеко - дальше соцстран. Но что предшествовало этим поездкам?

“Страшно вспомнить, - говорит Болдин. - Это выездные комиссии райкомов и Росконцерта. Это вынужденные мероприятия в нашем коллективе - раз в неделю политические занятия, для чего нам из райкома “спускалась” тематика. Нас заставляли знать какие-то совершенно ненужные вещи...”

Всю иррациональность общения с партийными органами перед выездами за рубеж описывали уже много раз, но для молодого читателя нелишне будет повторить, для чего воспользуемся отрывком из книги Ильи Резника:

“Если в концертные организации поступали деловые приглашения из-за рубежа, их зачастую прятали под сукно, потом как могли затягивали оформление документов, потом гоняли по выездным комиссиям, где, как правило, заседали въедливые функционеры: - ...А назовите столицу Свазиленда! - Мбабане!

- А кто Генсек компартии Гондураса? - Ригоберто Пацилья Руш! - А “Труд” чей орган? - Орган? ВЦСПС. - С какого года издается?

- ???

- Та-ак! Ну, а если на какой-нибудь стрит какой-нибудь иностранец обратится к вам с вопросом: “Кто руководил восстанием лионских ткачей в 1834 году?”, что ответите? - Э-ззз...

- Не стыдно? А еще собираетесь представлять Союз Советских Социалистических Республик за рубежом...

И каждый раз перед поездками Пугачева “теряла” кого-то из своих музыкантов:

партийные и лубянские органы запросто не выпускали несколько человек за границу. Аргументы, что в урезанном составе (без бас-гитариста или без барабанщика) группа потеряет всякий смысл, не брались во внимание.

Каждый раз мы отбивали кого-то из музыкантов. И иногда нам приходилось общаться напрямую с высшими чинами КГБ. Алле часто помогал генерал Филипп Денисович Бобков - теперь-то об этом уже можно говорить.

Это было как в детективе. Мы ехали на площадь Дзержинского, останавливались у главного входа, из которого обычно никто не выходит. Милиция внизу уже была предупреждена, что сюда подъедут “Жигули” такого-то цвета и с таким-то номером. Кто-то выходил из дверей, встречал нас и провожал к Бобкову”.

Кстати, о КГБ. Естественно во всех поездках Пугачеву с “Рециталом” сопровождал сотрудник компетентных органов. Болдину, как неизменному руководителю группы, всегда дав алея заместитель - с Лубянки.

“Это были разные люди, - вспоминает Евгений Борисович. - Многие из них по сей день работают в Службе Безопасности. Они писали отчеты о нашем пребывании за рубежом, чтобы оправдать свою поездку. Они, конечно, мешали нам, потому что после каждой поездки были обязаны о ком-то в своем отчете написать плохое. “Такой-то с переводчицей пошел в магазин и купил себе магнитофон. А другой на Кубе пел частушки с непристойным содержанием”. После этого идешь и начинаешь объясняться.

Иногда Алла срывалась на этих кегебистов - мы же с ними все время общались, водку пили вместе.

Был у нас один кегебист, который все время напивался. Однажды он пошел куда-то, и я сказал нашим ребятам следить за ним. Чтобы вовремя его унести. И вот он нажрался до невменяемого состояния, и наши музыканты волокли его в гостиницу. Ведь если бы с ним что-то случилось, то досталось бы и нам”.

Когда Алла должна была ехать в Западную Германию, чтобы выступить в Кельне, туда не пустили двух человек из “Рецитала”. Перед caivibiivi концертом прямо на месте им подыскали замену. Алла нервничала, но настроена была решительно:

- Да хоть я вообще осталась бы без группы - все равно пойду и буду петь!

Во время концерта, когда в какой-то момент освещение сцены стало совсем скудным, чужие музыканты просто перестали играть, потому что не видели нот. А Пугачев а продолжала петь, словно ничего не случилось.

После концерта, покинув с ослепительной улыбкой сцену, она вбежала в гримерку, свалилась на стул. Прибежали музыканты, “прикрепленный” гебист, кто-то еще. Все обнялись и буквально рыдали.

И вот “Олимпия”.

Вы сперва предлагали петь на французском. Она сказала:

- Я могу на французском, могу на английском и даже немецком, но какой в этом смысл? Мы же не просили “БониМ” петь по-русски...

Поэтому решили, что каждую песню переводчик будет предварять ее кратким содержанием.

Чуть ли не половину “Рецитала” опять не выпустили из СССР. Пришлось договариваться со здешними. Рекламы почему-то не было почти никакой.

Перед концертом Пугачева ходила за кулисами (она всегда перед тем, как выбежать на сцену, нервно ходит туда-сюда по прямой, встряхивая кистями рук) и бормотала:

- Ой, эта пытка никогда не кончится... Ох, ну скоро уже? Потом тихонько выглядывала сквозь щелочку в зал:

- Рассаживаются... Ох, ну как же долго они рассаживаются... Чего тянуть-то?

...Во время концерта, когда пела “Маэстро”, она вдруг почувствовала, что еще чуть-чуть и - взмоет над огромным залом, раскинув руки.

Уходя под овации со сцены, отпев вместо положенных двух часов - три, она произнесла фразу, которой как правило заканчивала выступления на родине:

- Если что-нибудь осталось в ваших сердцах, то большей награды я и не желаю! -и простилась на французский лад: “Адью”.

После концерта она не могла спокойно сесть в своей гримерке: тут собралась разноязыкая толпа. Ее поздравляли, целовали, засыпали цветами.

Прибежал директор “Олимпии” Жан-Мишель Борис, сплясал на радостях “цыганочку” и потребовал тут же принести шампанское.

Через пару дней в Москве один известный композитор объявил во всеуслышание, что на Пугачеву в “Олимпии” было продано всего 53 билета. Позор!

Справедливость восстановила, как ни странно, главная телепрограмма страны “Время”: там был показан репортаж из Парижа, и вся страна увидела, что Пугачева пела при полном аншлаге.

В том же году она еще выступала в Италии. Сначала в каком-то маленьком городе. Устроители концерта не хотели особо рисковать, приглашая никому не известную русскую певицу, поэтому для подстраховки в первом отделении пел какой-то местный кумир. Потом вышла она со словами: - Ну, голубчики, сейчас я вам покажу! После ее выступления тот итальянец стеснялся выходить на сцену для общего финального поклона.

“Я его вызываю: “Дружба народов!” - вспоминала Пугачева. - И он выходит - в своей бабочке, такой весь тоненький, такая конфетка, такая раковая шейка...” (Цитирую по статье Аполиковского “Олимпия” мимолетная” в “Ровеснике” за июнь 1983 года. Кстати, то был один из лучших “до перестроенные) материалов про Пугачеву. Именно здесь автор назвал ее “рыжей тяжелой кошкой”.) Потом был концерт в римском зале “Олимпико” (просто некуда было деться от этой “символики” - в Москве репетиционная база Пугачевой находилась в спорт-комплексе “Олимпийский”).

Здесь Аллу ожидала еще одна нервотрепка. Концерт начинался не в 19 часов, как везде принято, а в 21, как заведено в Италии. Но в это же время открываются и все вечерние бары.

В девять вечера в зале еще не было никого! Пугачева растерянно носилась за кулисами:

- Это полный провал! Нет, я сейчас побегу на улицу и сама буду за руку тащить сюда людей!

К половине десятого набралось уже ползала. Надо было начинать.

В конце выступления Алла вгляделась в зал и увидела, что он весь заполнен веселыми итальянцами. Оказывается, это в традиции у здешней публики - убегать посреди концерта и приводить своих друзей, если понравилось.

В 1982 году умер Аллин папа - Борис Михайлович. В тот момент рядом с ним не оказалось даже Зинаиды Архиповны - она отдыхала в санатории под Звенигородом.

Когда Алла узнала о смерти отца, с ней случилась настоящая истерика. Она редко когда говорила о Борисе Михайловиче - все больше о маме, но только самые близкие люди знали, как сильно она его любила. Своего веселого доброго папу...

“Совьет суперстар”

- Ну, а что же это за название - “Пришла и говорю”? - председатель худсовета скривился. - Куда это вы пришли и что это такое вы; говорите?

- По-моему, ясно, куда я пришла и что я говорю. - Алла закурила. - Пришла к своему зрителю и пою для него.

- Ну так и скажите - по-человечески: Алла Пугачева поет для зрителя, для - там, не знаю - народа... А то слишком претенциозно получается.

- Но это еще и песня так называется - музыка Аллы Пугачевой, а слова, между прочим, Беллы Акмадуллиной.

- Ну, мы тут все уважаем и Аллу Ахатовну и вас, Белла... э-э... Борисовна. Но речь идет о большом концерте на много тысяч человек. Вас любит народ, значит вы должны чувствовать свою ответственность перед ним. Подумайте получше - было же удачное название “Монологи певицы” - в Париже с ним выступали. Ну поймите нас правильно, вы же не газета, извиняюсь, “Правда”, чтобы прийти и так вот говорить.

После трехмесячных дискуссий с худсоветом название для новой программы удалось-таки отстоять.

Она шла со 2 по 17 июня 1984 года в спорткомплексе “Олимпийский”. На всех шестнадцати музыкальных спектаклях огромная чаша стадиона забивалась до отказа. Сейчас, когда не каждая наша звезда может собрать полный зал “России” два концерта подряд, те аншлаги кажутся почти фантастичными.

Когда в 1981 году Пугачевой удалось сделать в “Олимпийском” свою репетиционную базу (до этого она обреталась во Дворце культуры АЗЛК в Текстильщиках), то самым главным условием со стороны администрации спорткомп-лекса было следующее - ежегодно проводить большие концерты. На том и порешили.

(Уже позже в “Олимпийском” будет оборудована студия “Алла”, разместится офис фирмы “Алла”, а потом еще и редакция журнала “Алла”.)

В программе “Пришла и говорю” Пугачева решила все сделать сама - свои песни, своя режиссура, ну и, само собой, свой голос. Теперь, как ей казалось, она вплотную приблизилась к воплощению своей мечты - созданию Театра.

...За полгода до этого, в декабре 83-го ее пригласили выступить во МХАТе. (Тогда, напомню, он еще не “раздвоился”.) Неизвестно, почему в эту интеллигентскую цитадель вдруг пригласили певицу, “работающую на потребу толпе” - то ли хотели феномен изучить поближе, то ли изысканно покуражиться Она пела два часа - без антракта.

Олег Ефремов, главный режиссер, потом признавался, что попал на это выступление случайно и был поражен, как мощно Пугачева работает с залом, как устанавливает контакт со зрителем.

А когда концерт закончился, в гримерку к уставшей Алле явилась целая делегация актеров театра во главе с величественной Ангелиной Степановой (тогда она была, помимо прочего, и парторгом МХАТа). Ангелина Осиповна, обращаясь к гостье, патетически провозгласила:

- Да вы, милочка, отменная драматическая актриса! Вам надо играть! Играть! Для нового шоу Алла Борисовна пригласила танцора и хореографа Бориса Моисеева.

Впервые Моисеев увидел ее в начале 70-х в Каунасе, в ночном клубе “Орбита” (в Прибалтике уже тогда осмеливались делать ночные заведения по западному образцу). Алла тогда приехала к Кристине, которая жила у родителей Миколаса Орбакаса.

“Прошло время, - продолжает Моисеев. - Я уже имел хорошую карьеру - был главным балетмейстером Государственного балета Литовской ССР. Но эта “местечковость” меня раздражала, она не давала мне полет. И понимая, что выше мастера, чем Алла Пугачева, у нас нет, я решил, что надо быть с ней. (К тому же меня подгоняло мое тщеславие - быть популярным человеком и здесь, и за рубежом.) В 80-м году совершенно случайно я танцевал в Юрмале, в шоу, где, кстати, принимала участие и Лайма. Алла меня заметила. Она была там с Болдиным, Резником, его супругой Мунирой и Раймондом Паулсом. В силу какой-то моей экстравагантности они к Алле меня тогда подпустили, и я начал издалека, так, чтобы привлечь ее внимание. У меня тогда был такой номер “Синьор Ча-ча-ча” - я выходил, держа в зубах огромную розу. И вот я вышел с этой розой, поцеловал ее и бросил Алле на стол. Она так захотела поймать этот цветок, что только какая-то добрая случайность не позволила ей всем телом рухнуть на пол этого клуба.

Я думаю, она вспомнила ту каунасскую встречу. Потом ко мне подошел Болдин и сказал, что я очень понравился Алле, что она собирается делать новую программу... “Давайте созвонимся, может быть, так получится, что Алла пригласит вас работать в Москву”. В это же время я получил приглашение от Паулса работать в шоу у Лаймы. Раймонд решил в то время потихоньку заниматься ее карьерой, ее репертуаром. Но как бы не была хороша, изящна и мила Лайма - это не Алла Пугачева. Алла - это неповторимое явление природы.

Моисеев перебрался в Москву, танцевал в заведениях для интуристов и терпеливо ждал приглашения от Пугачевой. Они уже подружились, и вскоре Борис даже ездил вместе с юной Кристиной отдыхать в Сочи. Зинаида Архиповна, у которой девочка по-прежнему жила, не могла выносить солнце подолгу: сразу давало себя знать больное сердце. Алла была все время занята, Болдин, естественно, тоже, так что Моисеев оказался самой надежной “нянькой”.

“Я был молод, - говорит он, - и интересен для Кристины, потому что со мной можно было ходить на дискотеки и вообще веселиться. Я все время менял отели, чтобы ей было понятно, что такое отдых, что значит ни от кого и ни от чего не зависеть”.

Творческий час Моисеева пробил, когда Пугачева начала ставить “Пришла и говорю”. К этому моменту артист уже создал свое знаменитое трио “Экспрессия”, и Алла непременно хотела видеть его в своей программе. Правда, скоро люди из Министерства культуры попросили ее убрать “это непонятное существо по фамилии Моисеев” из спектакля.

“Их раздражали его наряды, его жесты, его макияж, - пишет Полубояринова. -Ну и самое главное - им не давала покоя его отчетливо просматривавшаяся нетрадиционная сексуальная ориентация”.

Пугачева никак не соглашалась избавиться от Моисеева. Она придумала выход из положения - заставила Бориса отрастить бороду, как очевидный признак мужественности. Тогда худсовет отстал.

(А Моисеев потом отплатит защитнице черной “неблагодарностью”. Во время одного из концертов он настолько закружится в танце, что забудет сделать Пугачевой поддержку. Она откинется назад - на его предполагаемые руки - а их не будет. Певица просто упадет на сцену. О дальнейшей реакции Аллы Борис умалчивает.)

...Спектакль “Пришла и говорю” делался сложно. Проблемы были не только в пресловутом худсовете- в конце концов, люди там сидели в основном смышленые и понимали, что новая сольная программа звезды принесет колоссальные доходы. Но сама Алла была все время ч ем-то недовольна - до крика, до слез, до истерик.

Недели за две до сдачи она носилась по площадке “Олимпийского”, чуть ли не вырывая на себе волосы, и завывала:

- Господи! Ни черта не готово! Ни черта не получается! Да зачем мне все это нужно? Да пропади оно пропадом! Нашли дуру - все тут делать самой!

- Алла, ты же сама так решила, - спокойно вмешивался в ее страстный монолог Болдин.

- Да, я решила, потому что думала, что остальные пятьдесят человек будут вкалывать также как и я! И что?! Где опять Моисеев?! Я спрашиваю, где Моисеев?! Опять опаздывает? Когда придет, скажите, чтобы сам взял в от ту веревку и удавился...

...В один из тех дней Моисеев оказался у нее дома на Горького. Алла сорванным на репетициях сипловатым голосом жаловалась на жизнь, на то, что спектакль разваливается. Что декорации делают невыносимо долго, что... И вдруг встала и сделала повелительный жест: - Боряша! Одевайся. - Зачем, Алусик? - Пойдем в “Олимпийский”! -Да подожди, сейчас Женя за нами заедет... - Нет-нет, одевайся. Мы сами дойдем! - Да как ты пойдешь по улице, ты что?! Алла продолжала уже из прихожей: - А я вот замотаюсь этим шарфом, темные очки нацеплю... Та-ак... Вот эту шапку дурацкую надену...

- Ой, что это? - воскликнула Люся, вернувшаяся из магазина.

- Тихо, Люся, - прикрикнула на нее хозяйка. - Алла Пугачева идет к народу.

- А-а, идет и говорит... - ехидно заметила Люся и отправилась с сумками на кухню.

Через пять минут они спустились вниз. Поклонники у подъезда даже не узнали Пугачеву. Посовещавшись, они решили, что это Моисеев приводил к Самой какую-то новую танцовщицу.

И так пешком от улицы Горького, какими-то переулками, они дошли до “Олимпийского”. Всю дорогу они говорили, говорили. Алла вдруг стала совершенно спокойна.

“Я обалдел от этого похода, - улыбается Моисеев. - Потому что никогда столько не ходил. А она спокойно его перенесла - в каких-то смешных туфельках... И что-то после этого произошло. Алла вышла из кризиса, и, как сейчас помню, после этого дня у нее все пошло как по маслу: и декорации, и спектакль весь сложился; она ухе точно знала, кто куда идет, где нужна та или иная мизансцена, где и какой свет”.

...На все 16 спектаклей “Пришла и говорю” билеты были распроданы задолго до премьеры.

В том же году, осенью, она снималась сразу в двух фильмах - сначала в “Сезоне чудес”, где, правда, пела лишь две песни, а потом в собственном - “Пришла и говорю”.

На съемки пугачевских музыкальных сцен в “Сезоне чудес” тогда в город Черкассы отправился Артем Троицкий, музыкальный журналист, который скоро станет добрым приятелем Аллы. (Их взаимная благорасположенность исчерпается в 1996 году, но об этом - Дальше.) В те сентябрьские дни Троицкий вел полудневниковые записи, два маленьких отрывка из которых я приведу, как любопытные свидетельства заинтересованного очевидца.

“...Так, отличный костюмчик сообразила себе для съемок тетя Алла. Красные “лосины, белые сапожки, красный шарф, белая майка с собственным изображением (шведский импорт), серый пиджак. Песня “Робинзон”. Неоглядный кордебалет вяловато повторяет движения хореографа Бориса Моисеева. Пассивность хлопцев и девчат истомила Пугачеву. Она выскакивает на плац сама и показывает, как надо танцевать”.

“...Мы поехали обедать. Недалеко. Уставшие и голодные, все сидят молча. Директор ансамбля (Евгений Болдин - авт.) скаламбурил: “Обед молчания!” Тут начинает выступать растроганный кинорежиссер Хилькевич: “Я давний поклонник. Я сам бы побежал за автографом. Я слышал о вас столько ужасов. Что с вами невозможно работать. Что вы грубы. Резки и обидчивы. Все ложь, обман. Вы покладисты и восхитительны”. Прожевав котлету, Пугачева пробурчала: “Никому не говорите об этом. Пусть боятся!”

В октябре того же года ее пригласили в Стокгольм - записывать альбом на английском языке.

“Была такая фирма “Уорлд рекордз мьюзию”, - говорит Болдин. - Ее учредили шведы специально для того, чтобы в скандинавских странах выпускать пластинки Аллы, организовывать ее концертью.

Успех Пугачевой в Швеции и Финляндии с трудом поддается разумному объяснению: там не хуже, чем в остальной Европе, развита музыкальная индустрия, и певица из России, с плохим английским, им вроде бы ни к чему. Тем не менее ее там называли не иначе, как “Совьет суперстар”, и, между прочим, так же будет назван шведский альбом Аллы.

А незадолго до этого два участника квартета “АББА” - Бенни Андерсон и Бьорн Ульвеус предложили Пугачевой партию в своей новой рок-опере “Шахматы”. (Кстати, либретто оперы написал легендарный Тим Раис, прославившийся на весь мир еще в 1970 году текстами к рок-опере “Jesus Christ Superstars.) Специально для этого Бенни и Бьорн со своим менеджером приезжали в Москву, к нашей суперстар, и они провели вместе несколько дней. “Как-то мы сидели у нас дома, - вспоминает Бодцин. - Были шведы, американцы и мы.

Часть третья.
АЛЛА БОРИСОВНА

Все немного выпили, развеселились и кто-то предложил исполнить гимны своих стран. Сначала спели шведы. Потом американцы. А потом Резник, Алла, Кристина и я стали петь свой и больше одного куплета не могли вспомнить. Кое-как помогла нам выйти из положения Кристина, которая не так давно разучивала гимн СССР в школе”.

От лестного предложения шведов Алла отказалась. Дело в том, что ей предстояло бы петь партию жены советского шахматиста, который остался за рубежом. Кроме того, для этой работы Пугачева должна была уехать из страны почти на год.

“Можно себе представить реакцию Комитета госбезопасности, - резюмирует Болдин. - Мы понимали, что не стоит и пытаться”.

“Паромщица”

“Президиум Верховного Совета РСФСР за заслуги в области советского музыкального искусства присвоил почетное звание “Народной артистки РСФСР” Пугачевой Алле Борисовне - солистке государственного концертно-гастрольного объединения РСФСР (Росконцерт)”.

Многие склонны считать, что своими высокими званиями Пугачева обязана Горбачеву и его ближайшему окружению, но в данном случае это не так: до прихода Михаила Сергеевича к власти оставалось еще два месяца. Она стала “народной” II января 1985 года - еще при Черненко, так сказать.

“Алла абсолютно спокойно это восприняла, - вспоминает Борис Моисеев. - Не было никаких бурных эмоций, никакого, там, грандиозного застолья - она приняла это как должное. Мы очень гордились, ведь в действительности она была уже давно народной артисткой. Конечно, было некоторое недоумение, почему она, реальная звезда номер один, получала это звание после, скажем, Софии Р отару. (Хотя у Аллы - я знаю - никогда не было никакой зависти или злости по отношению к Ротару.) Я как-то спросил: “Алла, может, мне уже дадут звание? Все-таки такой сделал фильм и не один спектакль...” Она ответила: “Никогда не думай об этом, довольствуйся тем, что ты имеешь сегодня”.

В одном из “юбилейных” интервью, которое Алла Борисовна дала сразу после присвоения ей нового звания, она говорила о своем Театре:

- Театр уже есть, осталось обрести стены. Теперь, кажется, вырисовываются и они. Скорее всего это будет Зеркальный зал театра “Эрмитаж”. Там, правда, предстоит многое переоборудовать, а уж потом создавать театр эстрадной песни.

Это помещение Мосгорисполком выделил для Театра Пугачевой еще в предыдущим году. Она тогда была почти счастлива и не ведала, что здесь никогда не будет ее Театра, а будут новые старые стены, старые обещания новых властей...

(Незадолго до этого Алла Борисовна, впрочем, увидела законченный “Театр Аллы Пугачевой”, но то был лишь спектакль театра-студии “На Юго-Западе”. Музыкальная буффонада. Алла загибалась от хохота весь спектакль, и зрители в этом тесном подвальном зальчике, выкрашенном черной краской, не знали, куда им смотреть - на сцену или на Пугачеву. После спектакля дорогая гостья выскочила на сцену и даже спела песню вместе с артисткой, изображавшей в постановке ее.)

И в те же январские дни 1985 года из Финляндии, чей народ продолжал беззаветно любить русскую певицу, прилетела удивительная новость. О том, что скоро в финском порту Котка должен быть спущен на воду паром “Алла” (правда, в нашей прессе его настойчиво именовали “теплоходом”). “Никогда бы не поверила, что такое возможно, - сказ ала тогда Пугачева. - Но вот получила официальное приглашение стать “крестной матерью” судна. Прекрасно понимаю, что мое имя - всего лишь пароль советской песни, которую знают и любят во всем мире как вестницу дружбы, надежды, доброй воли”.

Но очень скоро “крестную мать” вызвали в Министерство культуры, где замминистра довольно строго сообщил Алле Борисовне, что “партия и правительство категорически против того, чтобы в зарубежной стране - к тому же капиталистической -что-то называли именем советской певицы).

Пугачевой ничего не оставалось делать, как согласиться с мнением партии и правительства. Тут же в дружественную страну было отправлено соответствующее официальное заявление. Зато доставленный тогда из Финляндии красиво оформленный документ о присвоении ее имени судну до сих пор хранится у Аллы Борисовны дома.

“Паромщицы” из нее не получилось. Оставались петь про “Паромщика”.

Правда, вскоре некоторым утешением для певицы послужил выход на экраны музыкального фильма “Пришла и говорю”. С нею в главной роли.

Режиссером фильма стал Наум Ардашников, до этого более известный как оператор.

Год назад его вызвал к себе в кабинет директор “Мосфильма” Сизов и сообщил: - Будешь снимать фильм про Пугачеву. - Про кого? - Ардашникову показалось, что он ослышался. - Про Аллу Пугачеву.

- Минуточку. А чей сценарий, кто актеры, где...

- Подсуетись.

“Мосфильму” тогда очень требовался фильм с хорошими кассовыми сборами. В меру лиричный. В меру драматичный. В меру смешной. В меру большой. Что-то вроде киношлягера “Москва слезам не верит”.

Кто-то подсказал имя Пугачевой. Действительно, эта женщина, которая поет, могла собрать миллионы.

“Мосфильм” уговорил ее. Да, теперь уже не Алла Борисовна улыбалась режиссерам, а руководство киностудии просило ее соизволения.

“У меня была большая проблема с тем, чтобы уговорить ее сниматься, - вспоминает Наум Михайлович Ардашников. - Полгода мне понадобилось, чтобы начать работать с Аллой. Я ездил с ней на гастроли, ходил на ее концерты...”

Одному известному сценаристу был заказан сценарий. Тот очень долго ходил за Пугачевой и “писал с натуры”. В конце концов сценарист почти влюбился в обаятельный объект своего исследевания, но Алле Борисовне сценарий категорически не понравился, поскольку получилась мелодрама, в чем-то повторявшая сюжетные ходы “Женщины”.

Тогда она сама посоветовала использовать литературные способности Ильи Резника. Ей это было удобно и с чисто бытовой точки зрения, потому что тогда Резник, перебравшийся с семьей из Ленинграда в Москву, жил у нее. Свой сценарист в соседней комнате - замечательное условие для творческой работы. Будущий фильм получил название “Алла”.

“Вообще сценарий тут был достаточно условный, - говорит Ардашников. - Мы сели втроем - Алла, Резник, я - и за три вечера его придумали. Но потом на ходу мы его еще очень сильно меняли”.

Так, например, в сценарии никак не фигурировали заграничные сюжеты. Но как раз во время съемок, в декабре 1984 года Пугачева должна была ехать в Финляндию, чтобы получить награду “Золотой диск” за успешно разошедшийся тираж своего “скандинавского” альбома “Soviet Superstar”. Тогда решили использовать ее выезд за рубеж с максимальной пользой. И там сняли кадры для песни “Окраина”.

“Принимали ее в Финляндии фантастически!” - восклицает Ардашников.

“Там был момент, - пишет Полубояринова, - когда съемочную группу во главе с Аллой пригласили прокатиться на пароме, курсировавшем по Балтийскому морю. (Не тогда ли финны и решили присвоить имя русской звезды своему судну? - авт.) Утром Пугачева вышла из каюты и увидела, что над паромом завис маленький вертолет. Она с интересом наблюдала, как вертолетик спустился на самую палубу, и из него вальяжно вышла какая-то девица. Алла спросила, кто это, и ей назвали имя молодой шведской певицы. Тут настроение Пугачевой резко испортилось:

- Эти буржуи не могут без своих понтов обойтись!

Но сцена с вертолетом настолько поразила ее воображение, что потом в новом фильме появилась сценка - она выходит из вертолета на палубу”.

Подобным случайным образом в фильме еще много чего появлялось и исчезало. Например, Пугачева как-то решила задействовать “Жекусю” Болдина, и в паре сцен он действительно промелькнул - то в наряде тореадора, то в массовке - с приклеенной бородкой и усами. Зато на стадии монтажа исчез целый эпизод со Жванецким - когда они вдвоем с Аллой сидят и беседуют. (Михаила Михайловича с Пугачевой уже давно связывали самые теплые отношения.)

Конечно, Алла Борисовна никак не довольствовалась участью поющей героини.

“Она была сразу всем, - улыбается Ардашников. - Продюсером, режиссером, гримером, директором...”

Как-то на съемках в “Олимпийском” подошли пожарные и запретили работать ввиду очевидной огнеопасности мероприятия. (Советские пожарные были сказочно “страшными” людьми, настоящими церберами. Работники искусств боялись их подчас больше, чем худсовета. Пожарные могли запретить все, что угодно, если подозревали самую мизерную возможность возгорания чего-либо.) Никто, даже сам Болдин, не мог с ними договориться. Но Пугачева оказалась сильнее огненной стихии. Она укротила пожарных.

Весь фильм по сути дела представлял собой набор музыкальных клипов. Тогда это слово, естественно, еще не было в употреблении, хотя в программе “Утренняя почта” уже возникали первые кустарные произведения такого рода - трогательные, но унылые.

Собственно, за это отсутствие видимого сюжета фильм потом и будут отчаянно бранить критики, как, впрочем, и многие зрители.

Алла очень хотела каким-то образом задействовать в этой картине свою маму. Она придумала следующий ход. Ею была написана песня “Иван Иваныч”- о некоем веселом старикане, бывшем фронтовике. Эпизод с этой песней снимался дома у Зинаиды Архиповны в Кузьминках, куда специально собрали знакомых ветеранов. (Там, кстати, фигурировал и Яков Захарович Карасик, легендарный человек из Росконцерта, который позже станет заместителем Болдина в Театре песни.)

Зинаида Архиповна встретила съемочную группу как близких родственников, напекла пирогов, просила, чтобы не стеснялись и делали все, что нужно. Она послушно выполняла указания дочки - садилась, вставала, смеялась, подпевала, пускалась в пляс.

...Когда руководство Госкино прослышало, что новый фильм будет называться “Алла”, то сразу наложило запрет: какая еще Алла, что за западные штучки?

Тогда Пугачева дала картине то же название, что и своей недавней сольной программе - “Пришла и говорю”. Причем если год назад и оно вызывало кислую мину у худсовета, то теперь показалось недурным.

Этот фильм стал рекордсменом кассовых сборов, собрав тридцать миллионов зрителей, так что ставка киностудии оправдалась- да еще с какими дивидендами!

...Когда Пугачеву кто-то спросил, почему она не хочет, наконец, поработать с известным, сильным режиссером, Алла Борисовна ответила:

- У меня есть один на примете, но я его пока придерживаю. - Это кто же? - Я.

В том же 1985 году Алла Борисовна пережила такое приятное потрясение, как изменение ее концертной ставки. Оно не было непосредственно связано с новым званием, хотя в специальных анкетах для тарификационной комиссии Минкульта вписывались все титулы и награды.

Эта самая комиссия тогда определила в качестве максимальной концертной ставки 225 рублей - сумму по тем временам значительную. Ее удостоились лишь Магомаев, Зыкина, Кобзон, всего шесть человек Пугачева в этом благодатном списке сперва не значилась.

Соответствующее письмо уже лежало у секретаря министра культуры, который собирался нести его на подпись шефу.

В этот момент в приемную вошел слегка запыхавшийся Евгений Болдин и с чрезвычайно важным видом сообщил, что председатель Тарификационной комиссии забыл вписать в бумагу кое-какие мелочи. Как опытный дипломат и хитроумный менеджер Болдин уже давно завел в нужных учреждениях почти панибратские отношения со всеми секретарями, бухгалтерами и дамами из отделов кадров. Он-то превосходно знал, какую судьбоносную роль могут иной раз сыграть зги скромные служащие.

В данном случае именно так и получилось. Секретарь, в нарушение всех должностных инструкций, выдал Евгению Борисовичу документ, и тот немедленно понес его обратно в комиссию. Когда Болдин вежливо осведомился у председателя комиссии, почему же в списке не фигурирует Пугачева, тот виновато заулыбался, стал ссылаться на загруженность, на мороку в связи с новыми партийными веяниями... После чего, укоряя себя за невольную забывчивость, внес имя Пугачевой в письмо - под счастливым номером семь. Министр все мгновенно “подмахнул”.

“Когда вечером этого же дня, - заключает свой рассказ Болдин, - Алла узнала, что ей присвоили новую ставку, она даже всплакнула”.

Сколь удивительным это не покажется, но до 1985 года Пугачева и Болдин спокойно жили, не “оформляя” своих отношений. Алла Борисовна теперь, после предыдущих браков и романов, видимо, предпочитала обходиться без формальностей -если это было возможно. Болдин тоже не торопился в ЗАГС, тем более, что опыт брачных отношений он уже имел. Кстати, его дочь была практически ровесницей Кристины.

“Я занимался воспитанием Кристины больше, чем своей дочери, - замечает Евгений Борисович - Ее надо было отвезти в музыкальную школу, привезти из музыкальной школы... То есть, по сути, играл роль папы. А настоящего ее отца я, как ни странно, никогда не видел”.

Однако благоденствие незаконных уз не могло тянуться очень долго. Но чтобы перейти к рассказу о тайной свадьбе Пугачевой и Болдина, необходимо вывести на сцену еще один персонаж, который и так уже засиделся за кулисами повествования.

Иван Иванович Садик был первым секретарем Октябрьского райкома КПСС - того райкома, с которым постоянно приходилось иметь дело Болдину и Алле. Дорога за рубеж, скажем, всегда лежала через кабинет Садика.

“Ему доставляло особое удовольствие разговаривать с Пугачевой свысока, -вспоминает Болдин. - Поучать ее... При том, что он был даже моложе Аллы. Такая падла...”

Рассказывая о Садике, Октябрьском райкоме, парторганизации Росконцерта, Болдин разве что не матерится; по его лицу про бегают тени.

“Когда мы ложились спать после общения с нашими коммунистами, то с наслаждением представляли, как душим весь этот райком, всю партячейку Росконцерта. Это все, что мы могли сделать... Ощущение полного бессилия. С 1978 года до основательной перестройки длился период какой-то жуткой борьбы - с бетонной стеной и мыльным пузырем одновременно”, - говорит он.

После очередной “экзекуции” в кабинете Садика Алла как-то выбежала в коридор (чистенький и гулкий райкомовский коридор, с фикусами и референтами, шныряющими как мышки из двери в дверь) и закричала:

- Нет, вы посмотрите! Посмотрите на этого человека! На этого вашего Ивана Ивановича! Идите все сюда и смотрите! Первый, черт побери, секретарь!

Из кабинетов начали выглядывать испуганные лица, а Алла продолжала:

- Да-да, это я, Пугачева! Идите-ка все посмотреть, как этот... секретарь издевается надо мной! Идите!

Но еще до того, как отношения с Садиком были окончательно испорчены, Пугачева - то ли из куража, то ли вполне искренне - поинтересовалась у Ивана Ивановича:

- А как насчет того, чтобы мне вступить в партию?

Садик улыбнулся и сказал, что приветствует это ответственное решение певицы. (При этом внутренне он безудержно ликовал: еще бы! Загнать в ряды партии саму Пугачеву! Он уже чуть ли на приеме у секретаря МГК КПСС себя представлял. Как тот жмет ему руку и благодарит за честное и бескорыстное служение, а там, глядишь, и...) Иван Иванович тут же пригласил своего зама по оргвопросам и, широким жестом указав на Пугачеву, сообщил о ее решении. Заместитель, неумный партийный функционер, строго взглянул на артистку:

- Но вы понимаете, Алла Борисовна, что после вступления в партию вам придется исполнять другие песни?

- Да-а? Ох, ну извините, тогда я еще не достойна. Других песен пока петь не могу. Садик дождался, пока Пугачева покинет его кабинет и набросился на идейного зама:

- Кто тебя за язык тянул?! Сначала надо было ее в партию принять, а уж потом условия выдвигать!

И именно Садик стал невольным инициатором бракосочетания Пугачевой и Болдина.

Кто-то прислал в Октябрьский райком гнусное письмецо о. недостойном моральном облике Евгения Борисовича Болдина. Это случилось накануне очередного отъезда на зарубежные гастроли и сразу повлекло за собой очевидные проблемы.

Садик пригласил Аллу Борисовну и завел с нею утомительную беседу на нравственные темы, которую увенчивал тезис о том, что нехорошо на гастролях поселяться в одном номере мужчине и женщине, которые не состоят в брачных отношениях.

- Почему это? - возмутилась Пугачева - Мы состоим. У нас гражданский брак. Такие ведь тоже есть.

- Они, конечно, есть, - развел руками Садик, - но не для таких как вы, Алла Борисовна. Вы же популярная артистка. На вас смотрит наша молодежь. В данном случае вы показываете ей не самый лучший пример. Мне уже звонят - сверху, спрашивают, что это там Пугачева вытворяет, говорят, что Болдина нельзя выпускать за границу.

- Как же это нельзя - он у нас руководитель группы!

- Ну можно ведь и другого найти руководителя...

- Так, понятно, - Пугачева встала - Я еще вернусь!

Она приехала домой и с порога закричала: - Жекуся! Собирайся. Идем жениться!

- Ты с ума сошла, что ли? Жили себе спокойно пять лет... ...Через час они уже были в ЗАГСе - причем даже со свидетелями - кого успели найти.

Их расписали сразу - что, конечно, противоречило закону - но как не сделать одолжение самой Пугачевой? Директриса ЗАГСа любезно произвела церемонию прямо в своем кабинете - без лишних слов, обмена кольцами и оркестра.

На следующий день Алла Борисовна влетела в кабинет к Садику и буквально бросила ему на стол свидетельство о браке:

- Все. Мы с Болдиным муж и жена. И отличный пример для молодежи. Подписывайте документы для поездки.

...Евгений Борисович, хотя бросил курить, попросил у меня сигарету и задумчиво произнес: - Может, именно то, что мы поставили печати в паспортах, в дальнейшем сыграло в наших отношениях печальную роль.

Рок-Н-Ролл

В марте 1985 года Алла Борисовна приехала на Третий ленинградский рок-фестиваль. По совету и в сопровождении своего доброго приятеля Артема Троицкого.

Они тесно познакомились в предыдущем 1984 году во время съемок фильма “Сезон чудес”, о чем Троицкий даже написал полухронику, полузссе, опубликованном позже в журнале “Алла”. (Пугачева вообще; надо заметить, обладает волшебной способностью вдохновлять журналистов на немедленное создание очерков, статей, эссе о своей персоне даже после полуминутного общения. Это не раз ощущал и ваш покорный слуга.)

То было время блаженства наших рокеров: с одной стороны, власти все еще пытались их утихомирить, что придавало всему их хмельному и разгульному существованию необходимый привкус борьбы с ненавистным “совком”, но с другой -они уже удостоились почти полной легализации: спокойно носили свои тексты куда следует для “литовок” (т.е. цензурных разрешений), проводили концерты и фестивали.

Алла Борисовна долгое время следила за всеми этими процессами с настороженным интересом Ее саму и до этого и особенно потом с настойчивой регулярностью спрашивали, почему она не поет рок. Пугачева давала самые разнообразные ответы, но скоро и ей придется ненадолго стать “Совьет рок-стар” - но за границей, о чем речь позже.

“Я тогда выполнял роль своеобразного связующего звена, - вспоминает Артем Троицкий. - Между Аллой и рок-н-ролльной “тусовкой”.

Рок-фестиваль продолжался три дня, и в каждый из них выступало по несколько групп. Понятно, что Алле Борисовне было бы нелегко высиживать по много часов среди бушующей молодежи. Но ее спутник Артем, знавший репертуар всех задорных команд не понаслышке, давал свои рекомендации, какие именно выступления следует посещать.

“Аллу тогда очень интересовал Гребенщиков, - продолжает Троицкий, - поэтому она пришла на концерт “Аквариума” и очень внимательно следила за их выступлением. Ей тогда страшно понравился Лялин, гитарист группы, и потом Алла даже предлагала ему перейти в “Рецитал”.

На том же фестивале впервые громко заявила о себе группа “Алиса” - с новым солистом, худеньким юношей Костей Кинчевым. Он сразу приглянулся Пугачевой.

...Спустя десять лет, когда в редакции журнала “Алла” встанет вопрос, о ком из российских рокеров надо бы написать в первую очередь, Пугачева сразу скажет:

- О Кинчеве! Давайте мне Кинчева! Я его очень люблю!

Интересно, что и тот ответит взаимностью эстрадной звезде. Мятежный Кинчев, кумир подростков-анархистов, будет ходить на концерты к Алле Борисовне.

Троицкий познакомил Пугачеву и с Кинчевым, и с рок-бардом Александром Башлачевым Последний, по словам Артема, “относился к ней очень уважительно”.

Вся эта компания не раз приезжала к Алле Борисовне домой, где проводила в гостях у звезды целые вечера Троицкий, например, с удовольствием вспоминает такую сцену:

“Башлачев пел свою длинную, “шаманскую” песню. Мы с Костей сидели на полу, скрестив ноги и били в бубенцы. Зрелище было великолепное Алла тогда очень сильно “завелась” от этого концерта...”

Болдин, правда, не разделял всеобщего упоения, лишь время от времени заглядывал в комнату и снисходительно улыбался.

Кинчев впоследствии неоднократно сам приходил в гости к Алле Борисовне.

(Когда в 198S году Александр Башлачев погибнет, выбросившись из окна, Пугачева с Резником попытается написать песню “Самоубийца”: “...Дал жестокий урок рок-н-ролльный пророк”. Но дальнейшая ее судьба неизвестна.) Троицкий рассказал своей звездной подруге и о странноватой, по невероятно талантливой девушке по имени Жанна Агузарова, солистке молодой московской групы “Браво”. Когда Алла изъявила желание с ней познакомиться, то Артем с грустью поведал, что сейчас это никак невозможно: Жанна пребывала в ссылке.

(В марте 1984 года во время одного из концертов на окраине Москвы ворвавшаяся милиция арестовала всю группу “Браво” во главе с ее лидером Евгением Хавтаном. Музыкантов после составления протокола отпустили, а солистке Жанне Агузаровой предъявили обвинение в нарушении паспортного режима и подделке документов. Дело в том, что у нее был обнаружен паспорт на имя некоего гражданина Дании Ивона Андерса - причем имя Ивон кустарным способом было переправлено на Ивонна. После этого Агузарову полтора года держали то в Бутырской тюрьме, то в НИИ судебной психиатрии им. Сербского. В конце концов ее признали невменяемой и отправили к родителям в Тюменскую область, где Жанна жила до 1986 года, пока вновь не вернулась в Москву и в “Браво”.)

Тогда они и познакомятся, Пугачев а начнет ей помогать (не боясь, межцу прочим, соперничества со стороны юного таланта), и Агузарова даже споет песню, мелодию которой сочинила Алла. Слова напишет Резник: “В городе моем Улицы пусты...”

Жанна так и будет говорить, что эту песню ей подарили “тетя Алла” и “дядя Илюша”.

(А Пугачева все-таки вернется к первоначальному варианту - “Три счастливых дня”. Редкий случай, когда становится популярной одна и та же мелодия, но с разными словами.)

Позже Алла Борисовна заведет знакомство и с “Наутилусом Помпилиусом”. В 1988 году именно на ее студии они записали свой альбом “Князь тишины”, где в одной песне “Доктор твоего тела” она - Алла Пугачева! - подпела Вячеславу Бутусову вторым голосом.

Перед Московским фестивалем молодежи и студентов 1985 года в столицу приехал западногерманский менеджер. Он встретился с Пугачевой, чтобы провести переговоры о совместных концертах с немецким рок-музыкантом Удо Линденбергом.

“Ему это было очень выгодно, - замечает Болдин, - потому что Удо тут никто не знал”.

Линденберг и Пугачева действительно выступили вместе - с огромным, разумеется, успехом. Потом пришло время зарубежной стороне проявить ответную любезность: Аллу Борисовну пригласили поработать в Германии - с тем же Линденбергом. Специально по такому случаю даже была написана песня “Москоу рок”.

Когда на первом концерте в ФРГ Линденберг представил певицу из Советского союза, немецкая молодежь засвистела и стала швырять на сцену банки из-под пива, демонстрируя тем самым свою неприязнь к “красным”. Пугачева будто бы не замечала этого, хотя Удо пришлось даже утихомиривать публику. Кроме того, никто из его музыкантов не знал ни одной пугачевской вещи, и она сказала, чтобы они играли что угодно, только поскорей.

“И я на нервной почве запела Бог знает что. Но с кайфом! Но с большим кайфом!” - скажет она позже.

А в начале 1986 Алла Борисовна познакомится в Ленинграде с Владимиром Кузьминым.

"Кузьмин уже - был известным музыкантом. С 1979 года он исполнял эстрадный вариант рок-н-ролла - в союзе с Александром Барыкиным в rpyппе “Карнавал”; - потом, в 1982 году, поссорившись с Барыкиным, собрал свой коллектив “Динамик”, где уже был безраздельным лидером. (Кузьмин тогда хотел оставить название “Карнавал” себе, но Барыкин отвоевал это право судебным порядком.) Кузьмин, в принципе, достоин звания “человека-оркестра”: он играет на скрипке, флейте, саксофоне. Поет, как известно, тоже сам. Но прославился все-таки как гитарист.

Как-то Александр Кальянов, зная увлечение Пугачевой рок-н-роллом, принес ей записи “Динамика”. Алла Борисовна послушала и сказала:

- Надо бы мне взглянуть на этого Кузьмина. Он ведь где-то выступает? Выяснилось, что на днях, в Ленинграде. Алла Борисовна приехала туда, послушала и посмотрела. После концерта она нашла за кулисами взмокшего Кузьмина.

В последующие несколько дней Пугачева всюду таскала его за собой буквально за руку и все время что-то говорила, говорила, не отрывая глаз. Это была романтика, достойная западных киномелодрам - ужин при свечах, катание по ночному заснеженному городу, шепот в темноте.

Это время пугачевские музыканты окрестили “Африкой”: потому что гуляли “по-черному”.

А потом, когда “Динамик” запретили, Алла спросила у Кузьмина: “Ну что, будешь работать со мной?”

- Как работать? - не понял Володя, оторопевший от того, что перед ним стоит Алла Пугачева.

- Как работать? - Алла Борисовна усмехнулась и обернулась к окружающим. - Как Владимир Кузьмин, я полагаю...

...Тот быстро согласился, может даже быстрее, чем следовало бы: хотя бы из артистического кокетства стоило выдержать паузу. Но предложение звезды оказалось сейчас для него очень кстати. Кузьмин никак не мог добиться для себя достойного статуса “Динамик” числился то в Тульской, то в Калмыцкой филармонии, а одно время вообще работал от Ташкентского цирка...

Алла Борисовна в обмен на эти вольные мытарства предлагала сразу многое -новые инструменты, запись в своей студии, постоянные концерты (где Кузьмину бы отдавалось несколько сольных номеров!), хорошие, заранее определенные гонорары, поездки за рубеж, а главное - безмятежное существование за крепкими плечами пугачевских администраторов. Грех было не согласиться.

Так начался недолгий период в жизни Аллы Борисовны, который язвительный Раймонд Паулс назвал “молодежным”. Так начался знаменитый роман гитариста и певицы, “двух звезд”.

“На гастролях, - пишет Полубояринова, - Алла теперь все время оказывалась с Кузьминым - в автобусах, поездах, гостиницах. Ситуация получалась двусмысленной, поскольку Болдин тоже всегда находился вблизи. Он не жаловал Володю и на какое-то время отправился жить в свою новую квартиру, которую Пугачева выхлопотала для него в Моссовете. Поклонники с интересом наблюдали, как из знаменитого подъезда на улице Горького их Алла теперь выходила в сопровождении Кузьмина. Но Болдин лишний раз дал всем окружающим повод уважать себя: никто никогда не слышал, чтобы он не то что устраивал жене скандалы - вообще сказал хоть слово по поводу этого мучительного для него “треугольника”. Евгений Борисович многих удивлял своим “нордическим” темпераментом. Сколько раз Алла в раздражении принималась язвить в его адрес, зло и подолгу - Болдин или молчал, или хладнокровно продолжал начатую речь.

Когда кто-то попытался ему сочувствовать, он ответил в том духе, что их с Аллой связывает нечто большее, чем супружеские узы - а именно, отношения артиста и менеджера Найти хорошего мужа куда легче, чем родного директора”.

Кузьмин выпустил два сольных альбома, один из которых вполне символично был назван “Моя любовь”.

“Пугачева, по сути, была в то время моим продюсером, - признает Владимир. - Обсуждала со мной аранжировки, нюансы исполнения, придумывала образ, костюмы”.

Собственно образ и костюмы самой Аллы Борисовны тогда тоже сильно изменились. Она стала носить черные кожаные куртки в рок-н-ролльном стиле, металлические пояса и браслеты..

В одном из тогдашних интервью она говорила: - Я буквально сдерживаю себя от нахлынувших идей и эмоций. Не знаю, будет ли все это ощущаться в моей новой программе, которую я покажу зрителям в этом году. но то, что я стала реактивней, думаю, вы почувствуете...

И там же, рассказывая о недавних гастролях по хорошо знакомым Швеции и Финляндии, радостно сообщала:

- Для Кузьмина это первая поездка по этим странам. Он, кстати, имел огромный успех, когда исполнил несколько своих песен на английском языке.

В тот же период Пугачева и Кузьмин записали целый альбом под рабочим наименованием “Он, она и дождь”. Это было, как выразились бы критики, концептуальное произведение: все песни отбирались и выстраивались таким образом, что бы просвечивала некая сюжетная линия - взаимоотношения двух влюбленных.

Но тогда альбом так и не был издан, зато пара вещей с него стали шлягерами сами по себе, как, например, пресловутая песня “Две звезды”, написанная, кстати, не Аллой и не Володей, а Игорем Николаевым. А все пленки с записями хранились у Кузьмина. (Только в наши дни этот альбом, но под другим названием был издан фирмой “Союз”.)

В начале 1987 года советские люди с удовольствием начали обмениваться слухами о том, что Пугачева вышла за Кузьмина замуж, что их свадьба три дня гремела в ресторане “Континенталь” и что совсем скоро у них появится маленький. (О наличии реального мужа, Болдина, широкие массы и не догадывались.)

Но никакого “маленького” не появилось. Если не считать веселого пуделька, который достался Алле Борисовне от танцовщицы трио “Экспрессия” и которого она нарекла Кузей. Болдин был очень недоволен этой кличкой и просил заменить на другую.

“Хорошо, - сказала Пугачева. - Я назову его Жекусей”.

Болдину пришлось смириться. Спустя семь лет Пугачева заметит в одном откровенном интервью: “Кузьмин сделал наши отношения честнее и крепче”.

(Впоследствии выяснилось, что пуделек вовсе не мальчик, как уверяли Аллу Борисовну, а девочка. Тогда Кузю стали звать Кузиной.)

Вскоре приближенные Пугачевой заподозрили, что роман с Володей исчерпывается: кто-то видел огромный список “отступного”, предоставляемого Аллой Борисовной Кузьмину. В нем фигурировала и квартира, и машина, и договор на рекламу и еще много чего.

“Пугачевой, - замечает Полубояринова, - было проще предоставить все это, чем долго выяснять отношения”.

“Но, к сожаленью, звезды не люди. Крыльев им не дано. В небе высоком снова родиться Звездам не суждено...”

А в один прекрасный день поклонники, которые вечно толпились у ее дома, наблюдали, как звезда в ярости выбрасывает из квартиры на лестницу кузьминские вещи”.

Красный стяг

“Мы сидели втроем - Троицкий, Алла и я,- вспоминает Болдин. - И я сказал: надо нам что-то сделать - концерт-неконцерт, но надо...”

За две недели до этого на энергореакторе Чернобыльской атомной станции произошла катастрофа. Пока еще никто особо не понимал, что в действительности случилось - информация давалась минимальными дозами с лукавыми формулировками типа “ситуация имеет-тенденцию к стабилизации”.

Быть может, Пугачева немного лучше среднего обывателя представляла, что такое радиация, благодаря брату, “отсидевшему” семь лет на семипалатинском ядерном полигоне. Во всяком случае она сразу согласилась с идеей Болдина организовать в ев о ем“ Олимпийском” некое крупное мероприятие, средства от которого направили бы пострадавшим в Чернобыле.

Сейчас это покажется странным, но партийные боссы средней руки с большой настороженностью отнеслись к идее певицы: никаких распоряжений на этот счет они не получали, стоит ли суетиться?

Тогда Алла Борисовна с Артемом Троицким добились аудиенции у Александра Николаевича Яковлева, главного идеолога страны, ближайшего соратника Горбачева.

“К ее инициативе действительно очень кисло отнеслись разные начальники, -вспоминает Александр Николаевич. - Я говорю им: это же очень хорошая идея, надо поддержать. Она же не себе деньги собирается заработать. - “Да вот, - отвечают, - она себе хочет лишней популярности.” - Ну и что, - спрашиваю? - В конце концов, артист и должен добиваться популярности, это его профессия”.

(Надо заметить, Яковлев не сразу согласился навстречу со мной:

- Ну как это я буду сам себя нахваливать? И потом - я же, честно говоря, не всегда запоминаю какие-то такие случаи. Вот недавно я столкнулся с Лаймой Вайкуле - она меня расцеловала и говорит: “Ой, спасибо, вы мне в свое время так помогли с поездкой в Чехословакию!” А я этого и не помню...

Но сюжет с Чернобыльским концертом не забылся. Для Яковлева он тоже стал тогда определенной вехой.)

После вмешательства такого человека проблем уже не было. Пугачева тут же взялась за организацию концерта. К этому моменту уже само собой определилось его строгое название “Счет 904” - тот самый счет, на который переводились деньги для чернобыльцев.

...С началом перестройки Пугачева станет постепенно проявлять все большую политическую” активность - на этот раз не вынужденную, а вполне искреннюю. На своих концертах она даже будет обращаться к зрителям:

- Трудно сейчас Горбачеву, а он хороший человек. Давайте помогать ему, кто как может. Я вот своими песнями. Горбачев относился к Алле Борисовне с соответной симпатией. Об этом говорил мне Яковлев, да и присвоение звания “народной артистки СССР” Президентом уходящего Союза свидетельствует о том же. Но не буду забегать вперед.

А в сентябре того же года Пугачева даст сольный концерт в самом Чернобыле. Усталые мужики в спецодежде облепят сцену со всех сторон и будут радоваться как дети.

За три месяца до благотворительного концерта в “Олимпийском” Пугачеву позвали для беседы в одну из телевизионных передач Италии. (Как раз накануне судьбоносной встречи с Кузьминым.) Телеведущий Пиппо Баудо, который ожидал увидеть тихую и затюканную КГБ дамочку, столкнулся с совсем иным персонажем. Русская певица была раскована и даже дерзка. Она пошутила в прямом эфире насчет мужской непрезентабельности Баудо, отвергла замаскированные обвинения в ее нежелании ознакомиться с местными достопримечальностями и так далее.

Но уязвленный Пиппо Баудо сумеет мелко отомстить советской звезде.

Спустя год, в феврале 1987 Аллу Борисовну пригласили выступить в качестве почетного гостя на знаменитом фестивале в Сан-Ремо. Как назло, в качестве конферансье там выступал все тот же Пиппо.

Перед выходом Пугачевой на сцену он деловито сообщил ей, что прежде чем она начнет выступать, он немного побеседует с ней на сцене, чтобы представить публике. “А потом включится фонограмма и вы будете петь”. (В Сан-Ремо все певцы выступают под фонограмму: чтобы не возникало неожиданностей с “живым” звуком, поскольку фестиваль транслируется по телевидению.)

Пугачева вышла на сцену, Баудо объявил ее и грациозно удалился. Алла Борисовна не сразу сообразила, в чем дело и ждала, когда ведущий вернется, чтобы задать свои вопросы. Так она простояла несколько минут с праздным микрофоном в руках. В зале начали смеяться.

Причем, это неловкое ожидание происходило на достаточно интересном фоне - в самом буквальном смысле этого слова. Дело в том, что позади гостьи из СССР алел советский флаг.

“Я настояла, чтобы на сцене был развернут красный стяг с серпом и молотом, - скажет она позже в интервью “Советской культуре”. - Ведь это очень важно, что молодежь Запада воспринимает меня не только как певицу, но и как представителя Советской страны”. Потом, наконец, дали фонограмму. Пугачева по достоинству оценила каверзу Баудо.

Осенью 1986 года она гастролировала по стране с программой “Алла Пугачева представляет...” Эту презентационную форму она придумала еще в прошлом году, когда концертировала со шведской группой “Херрейс” - тремя братьями-блондинами. Теперь же Алла Борисовна представляла Игоря Николаева, который с ее помощью стал активно внедряться на большую эстраду, Руслана Горобца, музыканта и композитора, руководителя “Рецитала”, и, разумеется, Владимира Кузьмина.

“То был самый разгар романа певицы и рокера, - замечает Полубояринова. - И Болдин, без особой надобности, старался не ездить с женой”.

В октябре Пугачева со свитой выступала в Самаре.

...В тот день Зинаид а Архиповна отправила Кристину на занятия, а самане спеша пошла в ЖЭК, на собрание местной партийной ячейки - она так до конца дней и оставалась искренней коммунисткой. Буквально на пороге ей стало плохо с сердцем. “Скорая” уже констатировала смерть.

Все печальные хлопоты взял на себя Болдин - как и четыре года назад, когда умер Борис Михайлович.

Когда Зинаиду Архиповну хоронили на Кузьминском кладбище (где лежали Аллины бабушка и отец) - сюда, на окраину Москвы, примчалась толпа поклонников Пугачевой. Они заглядывали ей в лицо - плачет или нет? А потом кто-то попросил автограф...

Перед самым концертом, когда Алла Борисовна наносила последние штрихи в своем макияже, в ее гримерке зазвонил телефон. Она сняла трубку - из Москвы звонил Болдин: - Алла...

- Да, привет, Жекуся. Какие новости? - Алла, мама умерла... - Твоя? - Нет, твоя...

Пугачева выронила помаду, которую держала в правой руке.

Через десять минут она вышла на сцену и начала концерт.

“Она всегда считала, - говорит Болдин, - что обязана выполнять свою задачу несмотря ни на что - потому что ее ждут зрители, которые не должны ничего знать о том, что там с ней происходит”.

Музыканты лишь не могли понять, почему певица как-то рассеяна.

“Она отработала весь концерт на “автопилоте”, - вспоминает Борис Моисеев. - Только в конце спектакля она извинилась перед залом за то, что завтрашнее выступление придется отменить, потому что она едет на похороны матери.

А уже после концерта у себя в гримерке Алла ревела как корова”.

Ей все чудилось, что где-то звучит мамин голос, напевающий свои любимые “Осенние листья”.

“Пусть годы проходят - живет на Земле любовь.

И там, где расстались, мы встретимся нынче вновь. Сильнее разлук Тепло твоих рук, Мойверный, единственный друг...”

Номер в гостинице

- Здравствуйте, девочки! - Алла стремительно шла по холлу гостиницы “Прибалтайская”.

- Ой, Алла Борисовна! - засуетились дамы из службы размещения. - А мы вас заждались! Вы же вчера должны были приехать.

- Ну, а приехала сегодня! Чтобы сильнее соскучились! - Пугачева засмеялась. -Ну, где ключики от моего любимого номера?

Дамы замялись. Тогда вперед выступила Банков а, начальник службы размещения:

- Алла Борисовна! Мы вам предоставим точно такой же номер - только не на одиннадцатом, а на двенадцатом этаже. - Это еще почему? - повела плечом Пугачева. -Тот номер уже занят. - Кем же это он, интересно, занят? - Человеком. - Каким таким человеком? - Ну какая разница? Он приехал раньше, и я отдала ему этот номер. Вы же опоздали...

- Что значит опоздала? - Пугачева окинула взглядом присутствующих, будто приглашая оценить всю нелепость такого высказывания. - Вы должны были оставить этот номер за мной, даже если бы я приехала через месяц! - Ничего подобного! Согласно инструкции...

- Да какие, к черту инструкции! Где эти ваши инструкции, когда вы шлюх по ночам сюда пускаете? Проститутки у вас себя чувствуют вольготнее, чем артисты!

Байкова багровела, но не уступала. Алла Борисовна кричала все громче, и этот голос в гулком холле звучал устрашающе.

“Она уже не выбирала выражений, - пишет Полу бояринова, - лишь бы заставить замолчать Байкову. Однако та, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на такой же крик, часто дышала и продолжала что-то доказывать. Но ее никто не мог расслышать. И тут Пугачева свистнула.

Молоденький сержант милиции, стоявший у входа, топтался, не зная, что делать, а услышав свист, чуть присел. Потом - бочком, бочком, поспешил укрыться в комнате дежурного”.

...В конце августа 1987 года Алла вместе со своим давним приятелем из Германии Удо Линденбергом давала в Ленинградском спортивно-концертном комплексе им. Ленина два концерта под девизом “За безъядерный мир к 2000 году”. Это была большая программа, в которой помимо двух центральных фигур участвовали и другие артисты, в том числе, разумеется, и Кузьмин.

Пугачева действительно приехала на день позже и потому, в частности, не успела на пресс-конференцию, где журналисты довольствовались лишь общением с малознакомым им Линденбергом. (В ходе пресс-конференции западногерманский гость почему-то вдруг пожелал здоровья и успехов Эрику Хонеккеру, главному коммунисту ГДР.)

После первого концерта Пугачева со всей своей командой отправилась поужинать в модный тогда ресторан “Тройка”, где заправлял ее добрый знакомый по имени Вольдемар. Кстати, перед той эпохальной сценой накануне в холле “Прибалтийской” Алла Борисовна тоже была в “Тройке”, так что на ее экспрессивность, возможно, повлияли и спиртные напитки, употребленные за обедом.

Посреди ужина Вольдемара - а он сидел за столом со всей компанией - позвали к телефону. Через несколько минут ресторатор вернулся: - Алла, тут не очень хорошие дела... - Что за дела? - оживилась Пугачева. - Сейчас звонили из “Вечернего Ленинграда” - там набраны гранки статьи про тебя. - Ну, и замечательно!

- Нет, там не про концерт, а про историю с этой теткой в гостинице. - Как быстро. Молодцы. И что пишут? - Ну, пишут, “скандал”, “распоясалась” и так далее. Эти ребята из газеты сказали, что попытаются статью задержать.

- Не-ет! - Пугачева решительно помотала в воздухе рукой. - Пусть печатают! Давненько скандалов со мной не было. Что-то я стала слишком великой, просто как памятник какой-то. Пусть печатают!

Непростые взаимоотношения Аллы Борисовны со всевозможными работниками сервис а достойны отдельной брошюры.

Обычно Пугачеву лишь забавляет, когда кто-то из обслуживающего персонала старательно играет холодное безразличие к персоне звезды. Когда гремят ключами, запирают двери перед носом, уносят со стола посуду без лишних вопросов, а иной раз при оформлении своих бумажек спрашивают имя и фамилию.

Когда Алла Борисовна сталкивается с подобными проявлениями, то как правило начинает громко комментировать с глумливыми интонациями:

- И правильно! А то расселись тут, куклы разукрашенные! Ходют тут, работать мешают! Вон - натоптали, а человек с утра да ночи за ними с тряпкой должен ходить!

Но бывают и особые случаи. Например, однажды кто-то пригласил ее поужинать в ресторан Центрального дома литераторов. Она приехала к назначенному часу, но приглашавшего у входа, как было условлено, не обнаружила. (Позднее выяснилось, что этот человек просто забыл о встрече с Аллой Пугачевой. Бывают же такие люди!)

Чтобы не стоять понапрасну, Пугачева решила пройти в ресторан и там уже дожидаться “кавалера”. Как только она миновала дубовые двери дома литераторов, к ней подскочила вахтерша: - Та-ак! Ваш членский билет, пожалуйста! - Какой еще билет? - Члена Союза писателей? - Да вы что? Посмотрите на меня внимательней!

- Чего мне на вас смотреть? - Так, ладно, дайте мне пройти в ресторан. - Я не могу пустить в ресторан любую девицу с улицы!

Пугачева тихо выругалась и стремительно вышла из ЦДЛ.

“Она поехала в другой ресторан, - пишет Полубояринова. - Посидела там и, вероятно, с расстройства употребила чуть больше алкоголя, чем собиралась. На обратном пути ей вдруг захотелось вернуться в ЦДЛ. Она поступила хитро, и на этот раз прошла в писательский ресторан через другой вход, чтобы больше не препираться с вахтершей. Но та откуда-то прознала, что Пугачева уже сидит здесь, и бросилась к ней. Вахтерша стала снова требовать, чтобы “девушка без членского билета” покинула ЦДЛ. Тогда Пугачева в ярости вскочила и с размаху заехала той по лицу. С вахтерши слетели очки и упали на пол. Пугачева бросила на столик пачку денег, сказав: “Купи себе другие!”, и ушла”.

После скандала в “Прибалтийской” одной статьей дело не ограничилось. В милиции было заведено уголовное дело. Как уверяют очевидцы, телефон в том номере гостиницы, где поселилась Пугачева, прослушивался.

“Весь следующий день мы сидели, - вспоминает Болдин, - и каждый час слушали по радио объявления о “хулиганских действиях”, которые шли по каналам ТАСС. Будто ракету в космос запустили. Алла была в шоке”.

Ленинградская пресса настойчиво одаривала публику статьями с заголовками “Столкнулись со “звездой”, “Звезда” распоясалась”, “Москоу рок” в миноре”...

Автор одного из материалов в том же “Вечернем Ленинграде”, посвященных не скандалу, а собственно концертам, воздавал неумеренные почести Линденбергу, заставлявшему зрителей задуматься о “больных вопросах современности”, и добавлял на контрасте: “А наши певцы развлекали почтеннейшую публику. И Владимир Кузьмин, хороший гитарист, и Владимир Пресняков, отчего-то поющий не своим голосом, но виртуозно танцующий... И Пугачева пела то же все привычное, слышанное - из старого репертуара... За исключением, пожалуй, только “Москоу рока”, который она исполнила вместе с Удо...” Потом автор делал выводы: “Это была не музыка для души... Она не сближала людей... Это было шоу, коммерческое шоу”.

Завершалась статья следующими опасениями: “Вскоре Алла Пугачева вместе с Удо Линденбертгом будет давать грандиозные концерты под открытым небом в ФРГ и Швейцарии. Но что она будет исполнять в тех программах? Неужели все те же незатейливые песенки?”

Болдин уверен, что вся эта кампания началась по указанию одного из руководителей Ленинграда, не терпевшего Пугачевой. Другие люди говорили мне, что Байкова оказалась другом семьи Григория Васильевича Романова, который до 83-го года был первым секретарем Ленинградского обкома КПСС, а до 85-го оставался членом Политбюро ЦК. (В памяти народа Романов запечатлелся как тот самый градоначальник, который на свадьбе дочери кормил толпу гостей из бесценного царского фарфора, хранившегося в коллекции Эрмитажа.)

“Несколько дней, - продолжает Болдин, - мы пребывали в бездействии. Потом начали совершать ответные поступки. Три месяца я потратил на то, чтобы не только опровергнуть всю эту информацию, но и запустить машину в обратную сторону. Сперва мы пошли в отдел культуры ЦК. Там нам сказали: “Мы ничего не знаем, никаких действий не предпринимаем, разбирайтесь сами.” Тогда я пошел в Министерство юстиции, в Союзную прокуратуру, еще Бог знает куда. Уголовное дело удалось закрыть. Но еще оставалась пресса”.

Пугачеву успокаивали, говоря, что она стала одной из первых жертв гласности и с этим надо мириться, однако то было слабое утешение. Ей советовали обратиться напрямую к Яковлеву, чтобы он как-то защитил ее от травли, как теперь выясняется, главный идеолог перестройки и сам уже кое-что сделал.

“Я тогда разозлился здорово, - говорит Александр Николаевич. - Пугачеву мне стало просто по-человечески жалко. Я звонил в Ленинград, стыдил людей. Я объяснял им, что мне все равно - ругалась она там или, может, дралась - но так травить нельзя. По моей инициативе тогда стали появляться ответы в других газетах”.

Алла тоже скоро даст свой ответ журналистам.

У нее давно уже лежал текст Резника “Уважаемый автор”, написанный за несколько лет до этого как отповедь каким-то представителям средств массовой информации. Но тогда еще строчку - “Вам перьями скрипеть, а мне - любить и петь” вряд ли бы одобрили. Теперь момент оказался что ни на есть подходящим. “Бей, бей, бей своих, чтоб чужие боялись. Бей, бей, бей своих, чтоб не лезли вперед. Бей, бей, бей своих, чтобы не выделялись Бей, бей, бей своих, кто не так поет”.

Но пока Пугачевой было не до песен. Болдин, быть может и не зная о том, что за Аллу вступился лично член Политбюро А.Н. Яковлев, сам обходил редакции популярных изданий. Главный редактор “Аргументов и фактов” В. А. Старков сразу вызвался помочь. Тем более, что чуть ли не 90% писем, которые тогда заваливали редакцию газеты с тиражом в 33 миллиона, касались не проблем перестройки, а Аллы Пугачевой. Но в то время опубликовать подобный материал, который, хотя бы и негласно, но вступал в полемику с печатными органами компартии (типа “Ленинградской правдью) было не такой уж банальной задачей. Публикация готовилась около двух месяцев, пока шли согласования с ЦК и преодолевались прочие проблемы. Лишь в декабре в “АиФ” вышла статья “Шипы и розы. Размышления о судьбе таланта”.

“Весь сыр-бор, - писали “Аргументы”, - разгорелся из-за того. что актриса попросила поселить ее в привычный номер... Номер же этот, как сказала нам начальник службы размещения гостиницы “Прибалтийская” Н.И. Банков а, “я продала, потому что Пугачева задержалась”. Как выяснилось в дальнейшем, конфликтной ситуации можно было бы избежать, т.к. поселившийся в этом номере тов. Джендаян, по его словам, с удовольствием уступил бы его любимой актрисе...

Ажиотаж, раздутый вокруг певицы, нанес ей моральную травму, которая несоизмерима с ситуацией, имевшей место в гостинице”.

В заключении говорилось: “Долго и трудно шла она к своему признанию. Возможно, потому, что ей часто приходиться рассчитывать только на собственные силы, происходят нервные срывы. Объяснить их можно, простить - сложнее, лучше предотвратить”.

Один из авторов этой статьи Андрей Угланов тогда очень сблизился с семейством Пугачевой и даже начал собирать материал для книги о ней. Но потом, как он сам мне поведал, на волне всеобщей политизированности перед ним встали совсем иные задачи, и материалы для книги так и остались некими эскизами.

А Владислав Андреевич Старков до сих пор остается добрым приятелем Аллы Борисовны.

Статья в “АиФ” содержала, помимо прочих, и следующий тезис: “Алла Пугачева первой из наших эстрадных исполнителей стала пользоваться серьезным успехом и за рубежом. Нередко там ей задают самые разные вопросы, весьма далекие от искусства... Пугачева выступает не только как эстрадная знаменитость, а как представитель своей страны, патриот”.

Этот пассаж, думается, возник тут не случайно. После “Прибалтийской” истерзанная прессой Алла Борисовна решила покинуть страну. Это не составляло большого труда, поскольку в сентябре она должна была выступать в Швейцарии, а на ноябрь были запланированы большие гастроли по Индии. (Там, кстати, ее приезд будет сопровождать такой ажиотаж, что мобилизуют все силы)

Перед первым выступлением в Сочи (как много у нее оказалось связано с этим курортным городом!) Пугачева была близка к истерике: просто боялась идти к зрителям. Она слышала гул зала, ходила взад-вперед за кулисами, ломая руки и что-то бормотала Подходили недоуменные музыканты:

- Алла, так мы начинаем? - Ой, нет, подождите. - Полчаса, уже ждем.

- Ой, отстаньте... Скажите, что я заболела... Что концерта не будет... Ее буквально выпихнули на сцену. Едва она появилась на сцене, весь зал встал и принялся неистово апплодировать. Пугачева минут пять растерянно улыбалась и не могла начать песню.

Весь тот год она провела фактически за рубежом. Зимой выступала в Сан-Ремо на знаменитом фестивале, после чего гастролировала в ставших уже чуть ли не родными Швеции и Финляндии, в мае на грандиозном концерте в Вене спела дуэтом с Барри Мэнилоу (а помогал им огромный хор). Потом летом отправилась в Японию, где ее называли Арра (звука “л” нет в японской фонетике). Там уже давно все были без ума от песни “Миллион алых роз”, которая своей мелодикой услаждала уши японцев. На одном из концертов “Арра” Пугачева исполнила эту песню на японском языке вместе со здешней эстрадной примой Токито Като.

А здесь, на родине, в нее полетели “моченые яблоки” заметок, статей, сообщений ТАСС, милицейских протоколов, чиновничьих поучений.

Позже она признавалась: “Я собиралась уехать, но у меня был долг - несколько концертов в Сочи. Ну, ладно, думала я, выйду на сцену в последний раз...”

Причем, всего год назад в одном из интервью после зарубежных гастролей Алла Борисовна говорила:

- Западные журналисты осведомлены, что меня часто ругают, критикуют, поэтому они никак не могли понять, что меня удерживало в СССР. Но я - неразрывное целое со своей Родиной, с нашей социалистической отчизной, вырастившей и воспитавшей меня, и мне никогда не придет в голову покинуть ее. Теперь пришло.

“Веселый муравейник”

... Часть улицы перед знаменитым нью-йоркским Карнеги-холлом 10 октября 1988 года была перекрыта полицейскими. Публика в вечерних нарядах толпилась перед входом. Афиши гласили: “ALLA Pugacheva, the Star from the USSR”.

Конечно, тут было много эмигрантов - собственно, один из них и организовал выступление “Красной Мадонны), как ее тут успели окрестить. Но Карнеги-холл - это не рестораны Брайтона. За сто лет до Пугачевой тут дирижировал Чайковский, а за двадцать - гремели “Битлз”.

...На второй песне у нее вдруг отключился микрофон - и в США такое оказывается случается. Алла Борисовна не растерялась. Пока звукоинженеры разбирались с аппаратурой, Пугачева подбежала к авансцене и закричала залу: - Продолжаем петь! Поем! Во время исполнения “Миллиона алых роз” на сцену полетели цветы. Не очень понятно, из каких тайников их доставали зрители: на подобные концерты из соображений безопасности американская полиция запрещает проносить букеты.

Пугачева с улыбкой смотрела на эти розы и вновь на секунду пережила то чудесное ощущение полета над залом...

После концерта один из обозревателей музыкального журнала “Billboard” заметил:

“Пугачева произвела хорошее впечатление. Но на мой взгляд американца, неудачны ее песни в стиле рок. А в целом - все необычно и интересно. Пугачева выгодно отличается от наших исполнителей поп- и рок-музыки прежде всего театральностью. На сцене она драматична. Для американцев это непривычно. Мне кажется, чем больше будет в ее песнях русской лиричности, тем лучше. Пугачева, несомненно, не только прекрасная певица, но и талантливая актриса”.

Тем временем свою “театральность” Алле Борисовне удалось, наконец, документально оформить на Родине.

В том же 1988 году она основала свой Театр песни.

“Тогда было распоряжение Минкульта о создании театров на эксперименте, -поясняет Болдин. - Этим театрам предоставлялись специальные льготы. Например, возможность платить зарплату по коэффициенту трудового участия. Так одновременно появилось несколько театров, среди которых и наш”.

Отныне Алла Борисовна в официальных бумагах именовалась как “художественный руководитель театра-студии “Театр песни” Всесоюзного творческо-производственного объединения “Союзтеатр” Союза театральных деятелей СССР”. Длинновато, но впечатляюще.

Болдин, естественно, получил должность директора Театра.

“Мы стали как бы большой концертной организацией, - говорит он, - которая занималась и гастролями, и продюсерством, и рекламой. Артисты покидали государственные организации и приходили к нам.

Только технического персонала у нас было около двухсот человек. Свое сценическое оборудование. Огромный гастрольный отдел. Мы начали пробиваться за рубеж - с Малининым, Пресняковым, “А-Студио”. Потом к нам начали приходить и артисты Большого театра, и драмтеатров, и танцевальные и фольклорные коллективы -все через нас стали ездить за рубеж”.

В офисе Театра в “Олимпийском” с утра до ночи кипела жизнь. “Это был такой веселый муравейник”, - усмехается Болдин.

Алла Борисовна с удовольствием погрузилась в эти заботы и каждый день приезжала в Театр. Без ее ведома тут не решался ни один вопрос.

Поскольку у Пугачевой перед “Олимпийским” сохранялись концертные обязательства, она предложила форму грандиозных сборных концертов под ее патронажем. (Кстати, со времен программы “Пришла и говорю” она не делала собственных крупных концертов в Москве - то не было желания, то сил, то здоровья, то денег.)

Решили, что наилучшим временем для таких стадионных шоу будет декабрь -месяц, когда проще всего собрать артистов на несколько спектаклей: все снимались в новогодних телепередачах.

Встал вопрос о названии. Перебиралось множество вариантов, но все они не устраивали Пугачеву. Как-то вечером Алла Борисовна с супругом возвращались на машине домой и вспоминали последние новогодние праздники в Индии, в Калькутте. Как у них не осталось черного хлеба, по которому все сильно тосковали, как зажигали свечи в огромных канделябрах, которые индусы используют для своих благовоний. Потом припомнили, как их пригласили на Рождество в одно из европейских консульств... Вдруг Алла Борисовна воскликнула: - Слушай, Рождество! - Что, Рождество? - не понял Болдин. - Ведь как раз в то время и начинаются рождественские каникулы! - В какое время?

- Ну когда мы будем устраивать это все в - “Олимпийском”... - Пугачева нетерпеливо жестикулировала. - Ну хорошо, и что?

- Значит, так нам и нужно назвать - “Рождественские праздники у Пугачевой”.

- Это что-то не очень... У Пугачевой, получается праздники, а у остальных?

- Нет, ну я же встречаюсь с друзьями, там, зрителями... - Алла Борисовна отвернулась к окну, машина уже сворачивала к их дому. Вдруг Пугачев а выпалила:

- “Рождественские встречи”! “Рождественские встречи Аллы Пугачевой”! Как раз летом того, 1988 года, отмечалось Тысячелетие Крещения Руси. После раздумий советские власти тогда решились-таки рассматривать этот исторический факт может и не как национальный праздник, но, по крайней мере, в качестве серьезного культурного события. Поэтому серьезных проблем с названием нового шоу не возникало. (Некоторое недоумение выказали лишь церковнослужители: “Встречи” приурочивались не к православному Рождеству, а к западнохристианскому. У православных на эти дни как раз приходился пост. Но, в конце концов, подобные зрелищные мероприятия устраивали люди светские. А кроме того, их телевизионную версию показывали как раз на православное Рождество. Первые “Рождественские встречи” продолжались с 11 по 21 декабря 1988 года. Последние - но уже далеко не в “Олимпийском” - будут в 1994 году.

Прежде чем рассказать о них подробно, хотелось бы наконец обратить более пристальное внимание на людей, которые уже давно настойчиво просятся на эти страницы. Дело в том, что “Рождественские встречи” как регулярные мероприятия, объединили многих из этих незримых героев - дотоле пребывавших в смятенном состоянии одиночества Речь идет о поклонниках Аллы Пугачевой.

Поклонники

Не будет большим откровением сказать, что с первыми серьезными проявлениями поклонничества Пугачева столкнулась сразу после “Арлекино”. Правда, поначалу это были лишь шумные встречи после концертов, выклянчивания автографов и преследования до машины. Дальше - хлеще.

Уже когда она поступила в 1976 году в ГИТИС, тамошним работникам поневоле пришлось испытывать на себе бремя пугачевской славы. Туда беспрерывно звонили:

- Алло, ГИТИС, а правда, что Пугачева учится у вас? Она будет играть в театре? Это мучение длилось для секретарш и лаборанток все пять лет.

- Скажите, а какой срок дали Пугачевой? - Вы о чем, собственно? - Ну, она же мужа утюгом убила... - Нет, не волнуйтесь. Не убила. - Ой, правда? Значит, ее ненадолго посадят? Правда, тогда еще немногим безумцам приходило в голову заявиться домой к любимой артистке. Да и разыскать ее дом на окраине Москвы, в Вешняках было не так легко.

Но Александр Стефанович, второй муж Пугачевой, тем не менее в беседе со мной припомнил такие случаи:

- Один раз какой-то ненормальный человек специально приехал из Киева и стал ломиться в квартиру. Мы вызвали милицию, и его забрали. Или какие-то там девицы приехали и начали трезвонить. Когда я довольно резко объяснил им, что Пугачева вовсе не ждет их в гости, они разозлились и подожгли нам дверь.

Стефанович, кстати, склонен считать, что около подъездный фанатизм потом во многом инспирировался домработницей Люсей. Но здесь он, пожалуй, заблуждается. Когда звезда переехала на улицу Горького, она самим этим фактом обрекла себя на длительную “осаду”. Вся Москва уже знала, что в этом новом доме живет Пугачева.

У ее подъезда теперь все время кто-нибудь дежурил. Некоторые быстро сообразили прихватывать с собой фотоаппараты.

Отношения с поклонниками у Пугачевой, как, собственно, и у всякой знаменитости, складывались непростые.

“Была группа очень преданных людей, - вспоминает Борис Моисеев. - И вот этих трепетных и преданных она уважала и всегда давала команду, чтобы их пропускали в те залы, где она работала. Алла знала всех по именам. Была там, например, такая рыжая Света, которой она говорила: “Еще раз не пойдешь в институт - больше здесь стоять не будешь!” Был еще какой-то Володя, который бросил семью в другом городе и с утра до вечера стоял у подъезда. Она умоляла его вернуться домой, давала ему денег на дорогу...”

Но хватало и других людей. Постепенно в Москве сложились две группировки, находившиеся в состоянии не то чтобы вражды, но взаимного отчуждения -“горьковские” и “олимпийские”. Первые, как легко, догадаться, главным образом оккупировали пространство во дворе заветного дома на улице Горького, вторые базировались возле спорткомплекса “Олимпийский” - у того входа, где регулярно появлялась их любимица. И те, и другие ревниво противодействовали появлению новых “топтунов” в сфере их влияния. Объяснение тому давалось лаконичное и разумное - “Нас много, а Алла одна. На всех не хватит”.

Был случай, когда какого-то незваного гостя, точнее гостью, фанатическая бригада дружно опустила в мусорный бак головой вниз. Весь этот варварский обряд “жертвоприношения” совершался прямо под окнами любимой Аллы.

Но один случай Пугачева сама до сих пор вспоминает с содроганием. Его остроумно описал в своей книге Илья Резник:

“...Алла привела нас к себе после одного из концертов моей авторской программы “Вернисаж”, пообещав пасхальный ужин.

Мы были голодны и никак не могли взять в толк, куда же исчезли праздничные яства.

- И вообще, - потерянно произнесла Люся, - в холодильнике шаром покати...

- А больше ничего не пропало? - тревожно поинтересовался Евгений Болдин... Люся ненадолго пропала, а вернувшись, торжественно объявила:

- Еще вашей бритвы нет, Евгений Борисыч! Болдин побледнел. Алла сказала:

- Мне ни-ког-да не нравилась эта квартира. Когда я одна, здесь жутко... - А что, если крысы? - осенило кого-то. - Крысы не бреются, - строго сказал Евгений Борисович, взбираясь на мойку. - Черт бы побрал эту индивидуальную застройку! - Он приподнялся на цыпочки и просунул руку в вентиляционную трубу, прятавшуюся в нише под потолком.

- Ого! Да тут такая дырища!.. И трубы нет... И кладка как будто разобрана.. Прямой ход на чердак!

...Милиция действовала быстро и решительно. Как в кино.

Не прошло и четверти часа, как черная дыра над мойкой превратилась в переговорное устройство. Голос с чердака: - Мы его взяли! Алла: - Кто такой? Голос:

- Да-а, устроился... Сейчас приведем - сами увидите. Алла: - А куличи там?.. В дыру просунулась милицейская рука с целлофановым пакетом: - Принимайте. Вслед за куличами появилась сковородка с грибами, бутылка постного масла, мочалка и маленький магнитофончик, увидев который, Кристина воскликнула:

- А я-то его несколько дней искала! - И чуть после: - Мама, а в от твоя бижутерия! Группа захвата ввела невысокого коренастого мужика в грязном свитере и мятых брюках. Мужик был угрюм...

- И давно гостишь? - почти дружелюбно спросила Пугачева.

- Неделю-то точно, - ответил за него милиционер. - Он уже несколько раз к вам спускался, Алла Борисовна. Когда никого не было. Хозяйничал.

- Так ведь я тебе писал, - прохрипел незваный гость. - А ты не отвечала. Я и приехал. - Забрался на чердак, ножом расковырял кирпичную кладку и проник в квартиру, - доложил главный сыщик. - Теперь поедешь с нами!..

- Прощай, - сказала Пугачев а похитителю куличей.

- Все равно, - изрек он уходя, - я-то знаю, все, что ты пела, - ты пела только для меня”.

“После этого случая, - говорил мне Борис Моисеев, - она боялась оставаться дома одна. Алла вообще боязливая. И хотя я не любил спать у нее на Горького - мне мешал этот постоянный шум с улицы - она меня часто оставляла до утра. И все равно везде включала свет - даже в туалете и ванной”.

Много было разнообразных изощренных “шуток”. К ней домой неустанно подсылали пожарных, “скорую помощь” и даже ветеринарную службу.

От телефонного “терроризма” Алла тоже потерпела немало. Одна сумасшедшая женщина раньше регулярно звонила и отчетливо произносила лишь одно слово - например, “свиньи” или “лягушки”. Многие, конечно, просто признаются в любви или вдохновенно благодарят за песни. Пугачева в этом случае, как правило, сдержанно выслушивает абонента, сухо благодарит и вешает трубку. Но самое поразительное, что, даже имея автоответчик и определитель номера, она до сих пор нередко сама подходит к телефону. В этом легко убедиться, набрав номер - з-з... Извините, это автор решил пошутить...

На концертах Пугачевой некоторые неуравновешенные граждане не всегда дарили только цветы. Кто-то осыпал ее конфетти из денег, кто-то засовывал в корсаж мятые купюры, кто-то старался всучить варенье собственного приготовления - но это были вполне невинные признаки внимания. Какая-то женщина, называвшая себя колдуньей, время от времени прорывалась на сцену и монотонно произносила гадости про певицу и ее близких. Бывали случаи, что и с ножом подкрадывались. Нашей героине приходилось сохранять самообладание. Она сама признавалась, что артистам надо иметь нервы как канаты. Или чего стоит история, когда перед гастролями в Израиле Пугачевой прислали пакет с фотографиями убитых палестинских детей. Там же содержалась угроза, что если она не отменит поездку к “жидам”, то ее самолет будет взорван.

Кстати, о “жидах”. Ведь прелюбопытная “информация” о том, что Алла Борисовна Пугачева - на самом деле Алла Боруховна Михельсон (или Певзнер), проникала даже на страницы газет. Типичная еврейка, что уж говорить!

Телохранителями Алла Борисовна смогла обзавестись только в последние годы. А раньше эти обязанности приходилось выполнять то Болдину, то его заместителю Дмитрию Цвангу. Кстати, в многочисленной концертной хронике певицы можно увидеть, как во время выступлений, когда к ней приближались зрители с цветами, за спиной звезды неизменно оказывался седой человек, который в случае надобности решительно уводил особо ретивых почитателей. Это и есть Цванг.

Во время зарубежных поездок Пугачеву часто спрашивали, а где же ее охранники? Она смеялась в ответ:

- Советским артистам телохранители не положены.

Правда, Алла Борисовна иной раз сама не церемонилась с теми из поклонников, кто особо ей досаждал. Известны случаи, когда она могла запросто заехать кому-нибудь по физиономии. В том же “Олимпийском” во время репетиций в зал неизменно проникали “фанаты”. Пугачева их яростно гоняла, но тщетно. Однажды она не выдержала и припустилась за кем-то из пресловутых “горьковских” девиц, крича на ходу:

- Здесь убийством пахнет! Я убью ее! Отсижу, но убью!

В тот раз ничего страшного Алла Борисовна не совершила. Зато в другой она неожиданно подскочила к какой-то из поклонниц, схватила за волосы и потащила к выходу.

Кто не видел Пугачеву в гневе, тот не знает, какое это леденящее кровь зрелище. Она может повергнуть в бегство крепких мужиков. Не зря когда-то во дворе ее прозвали “фельдфебель”.

Но Алла Борисовна оказывалась героиней и совершенно неожиданных сюжетов. Близ того самого дома на улице Горького некогда стояло старое опустевшее здание, одну из квартир которого оккупировали несколько иногородних панков. Из их окон с грязными стеклами открывался замечательный вид на подъезд звезды эстрады. Вечерами панки садились у окна и поджидали возвращения “соседки”. Когда ее машина тормозила у подъезда, ребята приникали к окну и завороженно следили за величавым шествием Пугачевой, после чего молча укладывались спать на грязные матрасы.

Однажды кто-то из юношей пожаловался на то, что пить чай без сахара уже надоело. Тогда глава коммуны по кличке Питон произнес: - Надо у Пугачихи стрельнуть. Вся компания расхохоталась, а Питон молча ушел.

Минут через двадцать он вернулся, держа в руках помимо стакана сахара еще целый пакет продуктов. Он выложил все богатство на пол.

- Неужели сама дала? - спросили его изумленные панки.

- Ага, - небрежно ответил Питон. - И сказала, чтобы еще приходил. Очень ей понравилось, что я автограф не просил и вообще с глупостями не приставал.

Практически в каждом крупном (или не очень) городе бывшего СССР существует фзн-клуб Пугачевой. В свое время довольно солидные клубы были в Киеве и Минске. Каждый заботливо собирал архив и нередко имел даже свой печатный орган -самиздатского, разумеется, характера (Допустим, в киевском клубе “Королева” производилась газета с забавным названием “Усталый микрофон” - образ заимствован из “Песни на бис” со словами Андрея Вознесенского; а в Минске выпускалась “Канатоходка” - опять-таки в честь песни.)

В Москве в 1988 году возник клуб “Апрель”, собравший интеллигентных ребят, которые в отличие от “олимпийских” и “горьковских” обладали активностью совсем иного рода. В частности, они всегда предлагали свою помощь при грандиозной подготовке к “Рождественским встречам”. Сам Болдин относился к ним благожелательно и, в частности, выразил сочувствие той несчастной девочке, чьи волосы пострадали от десницы Пугачевой.

“Веселый муравейник” (окончание)

Подготовка к “Встречам” начиналась задолго. Пугачева лично составляла список участников.

Потом к ней уже чуть ли не с весны будут приходить и ходатайствовать, чтобы на сцене “Олимпийского” появился тот или иной артист. Алла Борисовна будет прислушиваться, присматриваться и выносить свой вердикт. Попасть на “Рождественские” - означало сразу прославиться.

Подобное произошло, скажем, с группой “Любэ” в 1988 году. Кстати, когда Пугачев а режиссировала их выход, она все время недовольно присматривалась к наряду солиста - Николая Расторгуева.

- Слушай, Коля... наконец задумчиво изрекла Алла Борисовна. Что-то тут тебе надо другое... - Что другое?

- Да костюм другой... У вас песни-то такие - э-эх! - Пугачева сжала кулак, - вот и надо соответствовать. Так! - она повернулась к костюмерам. - Найдите-ка до завтра ему... гимнастерку!

- Зачем, Алла Борисовна? - заволновался Расторгуев. - Будешь петь в гимнастерке.

Эта гимнастерка потом так и “прирастет” к Расторгуеву на годы. Пугачева потом позовет к себе и Юру Шагунов а из “Ласкового мая”. Он ее тогда в первую очередь интересовал как некий феномен: ведь какое безумие творилось на его концертах. Познакомившись с Юрой, Пугачева в компании с Бари Алибасовым как-то отправилась взглянуть на шатуновскую загородную виллу. Обойдя ее со всех сторон, она патетически произнесла:

- Ну что же за страна, в которой мы живем?! Я двадцать лет отдала сцене, а тут пришел мальчик, 19-летний, и сразу все получил.

Короче, кого только не будет на “Рождественских встречах” - даже корейский балет и давний советский эмигрант Леонид Бергер, некогда певший в “Веселых ребятах”.

Сначала предполагалось, что “Встречи” будут вести два человека - Алла, разумеется, Борисовна и Юрий Николаев. На первых “рождественских” так “оно и произошло. Но потом Пугачев а расхотела делить роль “хозяйки шоу”.

Создавая “Встречи”, Пугачева, конечно же, сразу планировала и их телевизионную версию. Причем, согласно ее задумке, телепоказ этой программы должен был совпадать как раз с православным Рождеством. Когда программа монтировалась в телецентре, Алла Борисовна пропадала там по неделе, хотя формально могла избежать этого: у “Встреч” был свой телевизионный режиссер.

Поскольку и сами концерты, и эфир требовал денег - тогда государство уже теряло возможность финансировать все подряд - то Болдин со своей гвардией искал деньги.

“Именно мы были первыми, кто стал привлекать спонсоров, - уверяет Евгений Борисович. - Первое время это было так легко: все хотели быть спонсорами”.

Действительно, первый эфир “Встреч” изобиловал рекламными вставками, объявлявшими того или иного благодетеля - какие-то несуществующие нынче фирмы, комбинаты, объединения. (Причем, тогда новое слово фигурировало исключительно в таком виде - “спонсор” вместо спонсор: русская грамматика еще не переварила всех “пришельцев”.)

Декорации и шоу с каждым годом становились все эффектнее, а расходы все баснословнее.

Последние “Встречи” для широких масс состоялись в декабре 1992 года - всего лишь четвертыми по счету.

В следующем году до последнего момента вообще никто (включая и нашу героиню) не знал будут ли “рождественские”, где, как и в каком составе. Все решилось довольно быстро, и мероприятие с арены “Олимпийского” низверглось в крохотный зал казино “Жар-птица” (в высотном здании на площади Восстания), где в течение одного вечера и прошли съемки.

Автор этой книги тогда оказался в числе очень немногих журналистов, которых Пугачев а пригласила на съемку этих встреч. Да-да, именно сама Пугачева - на подобные мероприятия списки аккредитованной прессы утверждаются у нее, и Алла Борисовна, натерпевшаяся от “бойких перьев”, изучает их очень придирчиво.

Перед началом съемок Пугачева тихо пояснила присутствующим, что в свете последних событий у нее не было желания в этом году проводить “Встречи”, но потом она все-таки решила не нарушать традицию, хотя финансовая ситуация и не позволяла воспользоваться “Олимпийским”. (Под последними событиями Алла Борисовна подразумевала штурм “Останкин о” и осаду Белого дома за два месяца до этого. Кроме того, накануне прошли первые выборы в Госдуму, на которых, как известно, впечатляющую победу одержала партия Жириновского, что повергло в состояние первобытного ужаса столичную интеллигенцию.)

Потом она с микрофоном лично обошла всех журналистов, чтобы они представились, и дала малочисленным зрителям основные указания - не сидеть с кислыми лицами, хлопать артистам от всей души, во время съемок по залу не бродить.

Сама же хозяйка бала не то что бродила - носилась. Накануне у нее случились серьезные проблемы с голосом, и подчас она просто сипела:

- Файфман! (Это телевизионный режиссер - авт.) Ты меня слышишь?! Давай! Снимаем еще раз!

Под конец съемок Пугачева попросила Бари Алибасова помочь ей отдавать указания.

После каждого очередного номера она выскакивала и задорно размахивала руками:

- Так, так, хлопаем, хлопаем! Никто никуда не уходит! Все радуются! Все хлопают!

(Надо сказать, то был первый случай, когда я оказался в непосредственной близости от Примадонны, и на собственном опыте убедился, что она излучает мощные энергетические импульсы. Я весьма скептически воспринимаю весь ажиотаж вокруг биоэнергетики и иных паранаучных “чудес”, но в данном случае готов согласиться с популярным магом Юрием Лонго, что Пугачева - очень сильный экстрасенс.)

Последующие недели две, словно зачарованный я рассказывал всем об этой милой, неугомонной, изящной, веселой, умной, тонкой, задиристой, чуткой, интеллигентной, забавной... женщине. Затем сел и вдохновенно написал большое панегирическое эссе, опубликованное в одном из популярных тогда журналов.

Как мне потом сообщали приближенные Аллы Борисовны, она не только внимательно прочитала этот материал, но даже несколько раз цитировала отрывки в кругу друзей.

“Если что-то осталось в Вашем сердце, то другой награды мне не надо!” - воспользуюсь я в свою очередь той фразой, которой она заканчивала свои концерты. Но продолжим. Тогда, в “Жар-птице” перед началом съемок Алла Борисовна объявила, что эти “Встречи” будут как бы негласной презентацией нового альбома Сергея Челобанова.

Сергей Васильевич Челобанов, как принято величать его в эстрадных кругах, прибыл в Москву из города Саратова Там он, кстати, поначалу был более известен не как музыкант (хотя музыкой он занимался с четырех лет), а как боксер. В свое время Челобанов даже стал чемпионом Саратовской области по боксу.

До сих пор не очень ясно, как он сумел завязать какие-никакие контакты в высших сферах столичного шоу-бизнеса: Челобанов славится своей нелюдимостью, а также тем, что исполняет несколько странную музыку.

Здесь, в Москве, у Сергея была своя группа “H-band”, и кто-то принес ее записи Пугачевой. Она послушала и, как и в случае с Кузьминым, захотела познакомиться поближе. Это был 90-й год.

“Она просто пригласила меня в гости сначала, - вспоминает Челобанов. - Мы посидели, немножко выпили... Видимо, ей понравилось... Потом еще несколько раз посидели и начали работать. Ну и пошло...”

Еще служа в армии, Челобанов надолго увлекся наркотиками. Потом пытался избавиться от дурной зависимости и какое-то время лечился в наркологическом диспансере своего родного городка Балаково Саратовской губернии. Когда спустя несколько лет он приехал сюда уже вместе с Театром песни - выступать, Алла Борисовна захотела устроить небольшой антинаркотический хэппенинг. Она приехала в тот самый диспансер и попросила главврача вьщать ей медицинские документы пациента Челобанова. Тому некуда было деваться и, в нарушение закона, скоро все бумаги оказались в руках у Пугачевой. ' Вечером на банкете после концерта она торжественно выложила их на стол и объявила, что сейчас состоится официальный “развод” Сергея Васильевича с пагубной страстью. После этих слов она подожгла папку с документами и под крики всеобщего одобрения спалила дотла. (Правда, Челобанов сам признается, что от наркомании он так окончательно и не избавился.)

“Роман с Челобановым стал еще одним “уроком мужества” для Болдина, - замечает Полубояринова. - Впрочем, к этому моменту их отношения с Аллой начали приобретать уже чисто деловой характер. При этом Болдин то и дело говорил ей, что без его советов и помощи она просто пропадет”.

Как раз тогда Пугачева задорно спела “Чао”: “Час, милый, дорогой! Чао, мой неординарный! Чао, гений, чао, муж - Муж своей жены бездарной... До свиданья и прости. Что тебя я променяла - ой, красавчика такого - на небритого нахала...”

Челобанов заключил с Театром песни трехгодичный контракт, который предполагал издание двух альбомов, съемку клипов, рекламу и прочее. (Надо заметить, что на эти годы Пугачева практически забросила свои дела: почти ничего не сочиняла, не пела, не записывала. В конце концов собратья по цеху стали упрекать ее в совершенно излишнем самопожертвовании.)

Тут будет уместно привести один забавный эпизод, замечательно характеризующий как Челобанов а, так, разумеется, и Пугачеву.

В июне 1992 года, т.е. как раз в самый разгар их романа, Алла Борисовна как продюсер певца договорилась с одной из ведущих московского канала - Анелей Меркуловой - о том, что ее гостем станет Сергей Васильевич.

Чтобы эта встреча произвела серьезное впечатление, Алла не только согласилась выступить в прямом эфире сама, но привезла с собой для вящей солидности Аркадия Укупника и Александра Буйнова.

Сначала вся эта троица исполнила что-то типа словесной увертюры перед явлением героя - Челобанова.

Потом Меркулова начала мучительный диалог с Сергеем Васильевичем. Больше двух-трех слов и нескольких междометий от своего гостя опытная ведущая добиться не могла - так что вся эта сцена приобретала комический характер.

Но телезрители не могли знать, что в этот момент звезда №1 готовит за кадром самую натуральную комедию во французском духе. Пугачева, которая отчего-то развеселилась не на шутку, уговаривала Буинова и Укупника тайком заползти за диванчик, на котором расположился угрюмый Сергей Васильевич, и внезапно высунуться оттуда по ее команде.

Когда в эфир пустили новый клип Челобанова, Буйнов и Укупник под предводительством Аллы Борисовны действительно прокрались за диван и, хихикая, стали оттуда высовываться. Операторы и режиссер не знали, как реагировать. Ко всеобщему облегчению Пугачева быстро утомилась ползать на четвереньках, и к моменту вывода студии в прямой эфир вся троица выползла из-за дивана и расселась на нем самом.

(Вообще, когда Аллой Борисовной овладевают приступы безудержного лихого веселья, она не ведает преград. За десять лет до описанного случая певица, проезжая с компанией в четыре утра мимо дома Алексея Рыбникова, захотела заглянуть к композитору. Несмотря на уговоры, она поднялась к нему на этаж и долго стучала в дверь, призывая открыть ей, Пугачевой. Рыбников не открыл, но и милицию вызывать не стал. Вероятно, все-таки поверил, что к нему ломилась Пугачева.)

...Срок контракта между Аллой Борисовной и Челобановым истек как раз к концу 93-го года, когда в казино “Жар-птица” снимались предпоследние “Рождественские встречи”.

“Тот объем работ, который был нами запланирован, мы выполнили, - пожимает плечами Сергей Васильевич. - Так что продлевать контракт не было смысла. Да и потом, честно говоря, мы подустали друг от друга. Решили отдохнуть от совместной работы и от общения. Ну, вот и отдыхаем...”

Алла Борисовна даже захотела еще раз, спустя пятнадцать лет после “Женщины, которая поет”, попробовать себя в качестве героини мелодрамы Она заказала сценарий кинофильма, который чем-то должен был напоминать знаменитого “Телохранителя” с Уитни Хьюстон. Сюжетная канва картины предполагалась следующая: от певицы (т.е. Пугачевой) уходит муж (намеков на Болдина будто бы не планировалось). Несчастная певица встречает где-то романтического боксера (Челобанова, разумеется), и тот расправляется с мужем-обидчиком.

(С кинематографом, надо заметить, у Аллы Борисовны последние годы отношения вообще складывались неудачно. Так, например, она обратилась к известному режиссеру-мультипликатору с предложением снять клип на свою старую песню “Реквием” с музыкой Марка Минкова и стихами Марины Цветаевой.

“Так, чтобы все рыдали” - кратко выразила Пугачева эмоциональную идею ролика. Режиссер подсчитал затраты на “массовые слезы и сказал, что это будет стоить пятнадцать тысяч долларов - сумма для людей этого круга совсем небольшая. Но Пугачева отказалась.)

Кристина, Володя, Никита

В интервью журналу “Советская женщина” в 1976 году на вопрос о своей четырехлетней дочке Пугачева ответила:

- У девочки хороший слух, она музыкальна, подвижна, артистична. ..Я постараюсь дать ей не только музыкальное, но и филологическое образование. А профессию пусть выбирает сама.

Правда, до 1986 года, до смерти Зинаиды Архиповны, именно бабушка занималась воспитанием и образованием Кристины.

“Она сделала Кристину также, как в свое время Аллу”, - замечает Евгений Борисович Пугачев, брат звезды.

Те, кто общался с Зинаидой Архиповной, вспоминают, что у нее могло стать плохо с сердцем из-за того, что внучка получила “четверку” по музыке. Бабушка возила ее из Кузьминок в Школу искусств возле метро “Полянка”.

Когда Кристина была в четвертом классе, ее пригласили на балетные курсы при Большом театре: она уже тогда отличалась пластичностью. Но стать звездой балета девочке быстро расхотелось, и примерно спустя год она уже увлеклась теннисом и фигурным катанием. Балетные курсы были заброшены, что очень сильно раздосадовало маму. Зато примерно в то же время Кристина стала пробовать петь, что, конечно, никого особо не удивило. Многим до сих пор памятен давний дуэт Пугачевой-Орбакайте в песне “А знаешь, все еще будет”.

А в 1980 году, когда Стефанович еще собирался снимать фильм “Рецитал”, Кристине по сценарию предназначалась роль Аллы в детстве. (Эта идея дождется-таки своего часа спустя пятнадцать лет. Правда, в более “взрослом” варианте - когда Кристина сыграет маму с песней “Арлекино” в социальном ролике канала OРT.) Но подлинные актерские способности у девочки открылись позже, на школьном вечере для ветеранов войны. Она прочитала со сцены стихотворение Симонова “Жди меня”, и один из пожилых гостей буквально про слезился и сказал, что Кристина должна стать актрисой.

В 1982 году Ролан Быков приступал к работе над картиной “Чучело”. Он объявил актерский конкурс среди детей. Тогда Зинаида Архиповна тайком от Аллы привела на пробы Кристину Сначала девочка режиссеру не приглянулась. Отсмотрев еще несколько десятков детей, Ролан Антонович все-таки вернулся к кандидатуре Кристины. Тогда он решил переговорить с ее знаменитой мамой. Пугачева поначалу не пришла в восторг от этой идеи, но все же прочитала повесть, по которой ставился фильм. После этого она согласилась, печально промолвив:

- Почему мне не двенадцать лет? Вот я бы сыграла...

Быкова пытались было упрекать в неразборчивости и стремлению обеспечить успех своей картине легким способом: еще бы! Кто не захочет по смотреть фильм с дочерью Пугачевой. Но эти разговоры прекратились после первых же демонстраций “Чучела”. Если к фильму или сценарию можно было предъявлять претензии, то игру юной актрисы Орбакайте признали великолепной.

(Я, кстати, хорошо помню один из первых просмотров фильма в Доме кино, устроенный для журналистов и кинокритиков. Как и полагалось, после фильма на сцену к микрофону выходили разнообразные представители творческой интеллигенции и славили новую работу Быкова. Когда же речь заходила о Кристине, то, хваля ее, все считали своим долгом напомнить: совершенно не имеет значения, что ее мама - известная певица и так далее... Было весьма забавно наблюдать, как весь зал, повинуясь каким-то нелепым законам совковой интеллигентской этики, не решался произнести имя этой “известной певицы”). Все знали и не произносили!)

Когда Быков позвал посмотреть фильм Аллу и Зинаиду Архиповну, то бедные женщины проплакали чуть ли не все два с лишним часа. А Кристина с подружками сидела неподалеку и хихикала, вспоминая разные смешные моменты съемок.

Но после удачного дебюта актерская карьера Орбакайте прервется на десять лет. (Зато потом свою аккомпанирующую группу она назовет “Чучело”.)

Ее все больше увлекала хореография, и в середине 80-х с ней начнет заниматься Борис Моисеев.

“Это были ненавязчивые такие занятия, - вспоминает он. - Кристина просто спрашивала, и я показывал ей какие-то движения. Больше с ней занималась одна из моих тогдашних партнерш по трио “Экспрессия” Люция Чеснулевичуте. Быть может их объединяла литовская кровь. Кристина очень ей доверяла и считала своим кумиром в танце. Кристина начала ходить к нам на репетиции в “Олимпийский” и постепенно входила в балет “Рецитал”. Я, честно говоря, не ожидал, что она затанцует по-настоящему, что ее природные данные окажутся настолько сильны и настолько ярки. Никто не думал, что за какие-то полгода она станет одним из лидеров этого балета”,

Скоро Алла Борисовна уже совершенно спокойно выпускала дочь на сцену во время своих выступлений.

На первых “Рождественских встречах” в “Олимпийском” был забавный момент. В финальной сцене все участники сбегали по широкому подиуму в зал, как бы прощаясь со зрителями. Хозяйка шоу стояла туг же с микрофоном и подносила его избранным артистам для последних пожеланий - Малинину, Буйнову, Кормухиной. Когда мимо нее вместе с остальным балетом проносилась Кристина, Алла Борисовна поднесла микрофон и ей, но та отпрянула, ничего не сказав. Девушке было невдомек, зачем ей вставлять свою скромную реплику среди звезд эстрады?

Тут позволю себе отвлечься и в последний раз полистать газеты 15 апреля 1989 года они писали о следующем

“Завершаются выборы народных депутатов СССР. Скоро наши избранники соберутся на свой первый съезд. Можно сказать определенно: новый советский парламент будет не похож на своего предшественника - прошла пора мнимого единодушия”. “Обстановка в Тбилиси.

14 апреля состоялся Пленум Центрального Комитета Коммунистической партии Грузии, рассмотревший политическую обстановку в республике...

На пленуме отмечалось, что трагический поворот событий, бесспорно, причинил ущерб интересам пере стройки, обновлению страны...

Не по своей воле армия вынуждена была выполнять не свойственные ей функции. Она вышла на улицы Тбилиси, подчиняясь политическому решению руководства республики”.

15 апреля был опубликован “Закон СССР об изменении порядка налогообложения населения”. В одной из газет красовалась большая проблемная статья “Кооперативы - на время или навсегда?” В ней, в частности, содержалась следующая фраза: “Модное нынче слово “рэкет” известно большинству только понаслышке”.

А в заметке под названием “В духе гласности” сообщалось:

“По приглашению Госконцерта СССР Национальный симфонический оркестр США под руководством Мстислава Ростроповича даст 12-16 февраля будущего года два концерта в Москве и Ленинграде...”

В девятом классе друзья как-то позвали Кристину в Измайлово, где в честь дня Конституции давали концерт Лайма Вайкуле и Владимир Пресняков.

После концерта восемнадцатилетний Володя познакомился с пятнадцатилетней Кристиной и даже поехал ее провожать - заметим, на метро.

Их следующая встреча произошла уже в декабре, на съемках новогоднего “Голубого огонька”. В этой программе Пресняков пел песню про Чарли Чаплина, а Кристина оказалась в числе танцевального сопровождения к незабвенному шлягеру Кузьмина “Симона”.

Закончив дела, Володя предложил Кристине поехать с ним в “Континенталь”, где он работал в вечерней программе. Девушка отказалась, сославшись на строгую маму. В ответ на это Пресняков подскочил к Алле Борисовне и уговорил ту отпустить дочь с ним под его благородное слово, что это ненадолго. К изумлению Кристины мама согласилась.

Через полгода роман Преснякова и Орбакайте стал самой модной сплетней в эстрадных кругах.

...Как-то Владимиру Петровичу Преснякову, известному саксофонисту и отцу Кристининого ухажера, позвонила Алла Борисовна:

- Ну что, Петрович (так его зовут коллеги - авт.), твой сын у нас уже ночевал. Что будем дальше делать?

- Что делать? Да ничего не надо делать. Пусть женятся, если хотят.

- Что ж, ладно. Я просто у тебя хотела выяснить, может, вы против? Пресняков-старший вскорости написал песню “Ах, Алла”, где в припеве есть слова: “наши дети, Алла, нашли свою любовь...”

21 мая 1991 года у Володи и Кристины родился сын.

Кристина рожала в Англии. Перед этим туда специально приезжал Болдин, выбирал клинику, выяснял все условия. (Тогда распространился слух, что Пугачева покупает себе в Лондоне дом, где собирается в дальнейшем поселиться. Когда ее спрашивали об этом, она, смеясь, отмахивалась:

- Да вы что, какой дом? Что я там буду делать?)

Мальчика назвали Никитой. Правда, были мимолетные рассуждения о другом имени - в связи с тем, что припомнили пугачевскую песню “Когда я стану бабушкой”, где она поет о “внуке Егорушке”.

Крестной Никиты стала Алина, старинная подруга Пугачевой.

Алина - вообще фигура довольно занятная, о которой лучше Пугачевой никто не напишет.

Давным-давно она вышла замуж за индуса, с которым поселилась в Германии и начала активно заниматься бизнесом, в чем весьма преуспела Потом она развелась, сохранив с прежним мужем добрые отношения, и вышла заму ж за немца.

На сегодняшний день Алина остается самой близкой подругой Аллы Борисовны, которая даже называет ее своей сестрой. Быть может, их дружбу цементирует как раз то обстоятельство, что они не очень часто видятся, хотя в последнее время Алина подолгу живет в России, где тоже нашла применение своим предпринимательским талантам

...А Никита, когда подрос, стал называть Аллу Борисовну не бабушкой, а Аллочкой.

Последняя народная артистка СССР

19 августа 1991 года, когда по радио с раннего утра тревожным голосом передавались указы ГКЧП, Алла Борисовна оказалась в Одессе. В это время она туг как раз гастролировала.

Вдалеке от Москвы, к тому же у моря, пресловутое чрезвычайное положение казалось не таким уж угрожающим. Поэтому с утра все отдыхающие, как и следовало ожидать, отправились на городской пляж. Вскоре сюда же не спеша пришла Пугачева в компании с Михаилом Жванецким, своим давним приятелем.

Это событие очень подробно описывается в “Вестнике клуба “Апрель” (о самом московском клубе я упоминал выше). Поэтому трудно удержаться от искушения привести этот рассказ, который, во-первых, живо обрисовывает ситуацию, а, во-вторых, наглядно демонстрирует, с какой трогательной тщательностью поклонники Аллы Борисовны последние годы отслеживают каждый ее шаг. (Я позволил себе внести лишь легкую правку и необходимые сокращения. При этом счел нужным оставить нетронутым наименование самой героини - сакраментальными инициалами “А.Б.”.)

“Сначала замечательную пару окружили дети, потом к ним присоединились и взрослые. Ну а когда сообразительный радист пляжа попросил не мешать отдыхать знаменитостям и не создавать нездоровый ажиотаж - усидеть на лежаке мог только глухой или ленивый.

А.Б. была в черном совместном купальнике без бретелек с блестящей каемочкой на груди, поверх купальника она накинула пеструю рубашку леопардовой расцветки с подплечниками, на ногах пляжные тапочки, на голове - красная кепка, которую на нее нахлобучила в самом начале прогулки какая-то девочка.

А. Б. и Жванецкий оказались в гуще толпы, тянувшейся за ними шлейфом. Каждый норовил что-нибудь ляпнуть Алле, из-за чего получилась словесная каша, из которой выделился лишь возглас Пугачевой “А у вас тут весело?”

Разумеется, разговор зашел и о политике. На вопрос, что же произошло, А. Б. ответила, что, дескать, хотят все вернуть, но не получится.

- Алла Борисовна! А если мы вас президентом выберем? - Меня? Выбирайте! - А вы справитесь? - Я? Конечно справлюсь. Народу все прибывало, но А. Б. особого внимания на это не обращала Но вдруг она резко обернулась и увидела огромную толпу, которая ее окружала.

- Товарищи, а митинги сейчас запрещены, знаете? - полушутя спросила А. Б. Однако народ и не думал отходить. - Ну что ж, раз в стране произошел переворот, - продолжала она, - давайте, что ли, устроим демонстрацию протеста. Только хорошо бы идти с песней. Запевайте!

Все, конечно, хотели, чтобы пела А. Б., а она соглашалась петь только со всеми вместе.

- Так что будем петь? - спросили члены “Апреля”.

- “Вихри враждебные”, - твердо ответила АБ. Первую строчку спели вместе, вторую А. Б. пела уже одна: никто не знал слов. Тогда она сказала, что нужно петь что-нибудь другое, лучше всего “ваше, народное”. Пришлось сознаться, что лучше всего мы знаем песни ее репертуара Алла велела петь их. Начали с “Час”. А.Б. повернулась к Жванецкому:

- Видишь, че творится, а? Нашу песню не задушишь, не убьешь. Народ все прибывал. (Надо добавить, что на протяжении всей этой прогулки Жванецкий очень тихо говорил Пугачевой: “Ну зачем ты меня сюда привела? Ведь потом спросят: “Где ты был 19 августа?” Что я отвечу? На пляже? Да?”

- Правильно Миша! На пляже, - смеялась Алла Борисовна. - Чтобы быть ближе к своему народу. Видишь, как он, этот народ, задницы показывает всему этому перевороту. Пойдем!

- Ой, нет, ну зачем же? - не успокаивался Михаил Михайлович. - Ведь скажут потом: Хазанов был у Белого дома, а я... на пляже!)

Алла велела тем временем продумать программу, что петь. И тут ее осенило:

- Сейчас будем петь “Ням-ням”! Будем, а? - обратилась она к Жванецкому. Но тот сказал, что не знает этой песни. Тогда А.Б. все переиграла:

- Нет, не будем. “Ням-ням” запретили. Мне запретили ее петь. И вообще меня запретили.

По толпе прокатилась волна ужаса - “Ее запретили!” - шутка была воспринята всерьез.

Наконец, процессия добрела до лестницы, разделявшей части пляжа. Тут, у лестницы, А.Б. остановилась и попросила какого-то мальчика подать руку. Но тот почему-то испугался и убежал. Ей подавали руки какие-то тетки, но А. Б. настаивала на том, чтобы это сделал мужчина.

...В другой части пляжа народа было действительно меньше, но А. Б. привела всю толпу с собой.

- Алла Борисовна! - воскликнул кто-то. - А можно вас сфотографировать?

- Можно, - А.Б. сделала широкий жест. - Только вот с этой штучкой. - И ткнула пальцем в крышку на объективе. Затем двинулись в сторону моря. - Это что, Горобец? -А.Б. указала на какого-то загоравшего толстого мужика. - Нет.

- А-а... А то я как вижу толстого, мне все время кажется, что это Горобец. (Руководитель “Рецитала” - авт.)

Тут А Б. окинула взглядом толпу и предложила устроить массовое крещение, т.е. всем полезть в воду. Идея была воспринята на “ура”.

Когда сама А Б. решила искупаться, кто-то предложил ей снять рубашку.

- А зачем? - удивленно спросила она. - Не надо. Жванецкий купаться наотрез отказался, сославшись на то, что он был в туфлях и нес сумку с документами. Алла начала его уговаривать:

- Ты что, не одессит, что ль? Ну ладно, Миш. Пойдем, ну люди же смотрят. Если ты не пойдешь”, то все останутся с тобой, а я, что - одна буду купаться?

Толпа закричала, что все пойдут купаться и двинулась за А. Б. в воду. Ей предложили снять хотя бы тапочки, но она отказалась и так вошла в воду. Тапочки, естественно, тут же всплыли. А. Б. взяла их в обе руки и шагнула в пучину. Все последовали за ней, что Алле не очень понравилось:

- Давайте вы все останетесь, а я пойду купаться одна, а? А Б. постояла в воде и спросила: - Ну что, мне перед вами окунуться, что ли?

По толпе пронесся гул одобрения. Тогда она резко присела, окунулась, встала и закричала:

- Кайф! - и “обратилась к людям с фотоаппаратами. - Снимайте! Кадр века! Я - в воде! Изображаю радость!

В конце концов А. Б. решилась поплавать. Удалившись от берега в окружении детей, она вдруг громко заявила:

- А я ведь плавать не умею! Держите меня! Кто-то попытался поддержать ее за руку, но А. Б. воскликнула: - Нет! Так я точно утону. ...На берегу Аллу уже поджидал какой-то человек с пачкой папирос и ручкой. Но А. Б., как и всегда в людных местах, автографы давать отказалась. Неподалеку оказался Челобанов с женой, которые с интересом за всем этим наблюдали.

- Алла Борисовна! Здесь Челобанов. - Где? - заинтересовалась А. Б. Ей показали, после чего она произнесла: - Ну и ладно. У них своя жизнь, а у нас здесь своя. (Понятно, что Челобанов прибыл на гастроли вместе с Пугачевой - авт.) А где Миша? Он свалил уже, что ли?

- Да нет, - ответили ей. - Вон он стоит, автографы раздает.

Вот пусть он и раздает, а я не буду! Тут Жванецкий сообщил, что они должны срочно идти на обед, но вся толпа направилась за ними. Тогда А Б. остановилась и серьезно произнесла: - Можно, я вам скажу два слова, а потом вы останетесь здесь, а я пойду домой, ладно?

Народ приблизился вплотную. - Я вас всех очень-очень люблю! ...Потом, уже у шикарной дачи, в которой А. Б. жила во время гастролей, она встретила двух тетушек. Они сообщили, что приехали из Сибири и очень хотят посмотреть на Пугачеву. - Ну смотрите, - разрешила Алла и полезла на дачу через забор...”

Спустя почти полгода, в конце мая 1992 года министр культуры Российской Федерации Евгений Сидоров вручал удостоверения народных артистов СССР (уже, в общем-то, совершенно никчемные). Когда министр произносил официальную приветственную речь, Пугачева, сидевшая прямо перед ним, отвернулась куда-то в сторону. Сидоров не выдержал и сказал с обидой в голосе:

- Алла Борисовна, могли бы и на меня посмотреть - я все же как никак министр... Пугачева взглянула на него и развела руками: - Вас, министров, много, а я одна. Как теперь уже известно, ГКЧП успеха не добилось, Горбачев вернулся из Фороса, а 8 декабря 1991 года было учреждено Содружество независимых государств.

Перед самым своим уходом в отставку, 21 декабря, Михаил Сергеевич успел подписать указ о присвоении нескольким деятелям культуры звания “Народный артист СССР”.

В этом списке значилась и Пугачева Алла Борисовна. По иронии судьбы уже после развала Союза титул народной артистки Российской федерации она сменила на народную СССР.

Когда все газеты и журналы запестрели заголовками “Последняя народная артистка Союза”, очень огорчился популярный артист Олег Янковский:

- Да не она последняя, а я! Моя фамилия была в списке последней - на букву “я”! Но никто не прислушался к жалобам актера ...Видимо, в то же примерно время уральские дети придумали считалку: “Алла, Алла Пугачева, Алла съела Горбачева. Горбачев ей изо рта: “Алла, Алла, ты куда?” Считалка достойно вписалась в тот же озорной “арлекиновский” ряд, что и ветхий анекдот про Брежнева, “мелкого политического деятеля эпохи Пугачевой”.

Фирма, духи, журнал

- Алла Борисовна! А как ваш Театр? Чем вы там сейчас занимаетесь? Пугачева бросила недовольный взгляд на журналиста:

- Что? Какой театр? Нет у меня никакого театра. Есть фирма “Алла”, мы занимаемся бизнесом. Да, бизнесом.

- А как же молодые таланты, которым вы помогали?

- Ну все. Помогла молодым талантам - хватит. Теперь пусть сами.

В апреле 1992 года вместо тихо умиравшего Театра песни была основана фирма “Алла”.

“Дальнейшее существование театра было бессмысленно, - поясняет Болдин. - Все наши артисты уже начали работать сами, сами зарабатывали деньги. Театр был всем удобен, когда он помогал -а мы не считали на это деньги”.

Сам Болдин тоже покинул Театр. У него уже было другое дело, которое приносило приличные доходы, правда, к шоу-бизнесу отношения не имевшее. Еще в начале 1989 года, когда у советских предпринимателей (скоро, скоро их окрестят “новыми русскими”!) едва появилась возможность сотрудничества с Западом, Болдин и его близкое окружение завязали контакты с компанией “Сиабеко груп”, распространившей свое деловое влияние на Канаду, Швейцарию и Гонконг.

Как сообщали тогда газеты, совместное предприятие Театра песни и “Сиабеко груп” получило название “SAV Entertainment”, где аббревиатура “SAV” расшифровывалась как совместное предприятие “Сиабеко - Алла”. Как пояснялось в ходе церемонии подписания контракта, это совместное предприятие будет способствовать расширению культурных контактов между СССР и Западом и, в частности, даст возможность нашим артистам заявить о себе в полный голос там, а зарубежным звездам регулярно наведываться сюда.

Президент “Сиабеко груп” Борис Бирштейн сказ ал тогда:

- В рок-музыке я, честно говоря, разбираюсь плохо, но мой вице-президент утверждает, что в СССР этот вид музыки популярен... И подписал договор.

“Действительно, - говорит Болдин. - Многие зарубежные вопросы мы тогда решали не через театр, а через эту фирму.

Потом, уйдя из Театра, года три я занимался не шоу-бизнесом, а торговлей, изготовлением всякой продукции”.

А затем, после 1993 года Болдин вернется к шоу-бизнесу, но уже на качественно ином уровне. Именно фирма “SAV Entertainment” будет устраивать в России гастроли звезд первой величины - Элтона Джона, Дайаны Росс, Стинга, Давида Боуи, Тины Тернер.

Кстати, кабинет Евгения Борисовича в офисе “SAV Entertainment” увешан фотографиями Пугачевой.

А знаменитая песня “Сильная женщина” была написана сразу после развода с Болдиным. “Крикну! А вокруг тишина. Снова я осталась одна...”

Примечательно, что исходный текст песни, который принесли Пугачевой, она отредактировала так, что от него остались лишь две строки. Остальное досочинила сама. Говорили, что когда Болдин увидел по телевизору, как Алла Борисовна поет ее, то заплакал.

Фирма “Алла” начала заявлять о себе оригинально - с запаха. В июле 1992 года в концертном зале “Россия” Алла Борисовна представила прессе и другим заинтересованным лицам первую коллекцию своих новых духов. Легко сообразить, что назывались духи “Алла”.

“О выпуске своих фирменных духов мы задумались за несколько лет до этого, -рассказывает Бол-дин- - Тогда мы вообще выпускали много всего с именем Аллы-майки, календари, значки. Театр во многом жил и благодаря этой статье дохода”.

Первоначально переговоры о пугачевском пар-фюме велись с нашей фабрикой “Заря”, но потом, когда широко распахнулось окно в Европу, внимание Пугачевой привлекла французская фирма “So go” - не “Chaneb, конечно, но все-таки. С французами подписали договор в мае 1991, и началась ароматная работа.

“Месяца два мы выбирали запах, - говорит Болдин. - Нам присылали из Франции образцы в маленьких пузыречках, мы их пробовали. Причем за один раз много не нанюхаешься, поэтому вся эта процедура растягивалась”.

Алла Борисовна настолько увлеклась, что сама сделала эскиз коробочки для духов и рисунок на ней - незатейливое графическое изображение женской головки.

В том же 92-м году, в сентябре, Алла Борисовна в очередной раз отправилась в Швейцарию. Она полюбила эту страну, и, главным образом - город Цюрих, где за сто лет до нее проживал молодой Ленин. Пугачева, кстати, часто дефилировала мимо того дома, где он когда-то обитал. По собственным ее уверениям, тут она даже заводила мысленные беседы с “вождем пролетариата”.

Однако на этот раз элегических прогулок не получилось: Алла Борисовна чувствовала себя прескверно. Она обращалась к здешним врачам, которые уже хорошо ее знали, но те не подозревали ничего серьезного. В полу горячечном состоянии Пугачева провела в Цюрихе неделю, ожидая, когда недомогание пройдет своим чередом. Потом все-таки отправилась в Москву.

В Москву она прилетела с температурой 42. Когда Болдин вызвал врача, тот, по сути дела, начал делать операцию туг же, на постели: начиналось заражение крови.

Ее доставили в городскую больницу № 15, где она провела десять дней. Лечащий врач потом с улыбкой рассказывал, как перед утренним обходом Алла Борисовна не позволяла войти в палату, пока она не причешется и не накрасится.

В прессе распространились слухи о том, что Пугачева оказалась на грани летального исхода в результате неудачно проведенной пластической операции по вживлению в грудь имплантанта. Сама она никак не комментировала ту страшную ситуацию, называя все случившееся “смертью и вторым рождением”.

За полгода до этого она бросила курить, но после операционного стола вернулась к многолетней привычке.

Весной 1993 года в “Олимпийский”, в офис к Алле Борисовне пришли робкие мальчик и девочка лет восемнадцати. Лариса и Владик. Они приехали из Ташкента, где работали в газете “Пионер Востока”. Хозяйки на месте не оказалось, зато ребята увидели Сергея Васильевича Челобанова, смущенно поздоровались и сказали:

- Давайте, мы вам расскажем нашу идею, а вы поговорите с Аллой Борисовной - может, ей понравится.

- Хорошо, - согласился Челобанов. - Дело в том, что мы хотим сделать журнал Аллы Пугачевой...

Челобанов действительно передал все своей патронессе, и она пожелала лично увидеть этих ташкентцев.

После краткого и несколько сбивчивого объяснения, что за журнал хотят сделать Лариса и Влад, Пугачева произнесла:

- Мне ваша идея нравится. А как журнал будет называться?

- “Арлекино”, - ответили ребята. Алла Борисовна задумалась: - “Арлекино”? Да какой уж сейчас “Арлекино”? Давайте-ка просто и со вкусом - журнал “Алла”.

Деньги на первый номер Пугачева выделила сама.

Лариса с Владом принялись бегать по столичным типографиям и договариваться о печатании нового журнала. Это оказалось не самой легкой задачей, поскольку, когда уже достигалась предварительная договоренность и составлялась смета, то, само собой, всплывало имя Аллы Борисовны, и цены на типографские услуги тут же возрастали: с Пугачевой, мол, не грех и втридорога запросить.

Первый номер вышел в декабре 1993 года. Многие приняли его скептически: еще одно мимолетное увлечение Аллы Борисовны. Но вопреки прогнозам она взялась за свой журнал всерьез. (Может быть, ей не давали покоя давние невоплощенные амбиции. Ведь много лет назад на радиостанции “Юность” она пыталась заниматься журналистикой, но без особого успеха.)

Как-то она явилась на пресс-конференцию к группе “А-Стуцио” - своим старым приятелям, которых некогда вытащила из Казахстана и стала продвигать в московском шоу-бизнесе. Корреспонденты вяло спрашивали “студийцев” обо всяких глупостях, и тогда подняла руку Пугачева:

- А позвольте несколько вопросов от журнала “Алла”!

И молодые журналисты в тот вечер остались без дела.

Алла Борисовна читает все материалы, которые идут в номер. Собственноручно правит их. Если ее не оказывается в Москве или даже России, требует, чтобы статьи присылали ей по факсу - хоть на край света.

В журнале очень часто публикуются материалы про саму Пугачев и, естественно, ее фотографии. Вот к своим изображениям она относится крайне придирчиво. На это у Аллы Борисовны есть “придворный” фотограф, который каждый снятый кадр визирует у своей “повелительницы”.

Ей, например, не доставило большого удовольствия созерцать свое лицо без макияжа на обложке журнала “Стас”. Владелец этого издания Стас Намин, пользуясь благорасположением к нему Аллы Борисовны, как-то приехал к ней в гости и стал фотографировать Пугачеву в неформальной обстановке - как бы для собственного удовольствия. Понять но, что “фотомодель” никак не рассчитывала в таком виде попасть на обложку.

Потом, уже после выяснения отношений, для средств массовой информации был изобретен тезис, что такой “сюрприз” для широкой публики Стас Намин подготовил вместе с самой Аллой Борисовной.

Сто тринадцать роз

13 декабря 1993 года домой Алле Борисовне принесли огромный букет роз. Сказали, что это от Филиппа Киркорова. Пугачева вместе с Люсей живо заинтересовалась, сколько же там цветов. После тщательного подсчета, исколов все руки, дамы выяснили, что ровно сто тринадцать штук. (Не миллион, конечно, но все равно очень много.) Дату и количество цветов никак нельзя считать случайным выбором Филиппа: он, конечно же, знал о любимой пугачевской цифре “13”. : На следующий день доставили еще один букет. Алла Борисовна была заинтригована и снова взялась считать розы. На этот раз их оказалось сто пятнадцать.

“Ну, все понятно, - резюмировала Пугачева. - Теперь Филипп будет присылать каждый день на две розы больше”. Так оно и происходило.

Отец Филиппа Бедрос Киркоров, болгарин по национальности, лет двадцать-тридцать назад был довольно известным эстрадным певцом. Поэтому неудивительно, что сына, родившегося в 1967 году, тоже начали обучать музыке.

...В 1988 году юный Филипп, закончив Гнесинское училище, приходит в только что созданный Театр песни Аллы Пугачевой, и та берет его к себе. Надо заметить, что Киркоров, как утверждает его отец, с младых лет боготворил певицу и даже крутился перед зеркалом в женских нарядах, изображая ее.

В Театре он всегда пытался лишний раз попасть на глаза Пугачевой, на гастролях во время обеда садился прямо перед ней - но все это назойливое “мельтешение” тогда лишь раздражало Аллу Борисовну.

К творчеству “Филиппа она тогда тоже относилась несколько снисходительно, часто повторяя, что из него надо “выбить болгарскую эстраду”.

Тем не менее Пугачева приглашала его на “Рождественские встречи”, где объявляла как “человека с болгарской фамилией и русской душой”.

“Как-то на “Встречах”, - пишет Полубояринова, Пугачева исполняла свою знаменитую песню “Молодой человек, пригласите танцевать...”. По ее собственному замыслу, она по несколько тактов действительно танцевала с мужчинами-артистами - с Буйновым, с Пресняковым и другими. Когда очередь дошла до Киркорова, и тот уже приготовился взять Аллу Борисовну за талию, песня кончилась. Пугачева даже не скрыла своей радости, что ей не придется сливаться в танце с “этим парнем”.

Был другой случай, о котором рассказал один конферансье, который как-то сопровождал Театр песни на летних гастролях. После очередного концерта Пугачева очень громко - чтобы слышал Филипп - сказала конферансье:

- Зачем ты с таким пафосом объявляешь этого бездаря Киркорова? Рано еще! На тех же гастролях Филипп все время ходил за Пугачевой и почти как ребенок просил:

- Алла Борисовна, ну придумайте мне имидж. Ну придумайте. Однажды во время общего обеда, когда Киркоров в очередной раз заговорил об имидже, музыкант Александр Юдов, дожевав свой шницель, произнес:

- Филипп, да не волнуйся ты так! Имидж у тебя уже есть.

- Да? - обрадовался Киркоров - А какой? Все за столом притихли, и Юдов провозгласил: “Лучезарный пиздодуй!”

Через несколько дней Филипп обратился к Юдову: - Ну как? Я уже лучше? - Да, -кивнул головой Юдов - уже не лучезарный.

...Потом, когда музыканты “Рецитала” станут работать с Киркоровым, то во время концертов в паузах между песнями Филипп будет оборачиваться к ним и с усмешкой говорить: “Играйте-ка лучезарнее! Лучезарнее!”

После нескольких конфликтов с Пугачевой Филипп сердито заявил, что способен и сам сделать себе карьеру, и ушел из Театра, хлопнув дверью, фигурально выражаясь.

...Целый месяц Филипп поставлял розы ко “двору ее Величества”. Потом он вдруг сообщил, что 13 января 1994 года должна состояться их помолвка. Передам слово домработнице Люсе, как непосредственному свидетелю:

“Наступает 13 января. Алла встала. К одиннадцати часам должна была приехать жена Юдашкина делать прическу. Смотрю на Аллу - она опять нервничает как школьница перед первым свиданием. Я ничего не говорю. В два часа звонок в дверь. Открываю - стоит маленький Юдашкин с корзиной цветов и бутылкой шампанского и барин в роскошной шубе - высокий Филипп. Юдашкин улыбается, Филипп волнуется Алла кричит, чтобы к ней никого не пускали. Потом Филипп подходит к Алле, открывает коробочку и вытаскаивает обручальное колечко. Алла говорит: “При чем тут кольцо, сейчас ведь помолвка!” и отдает кольцо обратно. Она прилипла к креслу и смеется: “Да вы с ума, что ли, сошли?” А я говорю: “Алла Борисовна, между прочим, у вас не было ни одной свадьбы. Пускай хоть помолвка будет красивой!” Юдашкин меня поддержал. Тут они стали одеваться, я принесла ей соболиную шубу, ненадеванную ни разу, и они отправились”.

(Кстати, говоря, что у Пугачевой “не было ни одной свадьбы”, Люся как раз заблуждалась. За много лет до этого, в 1969 году, как мы помним, праздновалась свадьба Аллы с Миколасом - по тем временам просто шикарная. Так что, если бы они продолжали жить в любви и согласии, то в 1994 году как раз отметили бы серебряный юбилей.)

Внизу Аллу Борисовну, облаченную в черное, ждала не “Волга” и даже не кадиллак - у дома стояла золоченая карета, запряженная тремя лошадьми. Пугачева, как ни в чем не бывало, села в нее, поддерживаемая Филиппом.

Это событие было отмечено даже в хронике ИТАР-ТАСС:

“...На всем пути следования любимых артистов приветствовали прохожие, а творческая группа телекомпании “Останкино”, снимавшая открытие очередной пицерии на Тверской, оставив задание, мгновенно присоединилась к эскорту из милицейских машин, “Чаек” и “Вольво”. В таком сопровождении Пугачева и Киркоров благополучно пересекли Красную площадь, переехали Москву-реку и остановили коней перед рестораном “У бабушки”.

Этот самый ресторан незадолго до того открыла Алла Будницкая, актриса, сыгравшая в “Женщине...” подругу-соперницу главной героини. Муж Будницкой, режиссер Александр Орлов, собственно, и снял сам фильм. Так что и туг не было никакой случайности.

В ресторане звездную пару также поджидали Игорь Николаев с Наташей Королевой, Александр Буйнов, Игорь Крутой. Последний, кстати, явно ощущал себя героем какого-то умопомрачительного розыгрыша и все всматривался в лицо Пугачевой, пытаясь заметить хоть какую-то глумливость в ее взоре.

Забавно, но во время помолвки молодые обращались друг к другу исключительно “Алла Борисовна”, “Филипп Бедросович” и на “вы”.

Приходится констатировать, что даже самые близкие знакомые Аллы Борисовны, такие, как Илья Резник, долго не воспринимали все происходящее всерьез. Особенно, если вспомнить, на каком фоне проистекали эти события.

Только что Пугачева повсюду ходила с Челобановым, а потом, когда уже появились слухи о том, что Киркоров сделал ей предложение, у него тут же отыскался соперник в лице Бари Алибасова. Тот пугал публику заявлениями в том духе, что будет бороться за любовь Аллы Борисовны, и чуть ли не угрожал вызвать Филиппа на дуэль. Словом, вся эта забавная кутерьма (не говоря уже о значительной разнице в возрасте - от этих мыслей не избавиться) способствовала тому, что неожиданный альянс Пугачева-Киркоров воспринимался как фарсовый. Сродни елейному роману Лизы Марии Пресли и Майкла Джексона, разыгрывавшемуся в то же время в другом конце света.

...В семь часов вечера помолвленные снова сели в свою карету и неспешно двинулись к концертному залу “Россия”, где уже гремела церемония вручении премии “Овация”. Там -Филипп был провозглашен певцом года, а Пугачева удостоилась титула “Живой легенды”. После этого они оповестили общественность о своей помолвке.

“Эстрадные сплетники, - пишет Полубояринова, - рассказывали о Киркорове разное и даже явно противоречивое. И то, что его любят мужчины, и то, что он сводит с ума женщин. Самой, пожалуй, занятной была байка о том, что когда юноше не исполнилось еще и двадцати, он стал любовником жены одного крупного работника ЦК. Эта немолодая, но темпераментная женщина, как утверждали, настолько полюбила красавца Филиппа, что когда он покидал ее, встала у двери и кричала: “Не пущу!”

Вскоре Алла с Филиппом объявили, что венчание они назначили на пятое мая.

Тем временем они успели купить новое жилье в одном из домов на Земляном валу. (В этом доме Филипп провел свое детство.) Квартира располагалась на двух этажах и в семи комнатах.

В середине марта Киркоров давал концерты в петербургском концертном зале “Октябрьский”, Пугачева его сопровождала.

После одного из выступлений, когда Филипп и Алла со своей свитой ужинали в маленьком ресторане, директор “Октябрьского” Эмма Васильевна Лавринович вдруг напомнила некогда произнесенные Киркоровым слова о том, как сильно он любит этот город и что, если когда-нибудь ему предстоит жениться, то с делает это именно здесь.

- Посмотрите в честные глаза Филиппа, - заключила Эмма Васильевна. - Ведь он не мог нас обмануть.

- А что? - встрепенулся Киркоров. - Я готов жениться. Хоть завтра.

- Подождите, подождите, - заволновалась Пугачева. - Во-первых, у меня нет с собой паспорта...

- И это единственная проблема? - засмеялась Лавринович.

Алла на секунду затихла, глядя куда-то в сторону. Потом произнесла: - Ну, в общем, да.

Тут же позвонили в Москву и попросили Люсю передать паспорт с ближайшим поездом.

Услышав о такой новости, на следующий день в Питер примчался Киркоров -старший и потребовал, что бы торжественная церемония происходила только во Дворце бракосочетания на Краснофлотской набережной. Непобиваемым аргументом для такого требования оказался следующий: в этом дворце некогда жил Великий князь Николай Николаевич, который участвовал в освобождении Болгарии от турецкого ига. Отцу жениха никто не возражал. Лавринович созвонилась с Дворцом бракосочетания и обо всем договорилась.

У Аллы Борисовны была лишь одна просьба - держать все в тайне.

15 марта жених и невеста прибыли в условленное место, где их уже поджидал тогдашний мэр Санкт-Петербурга Анатолий Собчак. Он-то и вручил молодоженам паспорта и свидетельство о браке.

Пугачева расплакалась.

(Кстати, в ее паспорте новый штамп пришлось ставить на наиболее свободной страничке “Дети”: нужное место оказалось занятым штемпельной краской до отказа после многих браков и разводов.)

Сенсационная новость мгновенно распространилась по городу, и уже к моменту выхода супружеской пары из Дворца на набережной перед ним собралась большая толпа. При помощи милиции Киркорову и Пугачевой расчистили путь к машине, и они умчались к свадебным столам в ресторан “Белла Леоне”. Ресторан Александра Розенбаума.

Тут придется ненадолго оставить счастливую пару, чтобы в связи с нашей героиней произнести несколько слов о Розенбауме.

С Александром Яковлевичем Алла Борисовна познакомилась еще в середине восьмидесятых. Резник в своей книге приводит фразу Пугачевой: “Никто, ну никто мне не говорит: “Прелесть моя!.. радость моя!..” А приходит Розенбаум, слышу: “Муха! Не гуди..”

Когда я попросил Александра Яковлевича прокомментировать это его игривое высказывание, он пожал могучими плечами:

- Да, я могу ей сказать все, что угодно, А кто она мне такая? Богиня Афродита или царица Нефертити? Нет, она для меня Алла Пугачева, моя давняя подруга. Мы с Аллой очень близкие люди... Близкие душой. Мыслями.

“Роман с Розенбаумом, - пишет Полубояринова, - по сей день остается одним из самых таинственных в жизни Пугачевой. Она нередко приезжала к нему в Ленинград, но долгое время об этом знал, пожалуй, лишь Болдин”.

Вообще надо заметить, Алле Борисовне очень везло на неболтливых мужчин. Ведь если припомнить традиционный опыт Запада, то каждый из них уже давно мог бы издать книгу пикантных воспоминаний и недурно обогатиться. Не стоит думать, что ее боятся - просто она мудрая женщина.

Я поинтересовался у Розенбаума, не предлагала ли ему Пугачева работать в ее Театре. Он фыркнул, топорща усы:

- Да она прекрасно понимает, что я этого никогда не буду делать. С кем мне работать в ее театре? С Упупником? (Именно так: с Упупником - авт.) Нонсенс!

Я могу только с ней вдвоем спеть. Посмотрим, жизнь наша еще не кончена...

После свадьбы молод о жены в место свадебного путешествия отправились в город Тамбов, где Пугачевой предстояло дать два сольных концерта. Вот ведь какая рифма судьбы: двадцать пять лет назад, в разгар романа с Орбакасом она прилетела сюда же, чтобы присоединиться к концертной бригаде циркового училища, где был и Миколас. Правда, теперь вместо совхозных клубов ее ожидала лучшая площадка города, да и не пришлось месить грязь на стареньком автобусе с глохнувшм мотором.

...30 апреля 1994 года, в день рождения Филиппа, умерла его мама.

Сразу же после похорон Киркоров с Пугачевой отправились в гастрольный тур по Израилю.

Здесь они преподнесли еще один сюрприз общественности, неожиданно обвенчавшись в иерусалимской православной церкви. Причем, незадолго до этого супруги сообщали, что венчаться собираются в Москве 5 июня.

Примерно в тоже время получила хождение следующая шутка-загадка: “Муж бабушки, но не дедушка. Кто это?”

Освобождённый пьедестал

Вернувшись в ноябре из Атлантик-Сити, где Алла Борисовна выступала в известном зале “Тадж Махал”, она сразу задумалась об очередные “Рождественских встречах”. Уже не было речи даже о клубе или казино (“Олимпийский”, как мы помним, был заброшен еще за год до этого), и тогда добрейший Валерий Леонтьев предложил свою дачу.

Конечно, если бы у Пугачевой имелась своя дача, то она бы не задумываясь пожертвовала ею для Встреч”, но дачи небыло.

(Точнее, был в Подмосковье участок, на котором возводилась загородная резиденция Аллы Борисовны, но процесс этот тянулся уже столько лет, что даже сама хозяйка устала шутить на тему своей дачи. Кстати, именно поэтому последние годы в число ее основных требований к устроителям гастролей входил особняк за городом -как правило, бывшие обкомовские дачи.

“Чтобы хоть как-то воздухом дышать”, - объясняла Пугачева.)

“Встречи” сняли, Алла Борисовна спела там три новых песни, и все остались довольны, что при полном отсутствии специальных декораций, сценических костюмов, дыма и света получилось неплохое камерное шоу. Горевал впоследствии лишь Леонтьев: многочисленные гости, а также работники съемочной группы нанесли серьезный урон его хозяйству.

В начале наступившего 1995 года Алла Борисовна посетила презентацию книги Андрея Вознесенского, а затем умчалась на гастроли в Ригу. Здесь она надеялась повстречать другого своего старинного приятеля - Раймонда Паулса, но тот на выступление не пришел. Позже он сказал, что ему теперь не по карману концерты Аллы Пугачевой.

А в конце января желтая пресса сообщила о первом серьезном разладе в семье Пугачевых (или Киркоровых?). Дело в том, что для новой квартиры супруги приобретали предметы роскоши, и Алла Борисовна выбрала симпатичную люстру за полторы тысячи .долларов. Филипп уверял ее, что в Москве, если постараться, можно найти светильники и подешевле. Но победителем в разыгравшейся “драме на бытовой почве” вышла Пугачева.

В новую квартиру на Земляном валу они въехали в апреле. К этому времени аппартаменты уже были оборудованы как банковский офис: пуленепробиваемые и защищенные от чужого глаза стекла в окнах, кондиционеры, бронированная дверь и вообще отдельный вход, где, кстати, еще сидит охранник. На самом деле во всей этой инженерии нет ничего вызывающего - первой звезде страны надо беречься не меньше, чем премьер-министру. Правда, шальные поклонники тут уже практически не бродяг. Сами они с обидой рассказывали, что их разогнала лично дорогая “А. Б.”, причем довольно решительно:

- Чтоб я ваших рож здесь больше не видела! Оставьте нас в покое!

Но вряд ли такие разовые акции могли иметь какое-то воспитательное воздействие. Скорее всего поклонникам просто психологически трудно покинуть насиженные места на бывшей улице Горького. Во всяком случае, я знаю, что многие из них по традиции продолжают собираться там. В чем есть некоторый резон еще и потому, что свою знаменитую квартиру №13 Пугачева отдала ближайшим родственникам - Кристине, Володе и Никите.

Кстати, Кристина в 1995 году впервые попробовала себя как театральная актриса. В кино после “Чучела” она уже появлялась: в фильме про гардемаринов, где сыграла юную императрицу Екатерину, и в картине молодого режиссера Дениса Евстигнеева “Лимита”. Теперь ее пригласили на роль глухонемой девочки в спектакль “Понедельник после чуда”, который ставился на малой сцене МХАТа. Она уже почти отказалась от роли (“нет времени!”), но потом неожиданно для себя втянулась и позже даже поступит в ГИТИС.

На премьере Алла Борисовна сидела во втором ряду - то есть практически перед сценой - и Кристина из-за этого сильно волновалась. Все остальные зрители беспокоили ее меньше, чем мамин взгляд. Но та осталась довольна.

Зато незадолго до этого довольно провальной оказалась “премьера” Филиппа на международном конкурсе “Евровидение” в Ирландии. С песней “Колыбельная вулкану” он занял там одно из последних мест. Позже Пугачева пыталась объяснить причину неудачи - всего неделя на подготовку, невыразительная песня, плохая организация - однако язвительных шуток прозвучало немало. Особенно если учесть, что за год до этого Россию на “Евровидении” представляла не самая известная у нас певица, но удостоившаяся куда более высокого места.

Впрочем, люди, которые тогда находились в гуще этих событий, уверяют, что и на таком солидном конкурсе как “Евровидение” распределение мест имеет свою, скажем так, специфику.

Киркорова очень хорошо принимала публика, поэтому когда были объявлены его прискорбные баллы, то для всей нашей команды это стало неприятным и непонятным сюрпризом.

Кстати, на пресс-конференции Киркорова перед конкурсом, в которой, естественно, участвовала и Алла Борисовна, она сказала, что если Филипп не победит, то тогда в следующий раз сюда в качестве конкурсанта приедет она и покажет всем, как надо петь.

(Так оно и получилось. В 1997 году на конкурс “Евровидения” отправилась сама Алла Борисовна. Этот ее поступок поразил всех, поскольку уже было ясно, что с русской песней там невозможно победить. Но на то она и Пугачева, что бы поражать.)

Летом того же 1995 года все семейство в составе Пугачевой, Киркорова, Преснякова и Орбакайте отправилось в большой гастрольный тур под названием “Звездное лето”.

Интересно, что Алла Борисовна и в ходе “Звездного лета” постаралась разрушить сложившиеся на эстраде каноны. По давно заведенной традиции в большом концерте на сцену сперва выходят юные и неизвестные, а закрывают его обязательно звезды первой величины. (Как в свое время на выступлениях оркестра Лундстрема первой из вокалистов выпускали юную Аллочку с парой песенок, а в финале горделиво выдвигался Валерий Ободзинский, певший уже долго и смачно.) Так вот концерты “Звездного лета” открывала Пугачева. А последним был Киркоров, тот самый, которого лет за семь до этого Алла Борисовна в сердцах обозвала “бездарем”.

В конце июля вся легендарная четверка прибыла в Алма-Ату. Здесь на пресс-конференции Алла Борисовна сделала заявление о том, что с сентября она года на полтора уходит в творческий отпуск, то есть со сцены. Это была сенсация.

Пугачева выдвигала несколько причин своего ухода:

- Во-первых, я вижу состояние публики, которая не может попасть на концерт. А бесплатные концерты я давать не могу в силу убеждений. Я могу помогать больным детям (она действительно неоднократно перечисляла деньги от концертов детским больницам - авт.), но выступать бесплатно для здоровых людей - нет...

Вторая причина - я хотела бы обратить внимание на свою дочь, в чем-то ей помочь, и как мать, и как бабушка. Мне это безумно интересно. Есть и другие причины, по которым мне просто хотелось бы остановиться, оглядеться Сколько это продлится -я не знаю...

Тогда же она произнесла сакраментальную фразу:

- Место на пьедестале освободилось. Кто хочет постоять? Между тем в прессе высказывались совсем иные предположения. Это рекламный трюк, после которого публика должна броситься раскупать билеты на последние концерты звезды. (Подобную хитрость предприняли Игорь Николаев с Наташей Королевой, когда объявили о “прощальном туре Дельфина и Русалки”, после которого они - вот беда! - должны были расстаться навсегда. Сделав очень хорошие кассовые сборы по стране, Игорь с Наташей почему-то не разошлись.) В принципе, в таких “надувательских” приемах нет ничего дурного: в шоу-бизнесе действует свой моральный кодекс.

Другой версией стала медицинская: здоровье Пугачевой требует серьезного внимания. Припоминали, в частности, историю трехлетней давности, когда после Швейцарии она попала в реанимационное отделение больницы №15.

Но в конце концов все выбрали одну, наиболее вероятную версию - беременность. Никаких комментариев на эту тему от самой Аллы Борисовны, разумеется, не поступало.

Между тем, как выяснилось позже, были и другие причины для отдыха.

Аллу Борисовну постиг ряд крупных финансовых неудач. Она имела неосторожность сделать значительные вклады в фирму “Властилина”.

Фирма эта, как известно, представляла собой пресловутую финансовую пирамиду, стремительно сколотившую капитал на доверчивости многих наших граждан, включая и Пугачеву. Кстати, когда в офисе фирмы “Властилина” будут делать обыск, то в сейфе обнаружат паспорт Аллы Борисовны, который та оставила здесь для совершения неких формальных процедур.

Но самая большая неприятность заключалась в том, что существенная часть всех этих денег была взята Пугачевой в долг.

Если же отбросить материальные проблемы, то, похоже, была и еще одна причина для “отпуска”.

“В эстрадных кругах, - пишет Полубояринова, - уже несколько лет как ходили разговоры о том, что у певицы серьезные проблемы с голосом. Кто-то даже высказал диагноз - узлы на связках”.

У любого вокалиста, чей возраст перевалил средний, могут возникнуть сложности с голосовым аппаратом - особенно при наличии всяких дурных привычек вроде курения. Самые известные мастера в одночасье теряли голос и потом мучительно его восстанавливали, причем нередко уже с куда меньшим диапазоном.

Те, кто пристально следили за творчеством Аллы Борисовны, обратили внимание, что уже на одних из первых “Рождественских встречах” несколько вещей она спела под фонограмму - при том, что всегда крайне нетерпимо относилась к подобной “халтуре”.

Говорили, что накануне “Рождественских встреч” в 1993 году Пугачева потеряла голос и с огромным трудом записала песню “Свирель”. (Действительно, прослушав запись, легко убедиться, что Алла Борисовна исполняет “Свирель” со странной сипотцой и высокие ноты даются ей нелегко.) На самом деле, тогда у Пугачевой был приступ аппендицита, который она перенесла на ногах. Алла Борисовна на могла оставить свои “Встречи” без новой песни и работала в студии сразу после операции, буквально держась за живот.

Между тем в конце 1995 года стало известно, что Пугачева готовит новый альбом Новый и последний.

Его название поразило всех - “Не делайте мне больно, господа”. В нем слышался печальный вздох Арлекино, постаревшего на двадцать лет.

Пугачева много раз говорила, что этот альбом ее буквально заставил записать Филипп. “У меня не было особого желания петь”.

То, что “Господа” станут ее последним альбомом, решила сама Алла Борисовна.

В августе 1995 года она позвонила в фирму грамзаписи “Союз” и предложила издать этот альбом. Сразу было оговорено, что на коробке компакт-диска будет наклейка - “Последний альбом”.

Пугачева несколько раз встречалась с художником-дизайнером “Союза”, и они обговаривали варианты обложки. Сперва планировалось, что на обложку поместят цветную фотографию певицы ее предоставляла, разумеется, сама Алла Борисовна - но потом она как-то приехала и сказала:

- Все-таки это последний мой альбом. Здесь нужна черно-белая фотография.

Для кассет Пугачева придумала сделать еще одну, как бы “суперобложку” “из плотной бумаги. Она сказала, что видела подобную на кассетах Элтона Джона. (Тем летом музыкант выступал в Москве, и Алла Борисовна проявила живой интерес к его персоне. Сперва вместе с Филиппом она появилась на пресс-конференции Элтона, а затем, после его концерта, заглянула к нему в гримерку и немного поболтала. Кстати, в тот вечер она вдруг с удовольствием принялась раздавать автографы.) За этот альбом Пугачева получила очень большой гонорар: цифру представители “Союза” не разглашают, но утверждают, что тогда ни одному артисту они столько не платили. Впрочем, ничего поразительного в этом факте нет.

Уже практически перед тем, как кассеты и компакт-диски должны были начать тиражировать, Алла Борисовна вдруг передумала и попросила заменить наклейку “Последний альбома на “Дай Бог - не последний”.

В середине-декабря в ресторане отеля “Метрополь” Пугачева отмечала выход альбома. Приглашенных должно было быть около двухсот человек, но в итоге пришло гораздо больше.

Накануне кто-то из устроителей взволнованно сказал ей:

- Алла Борисовна, это ж такое мероприятие! Нужен какой-то сценарий.

- Какой сценарий? Да зачем? Вы не волнуйтесь, я все беру на себя. - Нет, ну столько народа, снимать будут.

- Ох, ну и что же? Мне не привыкать. Все будет аляфулюм - то есть в лучшем виде! Дело в том, что первоначально планировалось сделать телевизионную версию этой презентации - чтобы получилось какое-то подобие “Рождественских встреч”, но потом выяснилось, что съемка получилась некачественной, и идею похерили.

Нов остальном все, как и обещала Алла Борисовна, удалось. Она даже спела несколько песен для гостей.

В те же декабрьские дни по каналу ОРТ демонстрировался пятисерийный фильм “Жди и помни меня” - документальный фильм о Пугачевой.

Однако его показам предшествовал некоторый скандал между двумя каналами. Как сообщалось, изначально эту картину финансировала Российская телерадиокомпания с той, разумеется, целью, чтобы фильм прошел по Российскому каналу. Но затем, неким чудесным образом, права на показ фильма оказались у ОРТ, что повлекло за собой судебное разбирательство.

Питерский режиссер Юрий Занин, снявший фильм, в разговоре со мной от комментариев на эту тему уклонился, сказав, что “там было много финансовых проблем”. Но подтвердил, что правами на фильм по-прежнему владеет ОРТ.

Занин начал снимать фильм о Пугачевой еще в 1978 году, во время ее тогдашних концертов в “Юбилейном”. Потом он неоднократно подавал заявки в Госкино, дабы получить добро на полноценный документальный фильм, но ему неизменно отвечали, что сейчас есть много других тем и людей, которыми следует заниматься советскому кинодокументалисту. Тем не менее, Занин потихоньку снимал певицу - подчас на пленку, сэкономленную от других работ. Таким образом, фильм с рабочим названием “Алла” создавался семнадцать лет!

Наконец, в 1995 году было решено приурочить его показ к выходу альбома и уходу Пугачевой.

Алла Борисовна делала большую ставку на этот фильм, о чем говорит хотя бы тот факт, что счастливые моменты их с Филиппом свадьбы в Петербурге и венчания в Иерусалиме снимала лишь группа Занина - остальным не дозволили.

Для этого фильма Пугачева специально разыскала у себя старые любительские кинокадры, где она, четырнадцатилетняя, играет для гостей на пианино - худенькая девочка с косой-селедкой.

Фильм нельзя с полным правом назвать биографическим: скажем, “отсчет” мужей там начинается лишь с Болдина, а об Орбакасе и Стефановиче нет ни слова, хотя последний мелькает в каких-то кадрах. Нет ничего о брате Жене, хотя возникают детские фотографии Аллочки, где она как раз вместе с ним. А последние две серии из пяти вообще получились затянутыми и вялыми. Но на то были уже чисто технические причины. Сама Алла Борисовна объясняла все следующими обстоятельствами:

“Там случилась какая-то трагедия, в том смысле, что мастер-кассеты пропали - одну, с четвертой серией, нашли затопленную в ведре, а другую вообще куда-то засунули... Меня позвали на помощь, потому что они были в панике. Когда я приехала в Питер, то увидела в совершеннейшем изнеможении режиссера - он просто с инфарктом лежал на диване, и монтажера, который уже ничего не видел. Пришлось все монтировать самой, но это мой долг”.

Юрий Занин весьма неохотно отвечал на мои вопросы о том, сколь велико было вмешательство Аллы в создание других серий” как вообще строилось сотрудничество с ней.

“Было очень много сложностей”, - кратко говорит Занин.

А спустя год, в журнале “Алла” появилось интервью с Филиппом Киркоровым, где содержится, в частности, такая оценка:

“Есть такой режиссер Юрий Занин. Он сейчас снимает фильм об Анжелике Варум. Кстати, он еще не расплатился ни с кем, и сейчас идут суды с Российским каналом, с ОРТ, не расплатился даже с Аллой. Вот такой аферист от документального кино”.

Сам Занин сказал мне, что после “Жди и помни меня” он с А Б. больше не общался.

В тот же день, когда показали первую серию нового фильма, по тому же каналу вышел новый ролик известной серии “Русский проект”. В нем молодую Пугачеву играла Кристина.

В начале 1993 года известные тележурналисты Леонид Парфенов и Константин Эрнст снимали фильм-эссе о Пугачевой. Они специально отправились на ее концерты в Нижний Новгород и провели там не сколько дней, беспрестанно снимая Аллу Борисовну - в поезде, на сцене, в лесу.

Как-то она стала рассказывать, почему вдруг решила спеть полузабытую песню Марка Фрадкина “Большак”, и произнесла сакраментальную фразу:

- Если сейчас спеть хорошие старые песни, то многие -многие из них станут шлягерами.

Парфенов и Эрнст ухватились за эту мысль и стали активно развивать. Результатом вся страна восхищалась в конце следующего года, когда смотрела музыкальную программу “Старые песни о главном”.

Разумеется, авторы сразу же стали предлагать поучаствовать в этом проекте самой Алле Борисовне, но, несмотря на все их уговоры, она отказывалась.

“Когда Агутин, Кристина, Володя окунаются в то время, то очень интересно смотреть, как они исполняют те песни. А мне неинтересно возвращаться в эти “Кубанские казаки”, в эти сельские клубы, которые я еще тогда возненавидела... Плюс у меня есть еще другая причина. Иногда обостряется аллергия на свет, на дым...”

Пугачеву прочили на роль колхозной бригадирши, но после долгих дискуссий ее исполнила другая певица - София Ротару.

Наступал 1996 год. Год, когда Пугачева не пела.

Часть четвертая.
НЕ ИМЕЮЩАЯ ЗАВЕРШЕНИЯ

Осенние листья

“Очень жаль, но попытка родить оказалась неудачной: беременность не сохранилась. Этому есть причины - мое здоровье и то, что мне не 18 лет. Надо лечиться, надо ждать, мы с мужем хотим ребенка”.

Это признаний весной 1996 года Алла Борисовна сделала своей любимой газете “Аргументы и факты”). Тем самым было, наконец, получено подтверждение старым слухам, хотя, конечно, вполне печальное.

Тема беременности Пугачевой очень живо обсуждалась в прессе - слишком, я бы сказал, живо. “От Филиппа - не от Филиппа?” “В пробирке - без пробирки?” “Родит - не родит?” Ну и так далее.

Известно, что Алла Борисовна обращалась в московский Центр матери и ребенка: об этом там судачили все медсестры, которые были свидетелями ее приезда.

Операции по подсадке эмбрионов сейчас производятся почти так же свободно, как удаление аппендицита. Показаниями к таким операциям служат возраст женщины, состояние ее здоровья и некоторые другие.

Но тема эта слишком деликатна, поэтому ограничиваюсь той информацией, что предоставила сама Пугачева газете “СПИД-Инфо”:

“Лежала я четыре с половиной месяца, задрав ноги, не двигаясь, ну и что? Ребенок не удерживается. Три-четыре месяца, и выкидыш”.

Правда, при этом Алла Борисовна неустанно в каждом интервью повторяла одну мысль: теперь она, наконец, обрела семейный покой и счастье. И не хочет этим счастьем с кем-то делиться.

Она вплотную занялась своим Театром песни. Для него ей уже давно выделили здание кинотеатра “Форум”, которое предполагалось отреставрировать. Сюда перебрался офис фирмы “Алла” и редакция одноименного журнала.

Пугачева, теперь ждала денег от Российского правительства. Сама она говорила, что не желает ходить по спонсорам, что все будет делать на государственные деньги.

Но денег этих она не дождалась. В “Форуме” за неуплату отключили телефоны. И Алла Борисовна оставила старый кинотеатр. В который раз Театра песни не получилось.

Зато появились сообщения о том, что Пугачева присмотрела себе клуб “Англетер” на Лубянке - с тем, чтобы сделать его закрытым заведением “для своих”.

Клуб стали ремонтировать, а в главном зале установили специальную витрину -якобы для того, чтобы выставить там на всеобщее обозрение многочисленные награды певицы - начиная с “Золотого Орфея”.

Как утверждали сотрудники “Англетера”, в первую очередь Пугачева потребовала уволить всех официанток - с тем, чтобы впредь клиентов обслуживали только мужчины. Также она намеревалась пригласить французского повара... Но и этот ею жег так и остался незавершен.

У клуба действительно появился новый хозяин - правда; к Алле Борисовне он никакого отношения не имел.

В мае и июне Филипп вместе с большой командой артистов разъезжал по стране, участвуя в предвыборной компании Ельцина.

Алла Борисовна, как известно, никакого участия в этой акции не принимала, однако 16 июня, в день выборов, по телевидению прошел репортаж о том, как она вместе с Кристиной посетила избирательный участок.

Разумеется, этот сюжет был запланирован и согласован с Пугачевой, поскольку она очень страстно обратилась к народу (точнее, к пассивной его части):

Поднимитесь! Проголосуйте! Согласно закону в день выборов она не имела права советовать за какого именно кандидата следует отдать свой голос, но это было и так понятно.

Правда, примерно за год до этого Киркоров имел неосторожность заявить, что ему симпатичен Геннадий Зюганов, что было с негодованием воспринято либеральной интеллигенцией. Однако он “замолил грех”, агитируя теперь за Ельцина.

А сам Ельцин 15 апреля 1996 года поздравил Аллу Борисовну с днем рождения -не лично, разумеется, а президентским посланием:

“Вы самая яркая звезда современной отечественной эстрады, воистину народная певица. Не сомневаюсь, что Аллу Пугачеву назовут выдающейся эстрадной певицей XX века...”

Когда позже Пугачеву спросили, отказалась бы она от участия в предвыборной компании, если бы не ушла в творческий отпуск, последовал ответ (цитирую по “Комсомольской правде”): “Я взяла бы за свои выступления очень большие деньги. И не стесняюсь об этом говорить. Мне, например, непонятно, из-за чего поднялся весь этот шум с выносом из Белого дома коробки с полумиллионом долларов. К чему делать вид, будто артисты участвовали в предвыборных шоу бесплатно? Не было выступлений из идейных соображений, не было! И это нормально, во всем мире выборы стоят дорого”.

А уже после выборов, когда формировался состав нового Кабинета министров, Алла Борисовна рассматривалась как возможный кандидат на пост министра культуры.

“Был долгий разговор с людьми из правительства, - рассказывала она впоследствии журналу “Итоги”, - но я поняла, что не ко времени это. Помешает мне в творчестве...

Все-таки я не кабинетный червь. Кабинет я выбираю сама. А кабинет для меня -Театр песни, который мне так и не построили”.

Зато в августе в свет была выпущена “Коллекция” - своеобразный многолетний “творческий отчет” Аллы Пугачевой, состоящий из 211 песен, изданных на тринадцати (да-да, опять тринадцати!) компакт-дисках и компакт-кассетах.

Работа над этим фундаментальным трудом началась за два года до этого на фирме “Дженерал рекордз”. Вот что заметила по этому поводу наша героиня:

“Фирма “Дженерал рекордз”, собственно, и была создана во имя меня и этой коллекции. Туда вошли моя бывшая переводчица Надя Соловьева, мой бывший приятель Артем Троицкий... У них в первоочередных планах была именно коллекция -что бы раскрутиться”. (“МК”, сентябрь 1996.).

Тут необходимо дать некоторые пояснения по поводу упомянутой Надежды Соловьевой. Она действительно некогда сопровождала Пугачеву во время зарубежных поездок в качестве переводчицы. Затем Надежда Юрьевна вместе с Болдиным стала совладелицей фирмы “SAV Entertainment”, о которой я уже рассказывал. Соловьева также принимала самое непосредственное участие в создании духов “Алла”, да и вообще, как утверждают, была хорошей подружкой той, чье имя украшает флакончик этих самых духов.

Но позже между двумя дамами возникли трения финансового и юридического характера - вплоть до того, что они перестали даже здороваться. Сама Алла Борисовна вкратце описала “недоразумение” следующим образом:

“Будучи абсолютно безграмотной юридически, ни с кем не посоветовавшись, я так подписала контракт, что практически ничего не имею”.

По поводу же самой Соловьевой на одной из пресс-конференций Пугачева хмуро заметила:

- Это настолько, в плохом смысле, деловая женщина, что ни общение с ней, как с деловой женщиной, ни общение с ней как с человеком, мне еще никогда не доставляло удовольствия”.

Испытав сильное разочарование в данном парфюмерном проекте, Алла Борисовна заявила, что духи выпускать будет, но с другим названием. Однако уже в начале 1997 года она сообщила, что подготовила духи “Алла №2”.

“Духи - одно из немногих дел, которые я продолжаю вести с Аллой, - говорит Болдин. - Был третий партнер, который Аллу не устраивал, но после того, как он ушел из этого бизнеса, все нормализовалось”.

(По этическим соображениям Евгений Борисович не называет имя своего близкого компаньона - Надежды Соловьевой.)

Но вернемся назад. Итак, Соловьева возглавила фирму “Дженерал рекордз”, а ее художественный руководитель Артем Троицкий занялся отбором материала для будущей коллекции “Вся Алла Пугачева”.

Первоначально планировалось издать восемь компакт-дисков, которые бы содержали порядка 120 песен. В качестве дизайнера выступил художник-концептуалист Свен Гундлах, чье оригинальное творчество с трудом можно было связать с именем эстрадной звезды (До этого он прославился еще и как вокалист ернической рок-группы “Среднерусская возвышенность”).

Когда Алла Борисовна увидела первые две или три кассеты своего эпохального собрания, то пришла в ярость:

- Это что вы туг сотворили?! Да это не фирма, а кооператив какой-то задрипанный!

Тогда пригласили другого художника, Василия Гаврилова, который уже был профессионалом в деле оформления звуконосителей. Гаврилов предложил издать коллекцию с большим количеством фотографий и специальным буклетом. Но этот вариант Пугачева отмела сразу: - Мне не нравятся мои фотографии! Тогда художник придумал заключить все собрание в непрозрачные коробки ярко-красного цвета, а каждый компакт-диск сопроводить лишь одной, черно-белой фотографией. Алла Борисовна выразила одобрение и собственноручно привезла ровно тринадцать фотографий - ни больше, ни меньше.

(Занятно, что фирма “Sony DAD С”, по заказу из России производившая все это великолепие, попросила оставить им несколько коробок для демонстрации на международных выставках.)

Тем временем было решено, что коллекция должна состоять не из восьми, а из тринадцати CD, после чего целая команда бросилась разыскивать все нужные фонограммы. К сожалению, Алла Борисовна не отличается в этом вопросе педантизмом и поэтому никогда не уделяла должного внимания сохранению своего звукового наследия. Гаврилов описывает одну забавную сценку. Он сказал Пугачевой, что у него где-то дома лежит старая пластинка с песнями Шаинского, некоторые из которых поет юная Алла.

- А какие? - заинтересовалась Пугачева. - Ну, там какая-то песня Белочки, еще что-то...

- Да нет, ты путаешь. Я этого не пела никогда. На следующий день Гаврилов принес зацарапанную пластинку и завел ее. Когда Алла Борисовна услышала свой чистый голосок тридцатилетней давности, то ахнула:

- Боже мой!.. Филипп! Где ты там? Иди быстрей сюда, послушай!

Тогда же Пугачева звонила своему приятелю времен училища Мише Глузу - с просьбой разыскать те ее записи, что они, дурачась, делали у кого-то дома на катушечный магнитофон. Но Глуз, увы, ничего не нашел.

Песню “Робот” откопали у автора текста Михаила Танича - это оказалась ветхая полурассыпавшаяся пленка. Фонограмма “Арлекино” обнаружилась в каком-то шкафу у самой Пугачевой. А запись композиции “Караваны птиц” начиналась со второго куплета. Дело в том, что она никогда не фиксировалась на студийную ленту и была случайно записана кем-то во время “Рождественских встреч” - девушки из радиоузла “Олимпийского” просто включили магнитофон.

Но поиски некоторых песен, как, например, “Казановы”, не увенчались успехом. Около семидесяти вещей пришлось оставить “за бортом” коллекции: их качество не поддавалось реставрации. Кстати, реставрацией Алла Борисовна попросила заняться Александра Юдова, ветерана группы “Рецитал”.

Пока тянулась вся эта непростая работа, Пугачева успела окончательно рассориться с Надеждой Соловьевой, а заодно и с Артемом Троицким.

Конечно, Алла Борисовна из мстительных соображений могла расторгнуть контракт с “Дженерал рекордз”, но благоразумно не стала так поступать. Как заметил один из людей, близко знающих Пугачеву, “свой враг для нее лучше чужого друга”.

Правда, потом “Коллекция” послужит поводом для недоразумений между Аллой Борисовной и теми ее друзьями, с кем отношения не были испорчены. В частности, Илья Резник подаст на “Дженерал рекордз” в суд, поскольку посчитает, что фирма сильно недооценила его как автора текстов многих песен “Коллекции”, и ему причитается очень солидная сумма.

Между тем в конце 1996 года вокруг имени Пугачевой разыграется и другой скандал в сфере грамзаписи.

Сразу две фирмы - “Союз” и российское отделение компании “Poly Gram”, независимо друг от друга придумали оригинальный проект - песни Пугачевой исполняют другие музыканты. Справедливости ради надо сказать, что у “Poly Gram” эта идея появилась раньше. Когда же президент фирмы Борис Зосимов узнал, что то же самое готовит и “Союз”, то пришел в негодование:

- Я два года уговаривал Аллу на это дело. К тому же, вероятно, Зосимов посчитал, что Пугачева имеет перед ним некоторые моральные обязательства: по просьбе Аллы Борисовны сюда устроили ее родного брата - водителем.

Но, с другой стороны, именно на “Союзе” певица издала свой последний альбом и осталась очень довольна сотрудничеством.

В конце концов оппоненты пришли к соглашению, что “Союз” выпускает свой сборник позже на несколько месяцев.

Сама же Алла Борисовна в это время увлеклась делом, совершенно далеким от музыки. Она разрабатывала свою коллекцию туфель.

Быть может, спустя много лет дал о себе знать тот запах кожи, который приносил в дом ее отец, Борис Михайлович, когда возвращался с Талдомской обувной фабрики. А может, Алле не давали покоя воспоминания о том, как она юной девушкой надела на танцы мамины туфли, которые были на два размера меньше...

Ее партнером в обувном ремесле стала корпорация “Эконика”, которая взяла на себя все производственные вопросы.

Пугачева ездила по итальянским обувным фабрикам, читала специальную литературу, листала старые каталоги и набрасывала эскизы.

К концу 1996 года была готова первая коллекция туфель с ярлычками “Alia Pugachova”.

“Теперь я хотела бы сделать даже коллекцию домашних тапочек”, - призналась Алла Борисовна.

В сентябре 1996 года была ликвидирована фирма “Алла”.

Редакция журнала взяла в аренду одну комнату в огромном неуютном здании бывшей фабрики.

Расстались Кристина с Володей.

Когда Леонид Парфенов и Константин Эрнст начали готовить свои “Старые песни о главном-2”, то вовлекли в этот процесс и Пугачеву.

“Мы отбирали песни, - говорит Парфенов. - А потом ехали к ней домой. Она играла на фоно, а мы с Эрнстом все это пели”.

Однако Пугачева и на этот раз отказалась от непосредственного участия в новогоднем мюзикле. Когда же Эрнст с Парфеновым как-то привезли отснятый материал, чтобы показать Филиппу (все уже было практически завершено), Алла Борисовна, конечно же, тоже стала смотреть. В какой-то момент она вдруг спросила: - А что, меня вы еще успеете снять? ...На съемочной площадке Пугачева оказалась последней из артистов. Незадолго до этого Филипп подарил ей роскошную белую шубу - в ней-то Алла Борисовна и пожелала попасть в фильм.

Она спела “Осенние листья”, любимую мамину песню.

...Алка, Аллочка, Алла Борисовна кружилась в студии среди декораций и искусственного снега, и всем, кто тут был, кто суетился у софитов, кто сидел за кинокамерами, кто просто стоял по углам и глазел - всем на секунду вдруг показалось, что эта чуть печальная, невысокая, сутуловатая женщина стала легкой-легкой... и готова вспорхнуть, взлететь, вознестись над ними. “В саду опустевшем тропа далеко видна. И осень прекрасна, когда на душе весна. Пусть годы летяг. Но светится взгляд, И листья над нами шумят”.

Благодарность

Хотелось бы выразить благодарность всем тем, без кого эта книга вряд ли бы состоялось.

Пусть меня обвинят в излишнем преклонении перед личностью героини моего романа, но в первую очередь я обязан поблагодарить саму А. Б. Пугачеву - за ее яркую жизнь, достойную многих и многих книг. И хочу еще раз напомнить, что вы держите в руках лишь первый подобный опыт, исполненный многих (и неизбежных) недостатков: отсутствие иной раз каких-то важных нюансов, психологических мотивов, да и просто тех эпизодов биографии, о которых может поведать лишь сама Пугачева. Но смею надеяться, что мой скромный труд послужит для Аллы Борисовны определенным стимулом и даже вызовом, чтобы завершить поскорее свою собственную книгу, заранее обреченную на невероятный успех.

Крайне ограниченное место для авторских “поклонов” не позволяет поименно назвать каждого, кто любезно предоставлял информацию, делился воспоминаниями на страницах книги. (Правда, по этическим соображениям я изменил имена некоторых реальных персонажей.)

Никак не могу обойти вниманием и тех, кто непосредственно способствовал моей рабою. Поэтому я благодарю журналисток газеты “7 дней”: Ирину Попович-старшую и Ирину Попович-младшую - за частую и оперативную помощь, а также Марину Денисову - за терпение и доброжелательность. Кроме того, выражаю признательность певице Ирине Воронцовой - за профессиональные консультации.

Поскольку весьма существенную роль в этой книге играют иллюстрации, считаю своим долгом перечислить всех фотографов - Вячеслава Манешина, Валерия Плотникова, Павла Деряжина, Юрия Феклистова, Николая Гнисюка, Сергея Иванова, Анатолия Мелихова, Анатолия Жданова, Леонида Тришкина, Владимира Степанова, Руслана Рощупкина (“Муз Обоз”). Также были использованы материалы фото агентств а РИА “Новости” и ИТАР-ТАСС.

Я сердечно благодарен Игорю Захарову, моему издателю - за убежденность в успехе нашего проекта, за разумную строгость к автору и эмоциональную сдержанность в любых ситуациях. И, наконец, просто огромное спасибо моей жене Маше.